Так, во-первых, московский рейс только послезавтра, если вообще полетит — видишь, метель. А во-вторых, в аэропорту тебя ещё легче найти, чем в гостинице. Хотя и в гостинице — тоже не вопрос.
— Да зачем ему меня искать? — удивилась Полина. — Что я, мисс Вселенная, чтобы меня так уж сильно добиваться?
— При чем тут мисс Вселенная! — хмыкнула Изабелла. — Будь ты хоть мышь серая, все равно он на своем должен поставить. Кто нас обидит, тот три дня не проживет, это же ихний главный жизненный принцип.
— Убивать он меня будет, что ли? — не поверила Полина.
— Убивать, может, и не будет, а что хотел, то получит. — Иза пожала своими плавными плечами. — Говорю же, принцип такой. Да это, наверное, и правильно. Кем бы он сейчас был, если бы позволял, чтоб над ним кто зря силу брал? Платон с детства такой, — объяснила она. — Мы же с ним одноклассники и на одной лестничной площадке выросли, я его как облупленного знаю. Да и теперь… У такого большого начальника секретарша — это тебе не девочка с улицы, а доверенное лицо.
— Так это я с тобой по телефону разговаривала? — догадалась Полина.
— Ну да, — кивнула Иза. — Только я ведь не знала, что ты совсем ничего не соображаешь. Может, и предупредила бы… Платон же мне сразу сказал: я, мол, в Москве такую девочку подцепил — закачаешься, скоро сюда ко мне прилетит.
— От чего качаться-то? — удивилась Полина. — Сама же говоришь, на вид мне больше шестнадцати не дашь. Что ему, шикарных женщин не хватает?
— Ему? — засмеялась Иза. — Да уж ему всего хватает, чего только его левая пятка пожелает. А насчет себя — это ты зря. Ты из себя вся оригинальная, сама рыженькая, глазки блестят, живенькая такая. А к тому же Платон… Ну, любит он малолеток, — объяснила она. — Даже не то чтобы малолеток, не педофил же он, а просто надоели ему женщины в теле. По-моему, он и с Валькой своей только из-за этого развелся. Она у него как раз шикарная, как ты говоришь, была, но не в его вкусе, вот он и дал ей пинка под зад. Даже сына не отдал, хоть ему этот Феденька вообще-то не больно нужен, его бабушка воспитывает. Ну, а девчонки — это ведь все-таки морока, какой Платон ни есть начальник. Однажды такой скандал был, еле замяли. Так что ты ему по всем статьям подходишь. Во-первых, совершеннолетняя, во-вторых, не местная, никто спасать не прибежит… Да ты не бойся, — вдруг спохватилась Иза. — Я тебя не собираюсь Платону сдавать, что я, совсем уже? Переможется! — усмехнулась она. — Думает, все с ним трахаться обязаны. Ладно я — секретарше положено, да и Петюня мой все-таки под ним ходит. Ну, а ты-то вольная птица. Или, может, хочешь попробовать? — хихикнула она. — Платоша вообще-то, когда трезвый, то мужик ничего. Грубоват, конечно, но и от этого можно удовольствие словить.
— Нет уж, спасибо, — передернулась Полина. — Только куда же я до послезавтра денусь, Иза? Раз, ты говоришь, в гостинице меня легко найти… И вообще… Понимаешь, я только в Домодедово увидела, что у меня билет в один конец, — объяснила она. — Не возвращаться же было. И я же думала, он мне заказ хочет сделать, может быть, аванс даст…
— Говорю же, совсем дурочка! — ахнула Изабелла. — Ты что, мужиков только на картинке видела?
Полина сочла за благо не отвечать на этот вопрос. Да и что можно было ответить? Она и сама понимала, что большего идиотизма, чем её поведение, невозможно вообразить.
— Может, ты мне денег на билет одолжила бы? — жалобно попросила она. — Я бы тебе сразу прислала, честное слово! Хочешь, паспорт оставлю?
— Без паспорта тебя в самолет не пустят, — засмеялась Изабелла. — Да ладно, зачем мне твой паспорт? Дам я тебе на билет, авось не обманешь. Прямо жалко тебя, — добавила она. — Как ты мужа себе найдешь, с таким-то к ним, к козлам, доверием?
Иза давно уснула, а Полина все ворочалась на диване в гостиной её просторного, почти как у Платона, дома. Слишком много событий произошло за последние сутки, чтобы она могла уснуть. И, главное, все эти события были — одно другого гаже, и сама она была в них виновата, и сама себе была поэтому противна.
И ещё — она просто боялась засыпать, потому что могло опять присниться, что Георгий её обнимает. А проснуться и понять, что это только сон…
Поэтому Полина лежала, поджав колени под подбородок, и рассматривала в полумраке обстановку комнаты. Хотя рассматривать было в общем-то нечего. И мебель, и ковры, и посуда, — все это точно подпадало под определение «как у людей». Мебель была тяжелая, полированная, с золочеными накладками, посуда — хрустальная, ковры — многочисленные. Пожалуй, выделялось во всем этом благолепии только одно небольшое панно, висящее на стене как раз над диваном. На нем был изображен мохнатый мамонтенок. Он был выткан из коричневой, явно некрашеной шерсти разных оттенков, он был живой и теплый — Полина даже рукой его потрогала.
«Мозаика! — чуть не плача, подумала она, гладя шерстяного мамонтенка. — Кому, и правда, все это надо?»
Может быть, сон все-таки сморил бы её, но тут в прихожей раздался такой грохот, что Полина мгновенно вскочила, словно пружиной подброшенная.
— Изка! — услышала она и догадалась, что грохот — это стук в дверь. — А ну, быстро открывай!
Не узнать голос Платона — даже не голос, а рев — было невозможно. Полина почувствовала, как сердце у неё заколотилось о ребра.
«Кто нас обидит, три дня не проживет», — пронеслось в голове.
Самое удивительное, что этот бешеный вопль не сразу разбудил Изабеллу.
— Ну, кому там?.. — раздался через пару минут её сонный голос. — Да иду, иду, чего дверь ломаешь?
— Иза, я… — прошептала Полина, когда та проходила мимо её дивана. — Ты… Как же…
— Помолчи, а? — негромко сказала Изабелла. — Водки вон выпей, успокойся.
— А если он дверь выломает? — снова шепнула Полина.
«А если ты ему все-таки откроешь?» — подумала она при этом.
— Нашу дверь и мамонт не выломает, — ответила Иза. — А я не дура, чтоб ему открывать.
Полине стало стыдно. Видимо, её мысли были слишком отчетливо написаны на лице, если Иза прочитала их, словно по книге.
— Открывай, Изка! — надрывался под дверью Платон. — У тебя она, больше негде ей быть!
— Ты что, Платон Федотыч, водки перекушал, а? — завопила в ответ Изабелла. Полина даже опешила: она и предположить не могла, что в голосе изящной Изы могут звучать такие базарные нотки. — Кто — она?
— Девка московская, как будто не знаешь! — донеслось из-за двери. — У кого ещё ей быть, когда из поселка никто не выезжал?!
— У кого кому быть, это я не знаю, — неожиданно вкрадчивым голосом произнесла Иза, — а вот что Антонине Николаевне пора домой возвращаться, это точно… Ты, Платоша, без матери совсем с катушек съехал! А ведь она меня просила за тобой приглядывать. Я не я буду, если сегодня же ей не позвоню! Кто обещал, что больше ни капли? Забыл, как тебя трое суток глюкозой откачивали? — грозно добавила она.
Самое поразительное, что упоминание о матери произвело на Платона просто волшебное действие. Видимо, он все-таки ещё не протрезвел и реагировал только на отдельные сигналы, самым сильным из которых имя матери как раз и было.
— Ну чего ты, чего? — глухо пробубнил он. — Какое — с катушек? Я и не пил, считай… А куда же она тогда делась?
— Вот что, Платон Федотыч, — распорядилась Иза, — я бы тебя сама домой отвела, да одеваться неохота. А Петюня, если помнишь, в Алдан командированный. Так что давай уж сам — потихоньку, ножками, тут недалеко.
— Открой, а? — уже примирительным тоном сказал Платон. — А то я буду думать, что она у тебя!
