ответить? Ева поставила на пол маленькую эмалевую рюмочку с недопитым ликером и поднялась из кресла.
Кровать в спальне была огромная и занимала половину комнаты. На резной спинке красного дерева был изображен какой-то причудливый барельеф, который Ева не смогла рассмотреть в таинственном, теплом свете ночной лампы, стоящей прямо на полу: даже тумбочки еще не было в спальне…
— Я приму душ? — спросила Ева.
— Да, конечно! — спохватился Лев Александрович. — Извините, что я не предложил… Вот полотенце. — Он открыл массивный шкаф и достал большое махровое полотенце. — И халат.
Перекинув через плечо полотенце и махровый зеленый халат, Ева отправилась в ванную. Лев Александрович остался в спальне.
К ее возвращению он тоже успел переодеться в свободный халат — в тон золотистых стен — и стоял теперь у самого окна, у незанавешенного фонаря-эркера. Видно было, что он волнуется. Ева остановилась на пороге, встретив его беспокойный взгляд.
Почувствовав ее заминку, Лев Александрович прошел через всю комнату, обойдя кровать, и остановился в полушаге от Евы.
— Я не знаю, как начать… — произнес он негромко и взволнованно. — Мне так хотелось бы., .
Всмотревшись в его лицо, Ева положила руки ему на плечи. Глаза Льва Александровича счастливо просияли.
— Милая! — горячо выговорил он. — Какая же вы чудесная!..
Хорошо, что они успели переодеться поодиночке: халаты снимались легко, и не было хотя бы тех неловкостей, которые почти всегда возникают во время раздевания. Тем более если раздеваются не очень юные люди, совсем не привыкшие друг к другу, мало знающие друг друга даже в дневной, повседневной жизни и испытывающие скорее ласковую взаимную приязнь, чем бурную, позволяющую не замечать мелочей страсть.
Во всяком случае, Ева испытывала ко Льву Александровичу именно это чувство. Ей даже неловко стало на мгновение, когда он снял халат и открылись его голые плечи и поросшая седеющими волосами грудь. Лев Александрович был хорошо сложен и почти не располнел с годами; Ева уже знала, что он регулярно играет в теннис на каких-то очень престижных закрытых кортах. Он был чуть старше пятидесяти, а выглядел, наоборот, моложе. Но кожа немного выдавала его: она уже была дрябловата и не по-молодому покрыта частыми светлыми рябинками, как яйцо лесной птицы.
К ужасу своему, Ева вдруг почувствовала, что совсем не хочет его. Он нравился ей, с ним хорошо было разговаривать, сидеть рядом в театральном зале или в уютной гостиной его квартиры. Но при мысли, что вот сейчас надо будет лечь с этим мужчиной в постель, ей стало не по себе. Правда, Лев Александрович не был ей физически неприятен, Ева не ощутила брезгливости, когда он положил руки ей на талию, потом раздвинул халат на ее груди. И, может быть, это было уже хорошо — раз нет отвращения…
— Позвольте, я выключу свет? — спросил он. — Штор ведь у меня еще нет, все видно с улицы…
Он нагнулся к стоящему на полу ночнику, свет погас, и Ева почувствовала себя свободнее.
Они легли на кровать. Еще при свете Ева заметила, что угол желтого атласного одеяла в белоснежном кружевном пододеяльнике предусмотрительно откинут. Лев Александрович поверился к ней, обнял, перекинув руку через ее плечо. Ева почувствовала прикосновение к своей груди его холодноватой бархатистой кожи и одновременно — напряжение его плоти внизу своего живота.
— Евочка, помогите мне немного, — прерывисто прошептал он. — Я ведь не знаю, как вам лучше…
— Делайте так, как лучше вам, — прошептала в ответ Ева, почти прикасаясь губами к его губам.
Глупо было называть друг друга на «вы» в постели, Ева почувствовала это и подумала, что лучше совсем ничего не говорить…
Но она знала, как ему помочь, и ей хотелось помочь ему — чтобы не было этой неловкости, и его просительного шепота, и торопливых, непопадающих движений его бедер… Она перевернулась на спину, увлекая его за собою, и, быстро опустив руку, помогла ему сделать там, между ее ног, то правильное движение, которое никак ему не удавалось.
Приятное тепло разлилось по ее телу, как только она почувствовала в себе его неожиданно сильную, дрожащую от нетерпения плоть.
«Как от ликера!» — мимолетно подумала Ева и тут же устыдилась своих глупых мыслей.
У Льва Александровича были мягкие губы, шелковистая бородка щекотала ей шею во время поцелуев, и пахло от бородки чем-то таким же душистым, изысканным, как и от его кожи. Ева даже не ожидала, что ей будет настолько приятно с ним, но теперь это было так — в свежей крахмальной постели, в волнах утонченного запаха…
Кроме того, Лев Александрович явно обладал большим любовным опытом. Это только сначала ему что-то не удавалось — наверное, от волнения. Теперь же, взасос целуя Еву, он очень умело делал при этом все, что должно было доставить ей удовольствие. Движения его становились то быстрее, то медленнее, он приподнимал бедра, останавливался, горяча Еву своей неожиданной заминкой, — и вдруг снова погружался в нее, весь дрожа и ее заставляя вздрагивать.
Глаза ее уже привыкли к темноте, да и фонари ярко светили за окном на набережной. Ева ясно видела его запрокинутое лицо с чуть приоткрытыми чувственными губами — как это она раньше не замечала, что они именно чувственные, красиво изогнутые? — и его глаза, поблескивающие в узких щелочках между прикрытыми веками. Капли пота бисером высыпали на его лбу, блестели на широких бровях, и это тоже горячило ее — это свидетельство наслаждения, которое она смогла ему доставить…
— Я сейчас буду кончать, — вдруг прошептал он. — Ты можешь со мной кончить, ты успеешь?
Его слова прозвучали неожиданно и подействовали, как ведро холодной воды. Ева почему-то не могла слышать этих слов, в общем-то, вполне обыкновенных в устах мужчины — Денис тоже почти всегда произносил что-то подобное…
Она ничего не ответила и только приподнялась немного, помогая его движениям, которые стали быстрыми, судорожными и вместе с тем равномерными. Из-за этой равномерности его движений она даже не поняла, что он уже достиг пика удовольствия, и когда Лев Александрович остановился — подумала, что сделала что-нибудь не так.
Но он благодарно поцеловал ее в губы и положил голову ей на плечо.
— Ева, спасибо тебе, милая моя… — шепнул он ей на ухо; в его шепоте звучала такая искренняя благодарность, такое усталое счастье, что она мгновенно забыла обо всем остальном. — Я даже предполагать не мог, что все получится так… Так хорошо!
«В конце концов, мне ведь к этому не привыкать, — подумала Ева. — И с Денисом мне не сразу… Наверное, я такая женщина — не гений страсти, что поделаешь. А он очень хороший человек, он мне действительно приятен, и в постели тоже, а это уже немало… Господи, о чем я думаю!»
Лев Александрович лег рядом с нею, положил руку ей на грудь. Ева осторожно коснулась его руки, перебрала мягкие пальцы.
— Какое колечко у вас милое, — заметил Лев Александрович; значит, его глаза тоже привыкли к темноте. — Как вы сами… Наверное, мама подарила к совершеннолетию?
— Да, — кивнула Ева. — А как вы догадались?
— Девическое колечко — так камень вправлен, — объяснил он.
— Зовите меня на «ты», ладно? — попросила Ева. — Спасибо, что не сразу… Но теперь ведь глупо было бы, правда?
— Правда, — кивнул он. — И ты меня, конечно, тоже. Мне, знаешь, всегда нелегко переходить на «ты», несмотря на мой писательский ресторанный опыт. И тебе ведь тоже, я сразу почувствовал.
Ева тихо засмеялась в темноте этому совпадению.
— Ева, — сказал, помолчав, Лев Александрович, — выходи за меня замуж. Мне страшно подумать, что тебя могло не быть в моей жизни.
Тоненькая струна, совсем притихшая было в ее сердце, забилась, задрожала с прежней силой от
