микроскопических паразитов неисчислимые полчища протащить сквозь таможню многоклеточного организма.
Тенор-сержант Браст двигался не торопясь, внимательно глядя вокруг. Он уже свыкся с этим лесом, но все-таки за привычной броней было куда спокойней. Вообще-то он нарушал инструкцию: не положено было разгуливать по лесу в одиночку, даже поблизости от машин, но уж слишком невыносимо стало сидеть в запертом стальном панцире, глаза устали от полумрака, а уж от долгой невозможности наблюдать даль можно было совсем ополоуметь. По крайней мере, сегодня ему так показалось. Он настолько обнаглел на сегодняшней прогулке, что даже умудрился справить снаружи кое-какие физиологические дела. Это была маленькая победа над враждебным окружением: вот тебе, сельва, получи подарочек, ср...ь мы хотели на тебя и на твои дремучие тайны-кроссворды, не браши мы какие-нибудь, великая нация. Вперед за Эйрарбию пройдем мы тебя, лес, и вдоль и поперек, вот только погоди, свернем голову Республике, перепашем тебя, засеем тото-маком.
Что-то яркое мелькнуло по краю зрения. Браст только поворачивал голову, а рука уже дернулась, ловя предохранитель игломета. И глаза, и оружие — все сфокусировалось одновременно. Он ничего не увидел и подозрительно огляделся кругом. Ведь было же какое-то движение, что-то немаленькое проскочило рядом. Он поднял голову вверх. До первых ветвей было ой как далеко. «К чертям собачьим эту прогулку, — подумал он, чувствуя, как сердце замедляет ритм, входя в норму, — скорее назад, в спасительную духоту вездехода. Еще не хватало наткнуться на мерактропов, справляя свои естественные надобности».
Он все же сделал еще два шага вперед, в направлении, где ему почудилось движение. И снова красная молния юркнула справа, уходя за спину. Он чуть не выпустил заряд, палец едва заметно тронул курковую скобу, костенея в последний момент. Браст повернулся: ничего там не было. И все-таки он шагнул еще, заходя за высокую, по колено, хвощеподобную траву. Затем он вновь оглянулся, глянул под ноги, всмотрелся вперед, немного пришел в себя, видя вблизи высоченный, грязный, бронированный бок родного мостоукладчика. Он шагнул... Едва не наступил... И только тут увидел. Когда он четко разглядел это, ноги приросли к месту.
Оно сидело, присев на длинных лапах, опустив брюшко (увесистую, килограммовую брюшину) к самому мху, а лапы, мохнатые зеленеющие лапы растопыривались во все стороны, и не было им числа, оно совсем слилось с фоном, словно полупрозрачное жидкое стекло, отражая окружающую действительность, а вот глаза — четыре мерцающие точки — его выдали. Браст замер: ни стрелять, ни бежать, ни черта он не мог совершить... Оно было такое большое, и такое быстрое, и столь незаметное одновременно. Наверное, он бы ничего не успел, если бы оно атаковало. Когда оно шевельнулось, защитная окраска тут же пропала: оно стало ярко-красным. Большущая паукообразная дрянь, сантиметров двадцать длиной, не считая ног, на которых оно приподнялось повыше, а четыре передних страшных отростка выбросило вверх, к человеку, и теперь уже совсем мизерное расстояние отделяло это страшилище от Браста. Зрачки человека приобрели свойство телескопа, они до невероятности сузили обзор. Браст теперь видел только страшную, жующую саму себя мохнатую пасть: шесть раскрытых лепестками челюстей, заглатывающих воздух... Покуда только воздух. Они уже почти добрались до человека. Он не почувствовал, он просто понял, что передние многолоктевые лапы дотронулись до него, и острый коготь протыкает жесткую защитную одежду, буравя опору для подтягивания тяжелого членистоногого тельца, словно надо было выпендриваться а нельзя было просто прыгнуть, захватывая лицо и забивая ноздри шерстью, и с ходу выпить глаза.
Что-то случилось, насторожило этот маленький ужасный мозг. Паук сразу отпрянул, уменьшаясь, втягивая ноги и жующий бутон, зеленея, волной меняя окраску на маскировочную. Миг, и он уже двигался, боком, боком, загибая тройные коленки и пульсируя цветом, а глаза, живые зрачки без бельм, все пялились, пялились на Браста. И вот тогда ожившее двуногое млекопитающее, наконец, выстрелило, приходя в себя. Иголки дырявили и дырявили насквозь эту шевелящуюся, пялящуюся глазами массу, все еще смотрящую, смотрящую, даже когда лапы-ноги разлетелись окрест, сгибаясь сами для себя, живущие теперь отдельно, смотрящую даже, когда опустела обойма и свалившееся с плеч окостенение толкнуло человека к спасительной броне.
— Что там, командир? — спросил Пексман, не оборачиваясь (он возился с регулятором подвижного сиденья).
Браст захлопнул люк, едва не отхватив себе пальцы.
— Господи, Великий Эрр! — шептал он, все еще в трансе. — Пекс, дай воды, бога ради!
ПУТАНИЦЫ ГОРОДОВ
Первый сопровождающий, старик циклов тридцати пяти, умер мгновенно, по-видимому, от болевого шока. Еще до того, как рухнуть на мостовую, его дряхлое тело превратилось в решето, но тем не менее, пока Лумис разоружал второго конвойного, блестящие иголки, издавая неприятный визг, бились о стекломильметоловую мостовую. Забросив молодого худощавого парня, временно превратившегося в безжизненный манекен, себе на спину, Лумис в два прыжка достиг входного люка высотного здания. В темном холле он нашел ступеньки и на одном дыхании добрался до пятого этажа. Неизвестно кто и за что обстрелял сопровождающих, но для тех, кто прибудет разбираться, попытка его освобождения неизвестными могла обернуться достаточным доказательством собственной вины Лумиса. Как было сказано в сообщении новой власти относительно лиц, оказывающих сопротивление: «...таковые будут расстреливаться на месте». Весело! Положив живой груз на пол, Лумис попробовал выломать дверь одной из квартир. Он искал убежища, где можно будет отдышаться и отсидеться. Но, когда он почти добился своего, в лицо ему брызнула струя липкой, остро пахнущей жидкости, и он едва успел убрать руки: сверху по надтреснутой поверхности двери полилось быстро застывающее смолянистое месиво. Сразу закружилась голова, и к горлу подкатил тугой непробиваемый комок, его тошнило. Захотелось сесть. Облокотившись о стену, он попытался расслабиться — уйти в состояние нейропара, произнес формулу внедрения. Но это не помогло, формула — отработанные фразы-команды — не действовала. «Сильнейшее отравление», — констатировала где-то далеко логика. Дыхание перехватывало, стало невыносимо тяжело внутри и окружающий мир почти перестал существовать. Потом Лумиса переломило пополам, что-то давным-давно съеденное покинуло желудок: стало немного легче. Он обтер губы рукавом и замер: сверху, на грани слышимости, донеслись осторожные шаги. Он смахнул выдавленные отравой слезы и попробовал унять дрожь — его не на шутку знобило, по всей видимости, поднималась температура. Лумис, опустившись на колени, стал шарить вокруг, пытаясь найти игломет, отобранный у конвоира. Оружие исчезло, а в глазах все еще было темно. Когда в двадцати шагах от него вспыхнул фонарь и световой конус начал обшаривать углы, он впервые за много времени почувствовал себя беспомощным. Потом он не смог сдержать кашель, и в глаза вонзился пучок фотонов, а тьма противно засмеялась и изрыгнула:
— Что это с тобой стряслось, приятель?
Лумис не смог выдавить ни звука и с трудом поднялся на ноги.
— Здорово тебя разделало. Ай-ай, как не стыдно ломиться в чужую дверь, да еще средь бела дня. — Черный силуэт приблизился. — Думал, это просто? Без подготовки? Люди всю жизнь специализируются на взломе и то срываются. Считай, что тебе повезло: электричества-то нет, а посему основная часть защитных блоков отключена.
— Я на это и надеялся, — прокашлял Лумис.
— У нас тут, понимаешь, живут люди состоятельные — они свое имущество берегут. На, пожуй антидот, — сказал неизвестный, и из темноты выплыла белая перчатка с маленькой оранжево-голубой таблеткой.
Лумис послушно сунул ее под язык. Почувствовав во рту приятную свежесть, он судорожно глотнул. Затем, вытирая разгоряченный, запотевший лоб, спросил:
— А вы что, крупный специалист по вскрытию чужих квартир?
— Да нет, я скорей охочусь на таких спецов, — неизвестный отвел фонарь в сторону, и только тут
