Голос у него стал как у обиженного ребенка, и Георгий вздохнул с облегчением.
— Хотя, правда, — кивнул Саша, — я сам дал основания для такого к себе отношения. Ты не говори ничего, не говори! — быстро произнес он, заметив, что Георгий сделал какой-то протестующий жест. — Проще всего обвинить в этом отца — конечно, он такой человек, рядом с которым кто угодно покажется тряпкой. Но все-таки… Я понимаю, что сам всегда вел себя как… Как Бездельник на крыльце, — сердито сказал он.
— Какой ещё бездельник? — не понял Георгий. И вдруг вспомнил: — А, это в книжке про Мэри Поппинс, да? Я иллюстрации видел, которые одна девочка сделала. Он в шляпе такой, с бубенчиками? Я, правда, не знаю, что про него в книге написано, но выглядел он радостно, — улыбнулся Георгий. Ему и самому стало радостно от того, что вдруг пробилось в его нынешнюю жизнь это чистое воспоминание. — Или это она так нарисовала, Полина? Взгляд у него такой… Беспечный!
— Именно что беспечный, — пробормотал Саша. — Любовался миром, ни о чем не беспокоился и жил только сегодняшним днем… Прямо-таки про меня написано!
— Вряд ли ты в этом виноват, — заметил Георгий. — А что ты должен был делать, на хлеб зарабатывать?
— Конечно, с хлебом проблем не было, — вздохнул Саша. — Да и ни с чем не было. С самого рождения никаких проблем, а это, наверное, все-таки плохо. Отец ещё в прежние времена довольно… серьезным человеком был. Он дипломат, потом бизнесом занялся. В бизнес ведь никто просто так, с улицы, не пришел. В большой бизнес, во всяком случае, — объяснил он; впрочем, Георгий и сам это знал. — А теперь он вообще… запредельный, — махнул рукой Саша. — Ну вот, я у него такой и получился.
— Какой же это — такой? — не согласился Георгий. — По-моему, твоему отцу насчет тебя переживать не приходится.
Он тут же понял глупость подобного заявления — в плену-то! — но Саша не обратил на эту глупость никакого внимания.
— Он не переживал, — покачал головой Саша. — Он надо мной трясся, как над великим сокровищем. Мама с ним все время ссорилась из-за того, что он меня так балует, да и меня это в пубертатном возрасте дико раздражало. Но к маме он вообще не считал нужным прислушиваться, а я… Я как-то к этому привык. Хочу книжки сутками читать — сижу читаю, в школу вообще не хожу. Папа что-то там сделает — я все экзамены через экстернат сдаю, то есть даже не сдаю, а просто аттестат заполненный получаю. Ну, в университет я, правда, довольно легко поступил, в шестнадцать лет, и даже, мне кажется, самостоятельно, потому что не на экономический ведь, а на истфак. А потом снова: хочу путешествовать, папа, вынь-положь!
— И куда же ты поехал? — спросил Георгий.
Он видел, что Саша взволнован как никогда, и ему хотелось немного успокоить его, хотя бы вопросом.
— Сначала в Грецию. Я, понимаешь, очень был ею увлечен, и мне хотелось… Мне особенно острова понравились — Пафос, Патмос… Лежу под оливковым деревом — море, небо как тысячу лет назад, дереву тоже лет тысячу, в общем, утопаю в счастливых банальностях и думаю: разве что-нибудь ещё может человеку понадобиться? Но потом все-таки дальше поехал — в Рим. По хронологии развития человечества.
— Но это же хорошо, Саша, — сказал Георгий. — Что же в этом плохого?
— Мне, конечно, было хорошо, — кивнул тот. — Но сам я от всего этого… Понимаешь, необходимость добывать себе хлеб насущный — это, наверное, все-таки правильно Бог для человека устроил. А у меня такой необходимости не было, и от этого что-то во мне появилось ущербное. А тут еще… Академка моя кончилась, я в Москву вернулся — и тут здрасьте: отец с нами больше не живет. Ты знаешь, я это ещё как-то понял бы, потому что… Ну, они с мамой совершенно разные люди, поженились, как только МГИМО закончили, он мне, конечно, ничего такого не говорил, но я думаю, он только потому на маме женился, что за границу неженатых не выпускали, а потом я у них родился, да ещё поздно и как-то для мамы нелегко, вот отец с ней и жил, по инерции, что ли… Мама очень практический человек, очень прагматичный.
— А он разве нет? — спросил Георгий. — Если бизнес…
— Он, конечно, тоже, — кивнул Саша. — Но у него прагматизм совсем другой, я даже не знаю, как это правильно назвать. Он очень точно понимает, что в жизни главное, а что не главное, и у него вся воля на то направлена, чтобы это свое понимание отстоять. А мама — она просто… Ты не думай, я её очень люблю, но все-таки я же понимаю… Она житейский человек — машина, дача, то есть теперь уже не дача, а вилла в Ницце… Что у отца в душе, что для него важно, этого она вообще никогда не знала и знать не хотела. Но ведь эта его, новая! — Саша как-то болезненно скривился. — Я, конечно, когда из Рима вернулся, сразу к нему пошел, я же взрослый человек, не стану же как ребенок дуться. А у него… Ты бы её видел, Дюк! Одни сплошные ноги, ну, ещё грудь из маечки вываливается и волосы до попы. Блондинка, притом натуральная, это она мне сама сказала, как будто мне не все равно, зовут Лина, двадцать лет, приехала из Полтавы, работала в модельном агентстве… В общем, походный набор олигарха.
— Но, может, он её любит? — осторожно спросил Георгий.
Он боялся пошевелиться, чтобы не помешать Саше говорить.
— Если бы любил, я бы сразу понял, — махнул рукой Саша. — В том-то же все и дело! Ничего он её не любит. Просто папа у меня перфекционист, — объяснил он. — Ну, то есть ему все самое лучшее требуется. Дом строить на Рублевке — он архитектора из Италии приглашает. «Мерседес» ему по спецзаказу в Германии делается. Даже зажигалка платиновая у него от какого-то дизайнера, я забыл, от какого, но тоже специально откуда-то привезли в единственном экземпляре. И Лина эта… Я бы повесился, если б знал, что я для кого-то вроде эксклюзивной зажигалки, а ей хоть бы что!
«Да ей-то что? — подумал Георгий. — Она небось о таком и во сне не мечтала, будет она из-за зажигалки переживать».
Но вслух он этого, естественно, не сказал, а спросил:
— Ты с ним из-за этого поссорился?
— Я с ним не ссорился, — пожал плечами Саша. — Но, конечно, дома у него бывать мне не очень стало приятно. А тут ещё он стал говорить, что надо бы мне охрану… Вот ты бы хотел, чтобы за тобой повсюду охранник таскался, как за Линой какой-нибудь? Но он, конечно, оказался прав, как всегда, впрочем. Видишь, как все вышло. — Саша обвел глазами комнату.
— Где же они тебя нашли? — спросил Георгий. — Ты извини, но мне трудно представить, зачем бы ты мог в Чечню приехать.
— Да никуда я не приезжал, — объяснил Саша. — В Москве они меня и нашли, да особо и искать не пришлось. Я по Проточному переулку шел, это на Смоленке, совсем рядом с нашим домом. Подошел такой вполне интеллигентный человек, попросил уделить ему пять минут для важного разговора, мы с ним просто к обочине отошли, а тут машина подъехала… И все, я дальше почти ничего не помню. Видимо, они меня на наркотиках держали, пока сюда не привезли, у меня до сих пор все руки исколоты.
— А отец-то твой знает? — спросил Георгий.
— О чем, о наркотиках? Да я же в зависимость не впал, зачем же ему знать.
— Нет, о том, что ты здесь.
— Мне трудно сказать, — ответил Саша, — знает ли он, что я именно здесь. Но он, конечно, знает, что я у них, то есть я даже сам не знаю, у кого, но он, я думаю, знает. Я с ним раз в неделю по телефону говорю, правда, по минуте всего, — объяснил он. — Это он потребовал. Сначала они меня просто на видео сняли и кассету ему отправили. Фингал поставили под глазом, целый спектакль разыграли, — засмеялся он, — как будто палец мне собираются отрезать. Но этот номер не прошел, насколько я понял. Да я вообще-то и не сомневался — отец у меня, знаешь… Он, в общем, тоже такой человек, который не обижается, а… У него менеджер работает — чеченец, но в Москве родился, а в Чечне этой, по-моему, раза два был за всю жизнь. Так вот, у него брата здесь похитили и выкуп стали требовать, так он сам сюда приехал, собрал какой-то отряд из родственников, ещё какие-то в этом духе действия произвел — и все, брата ему вернули, а того, который похитил, привезли в багажнике машины, и он его лично расстрелял. Конечно, мой отец так себя не поведет, но ты знаешь, Дюк… Иногда я думаю, что он так не сделает только потому, что у него здесь родственников нет, а по сути он с этим своим менеджером согласен. Во всяком
