— Думать ты можешь что хочешь, — отрезала Иза, — а открывать я тебе не собираюсь. Ты ж не в себе, Платон, того и гляди ковры заблюешь! И вообще, — напомнила она, — у тебя завтра, то есть уже сегодня, между прочим, переговоры с немцами. Если Антонина узнает, что зря их к тебе направила…
— Ладно, Изка, не злись. — Платон все-таки стукнул ногой по двери. — Злобная ты баба, и как я тебя только терплю?
— Ну так поищи добрую! — засмеялась Иза. — Она тебя по ночам будет в дом пускать, зато днем ты у себя в офисе никаких концов не отыщешь. Злобная я ему, видите ли! Чем добрее, тем дурее, не знаешь, что ли?
— Неужели ушел? — спросила Полина, когда крики за дверью стихли.
— Нет, в сугроб залег! — хмыкнула Иза. — У нас тут не Москва, долго под дверью не простоишь. «Я здесь, Инези-илья!» — пропела она. — Вот гад Платошка, не дал поспать! Да не дрожи ты так, — сказала она, бросив на Полину быстрый взгляд. — Чего мамонту моему в хвост вцепилась?
— Теплый он, — улыбнулась Полина. — Успокаивает.
— Он из конского волоса, — объяснила Иза. — Якутская традиция, ручная работа. Это одноклассник мой делает, художник. Я тебя завтра отсюда утром вывезу, — сказала она. — И до самолета пристрою куда-нибудь, не бойся.
— В мешке вывезешь, что ли? — невесело усмехнулась Полина. — Охрана же…
— Охрана! У меня машина японская, с тонированными стеклами, — похвасталась Иза. — А обыскивать меня никакая охрана не будет — побоится. Говорю же, Платонова секретарша — это у нас особая статья. Не бойся, Полинка! Ну что мы, сами за себя не постоим? — И подмигнула, весело сверкнув черно-голубыми глазами.
Глава 7
Прятать Полину в мешок Изабелла не стала, но все-таки, выезжая рано утром из элитного поселка, попросила её лечь на пол между сидениями и накрыться чем-то похожим на меховую полость.
— От греха подальше, — объяснила она. — А то какая-нибудь сволочь заметит да и стукнет кому не надо.
— Может, я лучше в багажник залезу? — предложила Полина.
— Это ты боевиков насмотрелась по телевизору, — захохотала Иза. — В жизни все проще.
Может, в жизни все и в самом деле было проще, чем даже в телевизионных боевиках, но Полина сочла за благо не высовываться из-под полости, даже когда Изина красная «Тойота» уже въехала в город. Ее спасительница из-за этого всю дорогу над ней потешалась, а когда машина наконец остановилась, спросила:
— Может, на карачках до дому поползешь? Или собачкой прикинешься?
— Тебе хорошо хихикать… — пробормотала Полина. — А я теперь от собственной тени шарахаюсь.
Поэтому к двери дома, рядом с которым остановилась Изабеллина машина, она хоть и не поползла, но постаралась проскочить побыстрее.
Дом этот сильно отличался и от унылых панелек на бетонных сваях, и от Платонова особняка; это было заметно даже в утреннем сумраке. Судя по его виду, он был построен давно — из потемневшего крепкого дерева, с резными украшениями на фронтоне и наличниках. Ставни на окнах были закрыты, как глаза, дом казался дремлющим и вросшим в землю — вернее, в вечную мерзлоту.
— Вот тут сутки и перекантуешься, — сказала Иза, доставая из сумочки огромный железный ключ с замысловатой бородкой. — Это бабушки моей дом, наше с сестрой наследство.
— Старый какой, красивый… — Полина сняла рукавичку и провела ладонью по деревянной стене.
— Ага, его аж при последнем царе построили, — кивнула Иза. — Ничего, ещё сто лет простоит. Во-он там, видишь, похожий дом? Тому вообще лет двести, там Русско-Азиатский банк когда-то был. Осаживается он только, дверь заедает. — Она изо всех сил толкала дверь плечом и ногой. — Ты не бойся, внутри не очень стыло. Он же на две семьи, дом этот, мы-то с сестрой не живем, а за стеной соседи топят.
Полина присоединилась к Изе, и общими усилиями они открыли тяжелую дверь. В темных сенях было почти так же холодно, как на улице, а внутри, в комнате, все-таки, и правда, потеплее. Иза сразу прошла на кухню, открутила вентиль на газовом баллоне и зажгла все конфорки на плите. Потом взяла с полочки банку с солью и бросила щепотку прямо в горящий огонь, который тут же ответил ей шипеньем и пыханьем.
— Мы всегда огонь кормим, — объяснила Иза. — Я хоть и крещеная, а все равно не помешает. Предки небось знали, что делали. Ты печку умеешь топить? — спросила она.
— Умею, — кивнула Полина.
Широкая печка-голландка стояла посередине небольшой комнаты, дрова были сложены рядом.
— Я растоплю, а ты потом дрова будешь подбрасывать.
Иза открыла дверцу печки, ловко сложила в неё несколько поленьев, вытянула вьюшку и разожгла огонь. Вообще, в этом старом деревянном доме, в комнатке с печкой и с высокой панцирной кроватью, на спинке которой блестели металлические шишечки, а в изголовье горкой возвышались покрытые кружевной накидкой подушки, — Иза смотрелась гораздо органичнее, чем в своей богатой гостиной с коврами.
— Ты ложись хоть поспи, — сказала она, распрямляясь и отбрасывая волосы с раскрасневшегося лица. — Я ставни закрытыми оставлю, поспи. У тебя и так время в голове перемешалось от перелета, да ещё Платон со своим сексом кобелиным. Тут чистенько у нас, — сказала она, обводя рукой комнату. — Мы с Нинкой все как при бабушке держим.
В комнате, действительно, чувствовалась какая-то простая и давняя, не сегодня появившаяся основательность. Громко тикали часы на широком комоде, тускло поблескивали чашки и бокалы в невысокой посудной горке, некрашеные полы были застелены плетеными пестрыми дорожками. Такой же дорожкой был покрыт большой окованный сундук. Иза зажгла на столе настоящую керосиновую лампу под зеленым абажуром. Лампа не чадила и не коптила, а горела ровно и ласково, и от этого света комната выглядела ещё уютнее.
Вся стена над комодом была увешана фотографиями в деревянных рамочках, и лица у людей на этих фотографиях выглядели так же, как все простые лица на фотографиях столетней давности — напряженно, чуть испуганно. На женщинах были шляпки. В сочетании с их раскосыми глазами, широкими скулами и длинными косами это смотрелось трогательно и немного смешно.
— В общем, располагайся, — сказала Иза. — Я к тебе в обед заеду, поесть привезу.
— Да ну, я выйду, куплю чего-нибудь, — возразила Полина. — И так ты…
— Сиди уж! — засмеялась Иза. — Сама же говоришь, от собственной тени шарахаешься. Приеду, приеду.
— А это что? — спросила Полина, когда Иза уже стояла у порога.
Посередине кровати лежал какой-то сверток.
— А мамонтенок твой, — ответила та. — Понравился же тебе, ну и бери на память.
— Ой, Из, неудобно же! — воскликнула Полина. — Я, если б знала, то не стала бы говорить, что понравился…
— Да ладно, — махнула рукой Иза. — Мне же тоже неудобно, — чуть смущенно объяснила она. — Будешь думать, что тут у нас дикари какие-то живут. А у нас люди вообще-то хорошие, доброжелательные. И красиво у нас, если весной приехать. Жарки расцветают, это цветочки такие, их ещё якутскими лилиями называют. А то приезжай весной! — воодушевилась она. — На теплоходе по Лене поплыли бы, на Ленских столбах вообще красота неописуемая. Скалы, река…
— Может, и приеду когда-нибудь, — улыбнулась Полина.
По правде говоря, меньше всего она думала сейчас о том, чтобы ещё раз здесь оказаться. Унести
