необозримой высоте. Ниже, метрах в семидесяти или восьмидесяти над землей, что-то мерцало и посверкивало — будто паутина, сплетенная из мириад нитей. Если не считать этих добавок, вид был знаком. И поразительно нелеп!
— Кремль, Спасская башня, — он вытянул руку к крепости. — А это — Зимний дворец с Эрмитажем... Копия, подделка! Все тут подделка, даже название города. Мобург, ха! Надо же, Мобург, хрен моржовый! Не Москва, не Петербург — Мобург...
Эри слушала его, недоуменно хмурясь. Они стояли на площадке, приподнятой над транспортными дорожками, обтекавшими ее, словно островок в море человеческих голов и плеч. Дорожки струились к аркам под башнями, а на площадке было сравнительно безлюдно, лишь сотни три одетых, полуодетых и почти раздетых, толпившихся у круглых и прямоугольных тумб. Он уже знал, что эти устройства — раздаточные автоматы, такие же, как холодильник в его патменте. Одни походили на колокол или на поставленную на попа цистерну, другие — на спичечный коробок; самый ближний напомнил ему огромную банку из-под пива, окрашенную в золотистый цвет.
Шум, гул, хохот, шарканье ног, непривычные запахи, то острые, то сладковатые, звон автоматов, сотни жующих челюстей, какие-то баллончики, бутылочки, пакеты... Нигде, однако, ни пылинки, ни соринки.
— Сколько народа... — пробормотал он, глядя на стремящийся к аркам поток. — Что они делают? Куда идут? И зачем?
— Ты не помнишь? Мы здесь бывали, — сказала Эри, махнув в сторону декоративного кремля. — Это Колонны Развлечений, и в одной из них — филиал Лиги, которой ты принадлежишь. Ты ее потомственный подданный.
— Я принадлежу лишь самому себе, — заметил он, поворачиваясь к бело-зеленому дворцу. — А там что такое? И что висит вверху, над площадью?
— Вверху — сеть безопасности, а те зеленоватые стволы — ГенКон.
Он брезгливо поморщился:
— Шарага, где делают одалисок?
— Точно.
От шума, суеты и запахов у него кружилась голова. Он не любил находиться в толпе и даже глядеть на людские скопления; ему казалось, что в них человек теряет индивидуальность, уподобляется букашке среди других бессмысленных букашек, ползающих взад-вперед в огромном муравейнике. Это вызывало еще одну, столь же неприятную ассоциацию: нависший над муравейником сапог, который может опуститься и раздавить его вместе со всеми обитателями.
Видимо, он побледнел — Эри смотрела на него с тревогой.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как дерьмо в проруби... Где тут можно выпить? Хотя бы вашего вина из слив?
— Сейчас. Подожди меня здесь. Я принесу. — Зачем? Вот автомат. — Он покосился за золотистую пивную банку.
— Этот для другого. Жди!
Эри исчезла, растворившись в толпе, а он, шагнув к автомату, стал с интересом его рассматривать. Широкий цилиндр, примерно по грудь; в верхнем торце — отверстие, еще одно, поменьше, сбоку, и рядом — панелька с кнопками и надписями. Их удалось прочитать, но смысл оставался темным: «веселуха», «звени-уши», «писк», «стук-бряк», «рыло-в-пуху»... Любопытные названия! Кажется, тот врач из Медконтроля, Арташат, что-то говорил о «веселухе»... Какой-то напиток? Или наркотик?
Внезапно он понял, что окружен компанией из пятерых людей, молча и с нехорошим интересом взиравших на него. Три парня, две девицы, обе темноглазые, с обнаженной грудью и коротко стриженными волосами... Парни одеты поосновательней, но одежда странная — тонкое облегающее трико ярких расцветок, лиловой, розовой и синей. Как тот, из поезда, в желто-алом, вспомнилось ему. Он пригляделся и вдруг сообразил, что их одежда не из ткани и даже не одежда вовсе, а краска, напыленная на кожу. Кроме краски, были башмаки, передники на бедрах, широкие ремни и неизменные браслеты.
«По погоде вырядилась молодежь, — мелькнула мысль. — Климат в куполе стабильный, температура — двадцать пять по Цельсию, ни холода, ни зноя, ни ветра, ни дождя... Брызни краски от шеи до задницы и гуляй в передничке, как египтяне при Тутмосах и Рамсесах... Чего им только нужно, этим раскрашенным голышам?»
Одна девица подмигнула ему, другая оскалилась в ухмылке, поглаживая сосок на пышной груди. Вокруг сосков была татуировка: кольца из змеек или червячков, вцепившихся в хвосты друг другу.
Лиловый придвинулся к нему поближе, Синий и Розовый встали с обеих сторон. От Лилового пахло чем-то приторным, неприятным.
— Чего уставился, штемп недорезанный? Емово есть?
— Емово? Что за емово?
— Не пехтурь! Суй обруч в дырку, таракан! Он снова не понял.
— В какую дырку?
— Сюда, моча крысиная!
Его схватили за локоть, развернули, толкнули, и рука с браслетом вошла в отверстие рядом с панелькой. Одновременно он почувствовал, как под лопатку уперлось что-то острое, шило или лезвие ножа. Нож, кажется, держал Лиловый, Синий вцепился ему в локоть, а Розовый лихорадочно тыкал кнопку на вспыхнувшей неярким светом панели.
— Скорее, — прошипела девушка, ласкавшая сосок, — скорее... «Шамановки», Турин, накапай... «шамановки» или «отпада».
— Пситаб еще не примеряла? Откуда здесь «шамановка»? — буркнул Розовый. — Здесь только...
Он не закончил — из отверстия в торце с тихим звоном поднялся небольшой серебряный баллончик, затем еще и еще. Розовый жадно схватил их, перебросил девушкам, снова потянулся к кнопке. Нажать, однако, не успел — чья-то ладонь ударила его за ухом, и тут же раздался болезненный вскрик Лилового. Они повалились на землю; Синий, выпустив Дакара, размахнулся, но получил коленом в пах и, скорчившись в три погибели, застонал.
— Тебя и на минуту нельзя оставить, — послышался голос Эри. — Ну-ка, банку подержи! Мешает! Отступив от автомата, он машинально принял баночку с вином. Эри стояла слева от него, потирая ладонь о ладонь и насмешливо глядя на парней, ползавших у ее ног. Он не видел их лиц, только затылки и спины, синюю, лиловую и розовую, но, вероятно, досталось им крепко: Розовый хрипел и мотал головой, Синий держался за промежность, а пальцы Лилового были в крови.
— Я тебе, крыса, законопачу щель!.. — стиснув кулаки, пробормотала девица с татуировкой и двинулась к Эри, но другая вцепилась ей в пояс:
— Ползем отсюда, идиотка! Не видишь, напоролись на Охотника!
— Ползите, ползите, — проворковала Эри, пиная в зад Лилового. — Ползите, червячки! Вчера из инкубатора, а выступают...
Кое-как поднявшись, парни юркнули в толпу. Следом исчезли девицы с тремя серебряными баллонами.
— Что это было? — спросил он. — Чего они хотели?
— Это был грабеж, а хотели они «веселухи». И получили — за твой, конечно, счет. Капсули... Теперь оттопырятся и будут счастливы до завтрашнего дня
— Капсули... Почему капсули? Это слово что-то значит?
— Категория Свободных, живущих на пособие, — пояснила Эри. — Воздух и жилье бесплатно, квота на энергию и воду, квота на потомство плюс рацион из пищевых капсул. Потому и капсули... Идем! Хочешь туда? — Она показала взглядом в сторону ближайшей башни.
— Нет. Давай-ка отправимся в такое место, где людей поменьше. — Отхлебнув холодного сладкого напитка, он огляделся. Ни один человек из толпившихся у автоматов не обращал на них внимания — так, словно никого не грабили и никого не били. Видимо, произошедшее с ним и учиненная Эри расправа считались рядовым событием.
Спустившись с площадки, они пробрались сквозь толчею, пересекли две или три дорожки и
