Он бросил быстрый взгляд на Гришу, с ухмылкой наблюдавшего за ними, и положил на стол деньги. — Сейчас заказ принесут, — словно оправдываясь, сказал Горейно. — И за водку вот…
Он взял Еву под руку быстрым, неуловимым движением, и ей вдруг показалось, что он схватился за ее локоть, как утопающий хватается за соломинку.
Они молчали все время, пока одевались в гардеробе, спускались по ступенькам высокого крыльца. Посещение ресторана получилось скомканным и коротким, но за то время, что они провели в Дубовом зале, пошел мелкий острый снег — мартовский, похожий на дробинки льда, падающие с неба.
Ева подняла воротник светло-синего пальто, защищая уши от ветра. Шапку она сегодня не надела, и небесные льдинки падали прямо ей на волосы, блестели в свете фонарей на Поварской.
Так же молча они сели в машину, дверцу которой распахнул перед ними швейцар в длинном зеленом кафтане «а-ля рюс».
— Извините, Ева. — Лев Александрович первым нарушил молчание; голос его звучал глухо. — Я сам не понимаю, почему на меня напал такой столбняк.. Нет, понимаю! Слишком резкий контраст… Да, конечно, он был пьян, нагл, он хотел меня оскорбить, а заодно оскорблял вас. Но в том, что он говорил… Ева! Все не умещается в несколько слов… И мне не хочется расстаться с вами сейчас, вот так, на этой ноте… Я не могу так расстаться с вами!
Жалость к нему перестала быть такой острой, но дребезжала в глубине души, как самая тоненькая сердечная струна. Ева подняла глаза и встретила тревожный, умоляющий взгляд Льва Александровича. Он несколько секунд вглядывался в ее глаза этим взглядом, потом, ни слова больше не говоря, повернул ключ в замке зажигания.
Глава 7
Лев Александрович жил в массивном сталинском доме на Краснопресненской набережной, в двух шагах от Белого дома. Он остановил машину у первого подъезда и сказал:
— Ева, заходите в подъезд, не мокните. Я сейчас машину припаркую и приду.
Ева остановилась под козырьком и смотрела, как он ловко вклинивается в узкий промежуток между «Опелем» и «Вольво» в углу двора, ставит штангу на руль, включает сигнализацию, быстро идет к подъезду, придерживая рукой мягкую фуражку с козырьком.
В незапирающемся подъезде пахло мочой, кошками и ремонтом.
— Вот здесь и размещаются мои апартаменты! — сказал Лев Александрович, когда старый сетчатый лифт с грохотом остановился на пятом этаже. — Подъезд, конечно, не ахти, но внутри недурно. Милости прошу, Ева.
Что квартира большая, чувствовалось уже на пороге, даже при выключенном свете. Гулкое, пустое пространство сразу окружило Еву в темноте. Лев Александрович щелкнул выключателем. Голая, без абажура лампочка осветила просторную пустую прихожую, у стены которой стояла только массивная, черного дерева вешалка с одиноко висящей на ней мужской дубленкой. Такую точно вешалку всегда показывали в фильмах, если надо было представить буржуазную обстановку — дореволюционную или западную. В «Семнадцати мгновениях весны» вешалка в загородном доме Штирлица была точно такая.
— Проходите, проходите, — повторил Лев Александрович, увидев, что Ева замешкалась у двери. — Надо же вам когда-нибудь взглянуть на мою обитель!
Он говорил с наигранной веселостью, но Ева чувствовала в его голосе те робкие нотки, от которых тоненькая струна дрожала сильнее.
Видно было, что квартира только что отремонтирована. Потолок сиял безупречной побелкой, обои на стенах — новизной, а паркетный пол блестел так, что в него можно было смотреться. Еву удивило только, что, несмотря на европейский стандарт, по которому явно бы;) сделан ремонт, обои в комнате были не белые, как это принято в Европе.
Она даже спросила об этом Льва Александровича, заодно развеивая легкую неловкость, которую оба они ощущали, оказавшись наедине в пустой квартире.
— А мне, знаете, надоел евростандарт, — улыбнулся Лев Александрович. — Я его достаточно навидался.
— В Германии? — спросила Ева.
Не только. В Москве тоже хватило. Моя бывшая супруга была большой его поклонницей… Так что, когда я наконец обрел собственные стены, мне захотелось почувствовать себя внутри большого золотого апельсина! — Он улыбнулся собственным словам и сказал: — Это гостиная, вон там спальня, а вон там — мой кабинет. Вам кажется, что многовато на одного? — поинтересовался он, хотя Ева ничего подобного не думала, разглядывая довольно большую гостиную с высоким потолком и обоями в золотистых разводах. — В конце восьмидесятых недвижимость в Москве стоила таких смешных денег, что безумием было бы этим не воспользоваться. Вот я и занял тогда у всех моих западных знакомых понемножку, и хватило, как видите, на вполне приличное жилье. Я даже сравнительно быстро расплатился с долгами. Зато теперь — простор! — Он обвел рукой действительно просторную комнату с эркером, выходящим на набережную Москвы-реки. — Мебели, правда, пока не густо, — добавил Лев Александрович. — Но все у нас впереди! Есть смысл поискать что-нибудь оригинальное, не хочется ведь покупать сюда стандартную мебель, правда?
— Правда, — кивнула Ева. — Здесь очень красиво… И камин даже!
Она только теперь заметила настоящий камин, выложенный бело-голубыми, голландского рисунка изразцами. Разглядывая это изящное сооружение, она даже забыла свое удивление от его слов «у нас»… Хотя скорее всего это была просто речевая фигура, не более.
— Камин, правда, пока не действует, — предупредил Лев Александрович. — Дымоходные работы еще не закончены. А то бы я непременно его растопил, и мы с вами отогрелись бы у камелька после холодного ветра и снега…
В его голосе прозвучали такие уютные интонации, что Еве представилось потрескивание березовых дров, английские фарфоровые фигурки на каминной полке, тепло живого пламени… Тем более что на медном листе у камина лежали настоящие кованые щипцы для углей.
Она улыбнулась, взглянув на Льва Александровича.
— Что будете пить? — поинтересовался он. — У меня ликеры есть прекрасные. «Адвокат» хотите? Или «Амаретто» — настоящий, без подделок? Или ирландский? А я что-нибудь покрепче выпью — виски, например.
С этими словами он указал на невысокую дубовую горку в углу — наверное, там и находилось спиртное.
— Спасибо, — улыбнулась Ева. — Я, знаете, Лев Александрович, плохой собутыльник. У меня от спиртного сразу голова начинает кружиться.
— Но от спиртного и должна кружиться голова, — улыбнулся он в ответ. — А иначе зачем пить?
— А по улицам как же ходить? — снова не сдержала улыбку Ева. — Тем более сейчас скользко…
— А зачем вам сейчас ходить по улицам, Ева?
Он задал этот вопрос после короткой паузы. Его слова прозвучали как-то особенно весомо и вместе с тем просительно.
Тоненькая струна дрогнула и ожидающе замерла.
— Ева… — медленно произнес Лев Александрович, глядя ей прямо в глаза. — Нам с вами незачем делать из этого секрет, мы… Я уже не слишком молод, в моем возрасте редко что-либо происходит спонтанно. Не скрою, вы стали мне дороги за время нашего знакомства, я испытываю постоянную потребность в вас, а для меня это значит очень много. И мне кажется, я тоже вам… не совсем безразличен. Я ошибаюсь?
Ева смотрела в его чуть удлиненные карие глаза, красивая форма которых подчеркивалась плавным рисунком широких бровей, и пыталась поняты какое чувство вызывает в ее душе его взгляд? Но душа ее молчала, и Ева не знала, что ему ответить.
