особенное вниманіе своихъ товарищей. Безцеремонно указывая на него пальцемъ, онъ началъ болтать что-то, в?роятно, особенно см?шное, потому что трое товарищей начали покатываться отъ см?ха. Даже бодрый конь и тотъ не могъ устоять на м?ст? спокойно, вздрагивалъ и прыгалъ, слегка роб?я этихъ дружныхъ взрывовъ хохота.
Наконецъ, ражій рейтаръ, повернувшись въ народу, сд?лалъ и повторилъ какой-то быстрый жестъ… Окружающей толп? показалось, что онъ будто крестится, передразнивая старика.
— Эхъ-ма! раздалось вдругъ громогласно на всю улицу. — Колесо поганое!
Вс? обернулись на голосъ. Восклицаніе это вырвалось у старика кучера Разумовскаго. Не глядя ни на кого съ высокихъ козелъ, старикъ началъ вдругъ хлестать по колесу кареты, приговаривая:
— Вотъ какъ-бы расправить!
Хотя не было ничего особенно см?шного въ словахъ и движеніи старика, но вс? будто обрадовались поводу и раскатистый, не столько веселый, сколько злобный и насм?шливый хохотъ огласилъ всю улицу… И вс? глаза были обращены на голштинцевъ. Рейтары тотчасъ же обернулись на хохотъ, стали сумрачны, а острякъ тотчасъ же вымолвилъ громко и правильно н?сколько сильныхъ русскихъ словъ, посылая ихъ всей толп?. Въ отв?тъ на это изъ заднихъ рядовъ послышались столь же сильныя н?мецкія выраженія, сорвавшіяся, очевидно, съ языка какого-нибудь солдата или двороваго, пожившаго въ Германіи. Всл?дъ за т?мъ изъ другого угла громко раздались два слова, которыя часто теперь слышались на петербурскихъ улицахъ: «Фридрихъ швейнъ!»
Произносившіе эти слова, конечно, нисколько при этомъ не думали о самомъ корол? Фридрих?. Это было измышленное средство, Богъ в?сть, какъ и когда появившееся, чтобъ дразнить всякаго н?мца, какъ дразнятъ татарина сложенною полой кафтана, плохо изображающей свиное ухо.
Эти два слова произвели, какъ и всегда, свое обычное д?йствіе на голштинцевъ. Двое изъ нихъ отошли отъ царской лошади и сд?лали н?сколько шаговъ къ той кучк? народа, откуда послышалось восклицаніе. Судя по ихъ лицамъ, они готовы были розыскать дерзкаго и тутъ же распорядиться съ нимъ при помощи полицейскихъ солдатъ.
— Что? Не по шерстк??
— Обид?лись, псы!
— Иди, или!
— A ну-ка, ребята. Ухнемъ-ка на нихъ ст?нкой!
Голоса эти раздались со вс?хъ сторонъ и неизв?стно что могло бы въ мгновеніе произойти тутъ у самаго подъ?зда дворца. Быть можетъ, рейтары остались бы на м?ст?. Быть можетъ даже и не остались бы, а ихъ разнесла бы на клочья разсвир?п?вшая толпа. Но въ ту же минуту на подъ?здъ вышелъ адьютантъ государя Перфильевъ и крикнулъ подавать коня. Черезъ н?сколько минутъ, государь въ своемъ любимомъ мундир? кирасирскаго полка вышелъ на подъ?здъ, окруженный свитою генераловъ. Впереди другихъ были принцъ, Гольцъ и графъ Разумовскій. Государь с?лъ на подведеннаго коня, весело поздоровавшись съ четырьмя рейтарами. Вел?въ поправить что-то въ с?дл?, потомъ въ уздечк?, государь вымолвилъ:
— Gut, gat! и прибавилъ, умышленно коверкая русское слово:
— Карашо…
Это «карашо», которое голштинцы часто слыхали отъ него, заставляло ихъ всегда улыбаться самодовольно. Они чувствовали, что если есть тутъ насм?шка, то, конечно, не надъ ними, а надъ т?мъ глупымъ словомъ, которое имъ и произнести неудобно.
Между т?мъ, принцъ Жоржъ, Минихъ, Гольцъ, полицмейстеръ, старикъ Трубецкой, Фленсбургъ, адьютантъ Перфильевъ, Гудовичъ и другіе также садились на коней. На подъ?зд? оставался теперь лишь одинъ челов?къ въ блестящемъ мундир?, покрытомъ орденами, — графъ Разумовскій.
— Ну что же, такъ и не по?дете? воскликнулъ государь, подбирая поводья и поворачивая голову къ оставшемуся на крыльц?.
— Увольте, ваше величество, отв?чалъ Разумовскій, — да и коня н?тъ.
— Ну, это пустое! Коня сейчасъ достанемъ. Перфильевъ, дай ему своего. Коли онъ ноги ему поломаетъ, я теб? другого подарю, разсм?ялся государь.
Перфильевъ, уже с?вшій верхомъ, сл?зъ вновь, но Алекс?й Разумовскій заволновался и громче, р?шительн?е выговорилъ:
— Увольте, ваше величество, я ужь сколько л?тъ не ?здилъ. Позвольте ужь прежде прим?риться дома, тогда и по?ду. Срамно будетъ, какъ изъ вашей свиты фельдмаршалъ на земл? очутится.
— Ну ладно, такъ прим?ривайтесь скор?й, чтобы черезъ нед?лю вы у меня сказать и черезъ канавы прыгать ум?ли. A то вы, фельдмаршалы россійскіе, стали хуже всякой старой бабы, — только бы на печи лежать. Кто у меня черезъ м?сяцъ, — обернулся государь ко всей свит? уже на коняхъ, — не будетъ знать артикуловъ фехтованія и не будетъ лихимъ всадникомъ, того заставлю при народ? вотъ… чулокъ вязать или того хуже… блохъ въ сорочк? ловить!..
И давъ шпоры лошади, но придерживая ее и заставляя немножко прыгать и играть, государь двинулся отъ подъ?зда, сопутствуемый всей верховой свитой.
XVI
Про?хавъ площадь по направленію къ церкви Сампсонія, государь обернулся къ Жоржу и Гольцу, которые галоппировали около него, впереди остальныхъ генераловъ.
— Н?тъ, лучше по?демъ на кирасирскій плацъ. Т? подождутъ: имъ д?лать нечего; все равно в?дь дома такъ сидятъ, да просвиры ?дятъ…
— Не ловко, ваше величество, зам?тилъ Жоржъ. — Они съ утра дожидаются, съ ними и главный членъ синода.
— Что за важность, подождутъ! Да и вамъ, баронъ, прибавилъ государь, интересн?е посмотр?ть усп?хи офицеровъ, ч?мъ старую и разваливающуюся церковь, построенную въ память того, какъ одинъ мой д?дъ поб?дилъ другого моего д?да подъ Полтавой… Мн? бы сл?довало теперь разрушить ее совс?мъ, какъ внуку, примирить ихъ обоихъ посл? смерти.
И черезъ н?сколько минутъ государь со свитою былъ уже въ кирасирской казарм?. Въ манеж? были собраны офицеры гвардіи для присутствованія на испытаніи т?хъ офицеровъ разныхъ полковъ, которымъ фехтмейстеръ Котцау началъ уже давать уроки.
Государю принесли кресло, онъ с?лъ, свита пом?стилась кругомъ него, принцу Жоржу подали тоже стулъ, государь попросилъ его садиться, но Жоржъ упрямо отказывался и не захот?лъ с?сть предъ такими стариками, какъ Трубецкой и Минихъ, остававшимися на ногахъ, такъ какъ государь не попросилъ и ихъ садиться.
Котцау и его два помощника по-очереди вызывали изъ рядовъ разныхъ офицеровъ, зат?мъ сами ученики между собой фехтовали. Н?которые оказались уже очень искусны, другіе совершенно ступить не ум?ли. Государь внимательно сл?дилъ за зр?лищемъ, то гн?вался, то, нетерп?ливо вскакивая съ м?ста, выговаривалъ н?которымъ офицерамъ очень р?зко. Иногда же онъ весело хохоталъ. Въ особенности приходилось ему см?яться, когда въ числ? офицеровъ попадались люди уже пожилые, подполковники и бригадиры, которые, не смотря быть можетъ на все свое стараніе, все-таки не могли воспользоваться уроками прусскаго фехтмейстера.
Особенно много хохоталъ государь надъ двумя офицерами, Бибиковымъ и Талызинымъ. Одному же офицеру, Пушкину, досталось особенно. Стариковъ государь все-таки не журилъ, а неум?ніе въ молодыхъ людяхъ его сердило.
При вид? стройной фигуры Пушкина, государь ожидалъ ловкости, но оказалось, что Пушкинъ не им?етъ никакого понятія о томъ, какъ влад?ть шпагой. Государь вдругъ неожиданно вспыхнулъ, какъ бывало. часто, и поднялся. Подойдя къ офицеру, онъ выговорилъ гн?вно:
— Когда офицеръ влад?етъ шпагой, какъ баба ухватомъ или кочергой, то онъ теряетъ право носить ее!
Онъ приказалъ отобрать шпагу Пушкина и прибавилъ:
— И въ прим?ръ прочимъ, покуда не выучишься фехтованію, ступай подъ арестъ. Или н?тъ!.. Лучше
