лучше меня понимаете. Наконецъ, покуда они будутъ переписываться съ своими кабинетами и просить о разр?шеніи простого вопроса дипломатическаго этикета, пройдетъ много времени. Мало ли что можетъ случиться!
Гольцъ сталъ успокоивать принца, ув?ряя его, что если кому изъ резидентовъ непрем?нно понадобится аудіенція у государя, то онъ явится примирителемъ об?ихъ сторонъ.
— Это все уладится, сказалъ Гольцъ. — В?дь это все одно упрямство. В?дь я же по?халъ къ вамъ, англійскій посолъ тоже по?халъ. Неужели же Пруссія или Англія державы третьяго разряда, ниже стоящія, ч?мъ Данія или Франція?..
Въ эту минуту веселый, раскатистый хохотъ государя заставилъ обоихъ собес?дниковъ обернуться къ нему. Петръ ?едоровичъ долго см?ялся и, наконецъ, обратился ко вс?мъ объяснить въ чемъ д?ло.
Полицмейстеръ Корфъ сообщилъ ему о странномъ случа? на площади передъ дворцемъ. Поутру въ полицію донесли, что около дворца, подъ окнами государя, нашли ц?лую кучу какихъ-то книгъ, неизв?стно кому принадлежащихъ и неизв?стными литерами. Потерять ихъ при перевозк? не могли, такъ какъ он? были, очевидно, разбросаны умышленно и н?которыя даже порваны. Теперь оказывалось, что вс? эти книги принадлежатъ государю и что онъ самъ съ вечера пошвырялъ ихъ въ окошко, устраивая свою библіотеку.
— Это все латинскія книги, сказалъ государь, см?ясь. — Я про нихъ забылъ, а то бы я давно порвалъ ихъ и пошвырялъ. Мн? этотъ проклятый языкъ слишкомъ дорого дался. Вспомнить не могу, какъ меня еще въ Голштиніи мой учитель, господинъ Юль, мучилъ латынью, и я еще тогда клялся, что всю мою жизнь буду пресл?довать латинскій языкъ и вс?хъ латинистовъ. Я какъ теперь помню, какъ этотъ проклятый Юль приходилъ ко мн?. Только-что проснусь, не усп?ю позавтракать, л?зетъ ко мн? Юль; сложитъ вотъ такъ свои толстыя ручищи, какъ бревна, на груди крестообразно, кланяется съ порога и говоритъ на расп?въ гнусливыхъ голосовъ: «Bonum diem, tibi, opto, serenissime princeps!» Потомъ спроситъ всегда о здоровь? и опять запоетъ: «Si vales, princeps, bene est!..»
Такъ какъ Петръ ?едоровичъ отличался зам?чательнымъ искусствомъ подражать голосамъ, передразнивать и представлять другихъ, то вс? бывшіе въ кабинет? невольно начали см?яться. Принцъ Жоржъ хохоталъ безъ конца и даже опустился на диванъ, чуть-чуть не раздавивъ скрипку и чуть не напоровшись на палашъ.
Петръ ?едоровичъ, видя эффектъ, произведенный изображеніемъ Юля, сталъ среди комнаты, поднялъ руки съ двумя вм?ст? сложенными пальцами и началъ длинную р?чь по-латыни, стараясь какъ можно больше гнусить. Принцъ Жоржъ, видавшій когда-то этого бывшаго воспитателя Юля, хохоталъ до слезъ. Когда государь кончилъ, онъ всталъ и вымолвилъ:
— Зам?чательно, зам?чательно! Вы не можете себ? представить, господа! Это живой Юль!
Петръ ?едоровичъ вдругъ перем?нилъ позу, какъ-то странно вывернулъ ноги и, выпятивши грудь, подошелъ къ принцу и началъ ему говорить по-французски быстро и граселируя:
— Choiseul et madame de Pompadour, a eux deux, vous savez, ont plus d'esprit que tous les souveraine et tous les ministres!.. Quant au resident Wan-der-Hoffen, il peut bien sentir la bassecour, puisqu'il est le representant des Pays-Bas!.. Saperlotte! Altesse! Vous avez Pair de ne pas le saisir…
Вс? присутствующіе тотчасъ узнали общаго знакомаго, французскаго посла Бретеля, который отличался т?мъ, что обращался со вс?ми фамильярно, постоянно острилъ и всегда превозносилъ до небесъ и свое отечество, и въ особенности покровителя своего министра Шуазеля.
Черезъ минуту Корфъ, воспользовавшись паузой, р?шился напомнить государю, что уже второй часъ, а онъ еще въ дв?надцать об?щался быть въ манеж? его, Корфова кирасирскаго полка для испытанія учениковъ Котцау въ экзерциціи на эспадронахъ.
Фехтмейстеръ прусскій, не смотря на случившуюся съ нимъ непріятность, началъ давно прилежно и усердно давать уроки и теперь хот?лъ похвастать и представить государю лучшихъ своихъ учениковъ, изъ которыхъ н?которымъ было уже по пяти десяти л?тъ.
Кром? того, въ этотъ второй день праздника государь об?щалъ быть въ церкви святого Сампсонія на Выборгской еще до полудня на богослуженіи, но послалъ сказать по утру, что будетъ въ два часа. И тамъ посл? об?дни съ утра ожидали его теперь первенствующій членъ синода С?ченовъ съ другими высшими членами столичнаго и синодальнаго духовенства.
Теперь государь не зналъ, что д?лать и куда ?хать прежде. Хот?лось скор?е въ манежъ, а приличіе и необходимость заставляли ?хать въ церковь.
Петръ ?едоровичъ вышелъ въ спальню од?ваться и когда вернулся въ кабинетъ, то нашелъ въ немъ прі?хавшаго старшаго графа Разумовскаго, Алекс?я Григорьевича.
— А? Вамъ что? Съ повинной?! А?.. То-то…
Разумовскій, молча, поклонился.
— Вы какъ хохолъ упрямы! Упираетесь… не хотите учиться экзерциціи, — р?зво, но не сердито продолжалъ государь.
— Увольте, ваше величество… Мн? уже не по л?тамъ…
— Тогда… тогда… Я далъ дворянамъ вольность!.. Не служить, кто не хочетъ или не можетъ. A на служб? всякій военный, старый и молодой, долженъ знать дисциплинъ, быстро визгливо выкрикивалъ государь, но вдругъ, пригляд?вшись къ лицу Разумовскаго, смолкъ и чрезъ мгновеніе прибавилъ:
— Ну, вы не прим?ръ… Забылъ! Тетушка, умирая, все только объ васъ меня просила. Забылъ! Такъ и быть… Не надо. Лежите на печи!.. Но… но мн? это не нравится: вы, фельдмаршалъ, должны быть прим?ромъ для другихъ. В?дь я, наконецъ, — государь, могу приказать… Ну, ну, не надо, не надо.
XV
Между т?мъ, у подъ?зда дворца стояли экипажи сановниковъ, съ?хавшихся теперь къ государю съ обычнымъ утреннимъ докладомъ.
Впереди вс?хъ стояла великол?пная в?нская колымага принца Жоржа съ цугомъ кровныхъ с?рыхъ коней, подаренныхъ ему государемъ. За ней стояла другая карета, голубая съ серебромъ. Это была давнишняя и любимая карета графа Алекс?я Григорьевича Разумовскаго, которая въ продолженіи почти двадцати л?тъ всегда и по долгу стояла у дворца впереди вс?хъ другихъ. И народъ хорошо зналъ этотъ экипажъ перваго въ имперіи вельможи, котораго стоустная молва давно назвала тайнымъ супругомъ царствующей императрицы. И всякому прохожему и про?зжему, и боярину, и простолюдину страннымъ и неприличнымъ казалось теперь вид?ть эту знакомую голубую карету не на первомъ м?ст?. Теперь она всегда стояла за другой, ярко-желтой каретой съ иностраннымъ гербомъ, принадлежащей вс?мъ изв?стному и, Богъ в?сть за что, ненавистному Жоржу.
Ближе въ подъ?зду н?сколько конюховъ держали подъ уздцы бол?е десятка ос?дланныхъ коней. Впереди вс?хъ, отд?льно отъ прочихъ, четыре голштинскихъ рейтара стояли вкругъ красиваго вороного коня, на которомъ всегда вы?зжалъ государь.
Все, что было народу кругомъ подъ?зда, кучера на козлахъ экипажей, верховые форрейторы, конюхи, з?ваки изъ простонародья, столпившіеся близъ каретъ, вс? тихо перекидывались словами. Ихъ говоръ былъ едва слышенъ. Только четыре рейтара около коня государя громко болтали на своемъ, чуждомъ окружающему, нар?чіи и часто раздавался между ними дружный взрывъ хохота. Одинъ изъ нихъ болталъ, не переставая, часто оборачиваясь на народъ, то мотая на него головой, то подмигивая товарищамъ. Р?чь его была непонятна, но было ясно и понятно каждому, что рейтаръ острилъ на счетъ з?вакъ и народа и подымалъ на см?хъ все, что было или казалось ему достойнымъ вниманія. И вс? кругомъ, до посл?дняго пятнадцатил?тняго парня форрейтора, изъ-подъ лобья, досадливо и злобно поглядывали на четырехъ ражихъ и рыжихъ голштинцевъ.
Въ числ? другихъ прохожихъ появился въ кучк? народа, недалеко отъ подъ?зда, высокій и худощавый старикъ безъ шапки на голов?, съ образомъ и мошной въ рукахъ. Старикъ былъ сборщикъ на храмъ.
Едва выглянулъ онъ изъ толпы, его зам?тили. Отовсюду, даже съ разныхъ козелъ и коней потянулись руки, передавая алтыны и гроши. Старикъ принималъ и крестился за каждый полученный м?дякъ.
Не прошло н?сколькихъ мгновеній, какъ ражій шутникъ голштинецъ, разум?ется, обратилъ на него
