Через час химический снаряд, заходя в пике, распался над районом Цинтагма. Бесчисленное количество шариков со специальной резиновой оболочкой, подчиняясь гравитации и теории вероятностей, спланировали на еще не разрушенный квартал. При касании какого-либо препятствия, будь то крыша или стекломильметоловый тротуар, шарики подпрыгивали и, поднявшись на полтора метра, разрывались, выпуская смертоносный состав. Мало кто в нынешнее время прогуливался по улицам, все разумные люди давно сидели в подземных станциях пневмо, но все-таки район еще не подвергался обстрелу, а потому некоторые невезучие оказались неудачниками до конца. Как только об инциденте узнали в Совете, пришел в действие уже утвержденный план.
Электрический сигнал привел в активность детонатор, и не слишком углубленный подземный взрыв состоялся. Заряд назывался нейтронным, в рекламных военных проспектах это особо подчеркивалось, принося армии авансом дивиденды на почве гуманизма. Однако в голой действительности это был просто атомный заряд пониженной мощности со специальной оболочкой. Последовал солидный выброс грунта. Два гигантских трехствольных танка попали под непосредственное действие ударной волны и, оплавленно-покореженные, попытавшись взлететь, опрокинулись. Еще восемь машин солидно тряхнуло, несмотря на специальные сиденья, почти весь экипаж получил сотрясения мозга и переломы, однако губительная сила этого боеприпаса заключалась все-таки в потоке частиц нейтронного заряда. И хотя карманные дозиметры танкистов не среагировали на такой вид излучения, оно пронзило насквозь их многослойную броню и их самих. Броне это было в некотором смысле до лампочки, однако предметы, содержащие избыток воды, а как известно, человек прямоходящий — довольно водянистое существо, среагировали на быстрые нейтроны своеобразно. Например, костный мозг перестал вырабатывать кровяные шарики. Люди, не убитые взрывной волной в нескольких ближайших железных коробках, сразу почувствовали головокружение, тошноту и все остальные признаки сильнейшей лучевой болезни. Кое-кто умер в течение ближайших пятнадцати минут, а остальные еще долго хватались за соломинку бессмысленной надежды. Не ощущаемое никакими органами чувств, а следовательно, не существующее, по взглядам философов прошлого, излучение за время тления сигареты сделало их всех смертельно больными инвалидами.
Словно выпущенный из бутылки джинн, раз спущенное с тормозов зло приобретало все более страшный оскал. Но и смерть иногда нуждается в некоторой передышке. Обстрел несчастного города прекратился: обе враждующие стороны зализывали раны.
Только КУНС Баркапазер получал новые раны в отделе дознания «военной патриотической полиции».
РАЗВЛЕЧЕНИЯ ГОРОДОВ
Ну, здесь младенец справится, — сказал еще до начала боя бывший имперский бас-сержант Лемб, взобравшись на развалины. — Давай, Асси, закрепись вон на том здании, будешь у нас корректировщиком. Сейчас мы раскрутим нашего господина Лумиса на лишний передатчик.
Нет у них тут, сержант, никаких «господинов», — съязвил Асси, сверкая малочисленными оставшимися зубами, — равенство как есть.
Ценю твой юмор, рядовой, — не поворачивая головы, прокомментировал начальник расчета, — да только не верю я этим байкам. Мерзкое существо человек, и, как ни маскирует он свое естество, один черт, луна Мятая меня забери, оно лезет наружу. Вот смотри, с кем мы сейчас воюем? С такими же явными (не чета нам с тобой), их же собственными братьями-революционерами. Так?
Знаете, бас-сержант, мне так даже спокойней. Лучше уж этих,чем свою родную тяжелую пехоту укладывать.
Верная мысль, Асси. Ты, брат, умнеешь у меня на глазах. Давай дуй. Не забудь бинокль.
Они сползли с насыпи. Где-то вдали, за развалинами и заготовками для развалин, ухнуло и еще раз ухнуло, а потом звякнуло, близко лопнуло самое стойкое во всем квартале окно — долгожитель среди своих стеклянных собратьев.
А через час их мины уже накрыли десятерых «мангустов», решивших попытать счастья в прорыве линии обороны.
— Все, сержант, — сказал в наушнике Асси, — там нет ни одного живого.
Лемб поднял руку, и Цис разочарованно уложил обратно в ящик заготовленную мину.
Колдун, прекратите стрельбу! — на этой же частоте подал голос Лумис. — Не будем разрушать вход в их конуру, я очень хочу, чтобы они поумнели.
Конечно, Резак, будь зде. Сидим смирно, как овечки.
Знаешь, Колдун, ты полностью соответствуешь своему позывному. Там, похоже, нет даже ни одного раненого, сплошное мясо. Веселенькая у нас работенка, правда, Колдун? А сейчас быстренько смените позицию, пока нам дали перекурить. Загнанные в угол «мангусты» нам, конечно, не страшны, а вот локаторы легионеров могли по полету мин засечь ваше гнездышко.
Понял, Резак, приступаю.
ЧУТЬ-ЧУТЬ ЗАПАМЯТОВАЛИ
План Ругана работал. Вместо того чтобы вплотную заняться подавлением мятежа в столице и сапогами имперской пехоты растоптать этот рассадник крамолы, оба центра власти: новоиспеченный Правительственный Комитет и Император вцепились друг другу в глотку. Поскольку Комитет еще не успел достаточно укрепиться, а Император за эти дни потерял многих сторонников, силы, а пропорционально им и нерешительность оказались примерно равны. Повстанческий совет внушал довольно серьезные опасения, особенно своей постоянно льющейся на телевизионных и радиоканалах пропагандой, но поскольку его территориальная экспансия вширь уперлась в плотное блокадное кольцо, он перестал представлять собой «опасность номер один» для клана властей предержащих. Наоборот, само его существование развязывало руки для всяких темных махинаций по устранению непосредственных конкурентов. Между делом проблему с надоевшим всем информационным центром решили: атомные крепости обстреляли район его местоположения, и, когда огромная полуторакилометровая телевизионная башня рухнула, пропаганда революционеров приобрела более локальный характер.
В силу стечения обстоятельств никто не догадывался о еще одном факторе, приближающемся к критической точке. О нем и до этого подробно знали считаные единицы, даже среди военной верхушки, но теперь, после гибели министра тотальной обороны и некоторых его сторонников, в армии не знал вообще никто.
Вспомнил об этом факторе сам Император, когда вечером, сидя в подземной загородной резиденции, решил сыграть в одну из уважаемых им настольных тактических игр. В эту простенькую игрушку, основанную на бросании двенадцатигранного кубика и передвижении игрушечных танков по клеточкам, умели играть все придворные, поскольку каждый тайно мечтал стать когда-нибудь постоянным партнером государя на этом поприще, что обещало немалые блага при столь непыльном занятии.
Император Грапуприс сел за стол напротив трех уже разместившихся в «боевых» креслах участников, глянул на игрушечную карту и внезапно переменился в лице.
— Черт возьми! — в сердцах воскликнул он. — Как же это я запамятовал? Число, какое сегодня число?
Ему подсказали.
— О боги! — взвыл Император. — Вон, все вон! Подайте сюда Кита и этого нового армейского министра, как его бишь?
Через двадцать минут и Кободи Морот, и новый министр тотальной обороны — пятизвездный маршал Папаран явились пред светлы очи.
— Вы, черт возьми, знаете, какое нынче число? Вы вообще о чем думаете?
