тебя.
— Меня? — Она посмотрела удивленно. — А в чем дело?
— Понимаешь, — помолчав, сказал Мафусаил, — может быть, смешно говорить тебе об этом, но я все-таки должен… Ко мне тут мамаша вчера заходила, требовала принять меры. Ну, меры никакие я принимать, конечно, не собираюсь, — сказал он, глядя в ее удивленные глаза, — но поговорить с тобой обязан. Клементова мамаша, из десятого «А».
— Артема? — Евино удивление только усилилось. — А что ее беспокоит? У него по литературе пятерка, и по русскому. И вообще он, по-моему, прекрасно закончил год, вы же слышали на педсовете.
Эвергетов посмотрел на нее внимательно — ей показалось, даже испытующе. Она молчала, глядя в окруженные сетью мелких морщинок глаза Мафусаила. Наконец он нарушил это неловкое молчание.
— Ее беспокоит, что ее сын в тебя влюбился.
— Да вы что, Василий Федорович! — От изумления Ева даже из-за стола приподнялась. — Что это за бред такой? Ой, извините… — смутилась она. — То есть я хотела сказать, что… Просто не знаю, что и сказать! Как это можно в меня влюбиться? И кому, мальчику!
Неожиданно Эвергетов рассмеялся. Морщинки у его глаз тут же собрались в веселые стрелки.
— А почему это, интересно, в тебя невозможно влюбиться? — поинтересовался он. — Впервые слышу, чтобы женщина такое говорила! Ну, неважно. — Лицо его стало серьезным. — Влюбился он или не влюбился, а мать считает именно так Говорит, что ее сын совершенно переменился, уже давно, и она никак не могла понять причину. Взгляд такой какой-то стал, говорит, что даже смотреть иногда страшно. А недавно она видела, как ты с ним прогуливалась в двух шагах от их дома. Правда это, Ева?
Тут Ева вспомнила неудачный урок о Гамлете две недели назад, и мимолетную встречу с Денисом в учительской, и свою тоску… И как она шла с Артемом по Трехпрудному переулку, разговаривая с ним так, как будто он не учеником ее был, а ровесником. Но при чем здесь «влюбился»?
— Мне как-то странно это слышать, Василий Федорович, — пожала плечами Ева. — Она что, школьницей меня считает, его мама? Да, я шла с ним однажды по улице, потому что нам было по пути, мы продолжили беседу о Гамлете, которая началась на уроке. По-моему, ему было интересно продолжить эту беседу. Артем вообще умный, чуткий мальчик. Может быть, он не все понял на уроке, что-то его не оставило равнодушным. Что в этом плохого?
— Да по мне-то, конечно, ничего, — согласился директор. — Не вижу криминала в том, что ты рассказала. Собственно, она говорила то же самое: что вы прогуливались… За что купил, за то продаю. Ее встревожило, что, когда ты ушла, он смотрел тебе вслед именно тем взглядом, который так ее пугает.
— Каким же именно? — улыбнулась Ева. — Просто даже интересно! Меня вот его взгляд ничуть не пугает. Наоборот, очень внимательный, вдумчивый взгляд, побольше бы таких.
— Ну, не знаю, — завершил разговор директор. — По-моему, тоже, это все домыслы дамы в критическом возрасте. Ладно, Ева, пусть это будет нашей самой большой проблемой! Но ты имей в виду все-таки. Зачем мамашу нервировать? — Эвергетов поднялся из-за стола. — Куда летом поедешь? — поинтересовался он напоследок.
— В Кратово, наверное, — пожала плечами Ева. — Куда еще?
— Почему же? — не согласился он. — Сейчас возможностей много. У меня вон сын в прошлом году в Грецию ездил. Салоники, Афины, потом на пароме по островам. Говорит, как в раю побывал!
— Да мне как-то не хочется одной, — смущенно улыбнулась Ева. — А у подружек денег нет на такие путешествия, у всех ведь мужья, дети, не до того…
— Да, это верно, — вздохнул Эвергетов. — И чего ты замуж не выходишь, не понимаю, — добавил он каким-то мимолетным тоном.
Кто-нибудь другой, может быть, и не решился бы задать ей такой неприятный вопрос. Но Мафусаил знал ее с первого класса, уже двадцать пять лет — страшно подумать! Вся Евина жизнь прошла перед его глазами, и смешно было бы, если бы он постеснялся задать ей любой вопрос.
— Не берут, — снова улыбнулась Ева.
— Ну и дурак, что не берет, — сердито сказал Мафусаил. — Ты, наверное, всех мужчин дураками считаешь, а?
Тут он подмигнул Еве, снова собрав морщинки в стрелки.
— Да нет, что вы, вовсе нет! — засмеялась она. — Просто, по-моему, на таких, как я, вообще не женятся. За что же — дураками?
— Ладно, — вздохнул он, — извини, что я в такие дела лезу. Родителям привет передавай. Как там у отца в Курчатнике, не закрывают их?
— Нет вроде, — покачала головой Ева. — Наоборот, говорит, заказы какие-то из Америки. Он же еще в девяносто первом ездил, помните? Вот теперь и пошли заказы. До свидания, Василий Федорович.
Сначала Еве показалось, что ее насмешил сегодняшний разговор. В нее влюбился мальчик, на пятнадцать лет ее моложе, да еще ученик! Это было настолько невероятно, что даже не заслуживало размышлений. Но потом она поняла, что чувства ее не сводятся ни к насмешке, ни к недоумению.
«Как все нелепо, — думала Ева, спускаясь в метро на Маяковке. — Все, что связано с любовью, само собою получается у меня нелепо, вызывает у окружающих какую-то неловкость… Если бы дело было только в том, что Денис не хочет на мне жениться! Да он вообще не хочет жениться, и в конце концов, это его дело. Но ему неловко со мной, он всегда стремился вырваться от меня, и я всегда это чувствовала. Хотя и теперь не понимаю, почему…»
С такими невеселыми мыслями пришла она домой. Но расстраивать маму унылым видом не хотелось, и, постаравшись придать лицу веселое выражение, Ева воскликнула чуть не с порога:
— Мам, ты не поверишь, я сегодня выслушала потрясающее признание!
— Какое? — спросила мама, выглядывая из кухни. — В любви?
— Почти. Одна родительница считает, что ее сын в меня влюблен. Мой ученик, десятиклассник, представляешь?
— Да? — улыбнулась мама. — Что ж, интересно. Это она тебе сказала?
— Нет, Мафусаилу.
— И что он? — Мамин тон стал немного более настороженным.
— Да ничего, — пожала плечами Ева. — Вызвал, вместе посмеялись. Привет вам передавал. В ваши времена не так было? — поинтересовалась она. — Представляю, какой тогда был бы скандал! На комсомольском собрании, наверное, разбирали бы, да?
— Да, — согласилась мама. — И родителям бы не привет передавали, а выговор обещали по партийной линии.
— К счастью, времена изменились, — сказала Ева. — Никому до таких вещей дела нет, и это прекрасно. Я вообще у вас антиобщественная! — смеясь, крикнула она уже из своей комнаты.
— А что же тебя все-таки расстраивает? — спросила мама, когда Ева пришла на кухню и села за стол.
— Почему ты решила, что меня что-то расстраивает? — удивилась она. — Да это же смешно, расстраиваться по такому поводу, мам! Ну, сказала какая-то дура, что теперь, полдня об этом думать? Да и Мафусаил у нас умница, не придает значения глупостям.
— Нет, конечно, по этому поводу расстраиваться нечего, — согласилась Надя. — Но что-то в связи с этим тебя ведь расстроило?
— Ну… Да, наверное, — нехотя согласилась Ева. — Но не в связи с этим мальчиком, просто… Ты понимаешь, я так сильно чувствую свою никчемность, что мне просто страшно иногда становится. — И, перехватив мамин протестующий взгляд, она добавила: — Я знаю, что ты скажешь, все я понимаю! Конечно, вы меня любите — и ты, и папа, и Юра с Полинкой, я всем вам нужна. Но все равно… Какая-то полная человеческая никчемность, блеклость — не только внешняя, — и от этого все… Все, что у меня с мужчинами происходит!
— С какими мужчинами? — перебила ее мама. — С Денисом? Это, милая моя, еще ни о чем не говорит!
— Может быть, — пожала плечами Ева. — Но это ни о чем не говорит вот уже шесть лет, и за все время у меня больше никого не было. И до этого никого не было. А это уже о чем-то говорит, по-моему. А
