— Стыдно, мадам историк! — укорил Митя. — Бунин даже писал о нем, да и другие многие. Это восточный базар — настоящий, не ваш ширпотребовский. Был центром всего Ближнего Востока.
То, что они попали в «настоящее» место, Лера поняла сразу за мостом, на Рыбном рынке. Чувствовалась близость четырех морей: рыба просто заливала прилавки и лотки бесконечными серебряными волнами. Скумбрия, ставрида, кефаль, меч-рыба — про этих Лера хотя бы слышала. А были еще какие-то, с красными пятнышками у губ, и были плоские как блины, и омары, и мидии…
У нее глаза разбежались от этого сверкающего изобилия, и тут же она почувствовала, как заурчало в животе. Чуть ли не через каждый метр стояли жаровни, на которых шкворчело и благоухало все, что заполняло прилавки.
— Теперь не тошно? — улыбнулся Митя. — Можем пообедать наконец, раз уж аппетит к тебе вернулся.
Они отошли на два шага в сторону и, присев за маленький круглый столик, ели горячую, истекающую жиром и соком кефаль, заедая ее мидиями.
— А мы мидий в Крыму ели, — вспомнила Лера. — Когда после четвертого курса на виноградники ездили работать. Но эти лучше, правда?
— Наверное, — согласился Митя. — Эти — отличные.
Глаза у него блестели, и в них была не всегдашняя усмешка, а просто улыбка. Видно было, что ему нравится и этот шумный рыбный рынок, и мидии, и Лерина радость.
— Пойдем? — спросил он, когда от кефали остались только косточки. — Где-нибудь кофе выпьем.
Кофе они выпили на Египетском рынке, на горе за мечетью. Но до того, как они уселись в маленькой кофейне, чтобы перевести дыхание, — до этого у Леры даже шея заболела от того, что она беспрестанно вертела ею налево и направо.
Вообще-то это и не рынок был даже, а большая сводчатая улица-лабиринт с окнами по бокам. Каждое из окон было маленькой лавкой, из каждого продавали фрукты и овощи: прозрачный и благоухающий мускатный виноград, оливки всех цветов и оттенков — соленые, маринованные, которые Лера с удовольствием пробовала — и абрикосы, и персики, и сушеный инжир в красивых соломенных корзинках, в которых каждая инжиринка была завернута в фольгу, и перцы, и баклажаны, а дальше сладости, горы мраморной халвы, и еще, и еще — и до бесконечности!
Это было так красиво, от всего этого изобилия веяло таким счастливым довольством и жизнью, что Лера смеялась, идя по улочке между бесконечных фруктовых рядов и пробуя все подряд.
— Бежим отсюда, Митя! — взмолилась она наконец. — Я желудок расстрою, не доеду до дому!
И они оказались в полутемной кофейне, где густой восточный аромат навевал совсем другие, неторопливые мысли. Серьезный турок с выражением священнодейства сварил кофе в старинных медных джезве: трижды дал подняться ароматным шапкам пены, потом легко постучал по горячей меди — и пена побелела.
— Тысячу раз ведь описан этот город, — тихо сказала Лера, вдыхая жаркий запах кофе над крошечной чашечкой. — И я, кажется, читала… А когда попала сюда, словно затмение какое-то нашло. Ты понимаешь, мне показалось, что не было здесь ничего — ни Святой Софии, ни вот этих базаров восточных знаменитых, и генерал Хлудов не смотрел на эту бухту… Только лифчики да мохер, да какие-то кошельки — по сто штук в руки. Я все забыла, ничего не видела! Наваждение, да?
— Не знаю, Лер, — ответил Митя. — Я сначала подумал: тебе не надо было все это затевать. А теперь — правда, не знаю. Какой смысл в том, чтобы закрывать глаза перед жизнью? В тебе жизнь бьет через край, все равно тебе себя не удержать. Но ведь тяжело это…
— Что — тяжело? — не поняла Лера.
— Да вот это столкновение с жизнью, на которое ты решилась. Мне всегда странно было: как это тебе хватает Тинторетто, венецианцев твоих? На тебя только взглянуть…
— Что, появляются мысли не о Тинторетто, а о рынке в Лужниках? — обиделась Лера.
— Нет, совсем не то. Я же сказал: жизни в тебе много, и сразу ясно, что ей тесно в любых застывших формах.
— Ты считаешь, это плохо?
— Я ничего не считаю. Я знаю только, что это нелегко. Застывшие формы поддерживают, а выдержать без них — на это не каждого хватит, особенно теперь. Времена идут тяжелые.
Он замолчал, глядя на Леру и вдыхая сигаретный дым.
— Жаль, что ты торопишься, — улыбнулся он вдруг. — Мы бы с тобой кальян покурили. Или хочешь гашиш попробовать?
— Не знаю, — Лера тоже не удержалась от улыбки. — Я и обыкновенные сигареты курила только в школе, за компанию.
— Тогда пойдем? — сказал Митя. — Если хочешь, конечно, если ты не устала. Ведь он удивительный, я думаю — этот рынок. Византийский город.
Византийский город был так же шумен, как привычные Лере торговые улочки европейского Стамбула. Но Митя быстро провел ее мимо зазывал куда-то в сторону, в узкий и тихий переулок.
— Откуда ты знаешь, куда идти, Мить? — удивилась Лера. — Ты что, был здесь?
— Не был, — ответил он. — Но говорю же тебе, он описан в сотне книг. И знакомых в Оперном расспросил. Мы сейчас в ювелирный ряд пойдем.
В ювелирном ряду было совсем мало покупателей, да и те в основном любовались работами старинных мастеров — медными кальянами и подносами, черненым серебром. Серебро Леру тоже заинтересовало, и она с удовольствием разглядывала изящные колечки, и узкие браслеты, и витые серьги с тускло поблескивающими камнями.
— Лер, можно я тебе что-нибудь подарю? — вдруг спросил Митя. — Кольцо вот это, например?
— Но зачем? — удивилась она. — Представляю, сколько оно стоит, это же ручная работа! Я вообще здесь хожу как в музее.
— Это неважно — можно? — повторил он, и Лера услышала в его голосе какую-то странную интонацию.
— Ну, подари, — сказала она. — Спасибо, Митя. Но ты и так мне подарил сегодняшний день…
— Но к Софии мы не успели, — заметил он. — Вот и пусть будет колечко — вместо Айя-Софии, хорошо?
— Что значит — не успели? Мы же не на экскурсии! Все было так хорошо — даже без Софии, я тебе правда благодарна…
Айя-Софию они действительно увидели только издалека, сквозь быстро сгущающиеся сумерки. Но, как ни странно, ажурное серебряное колечко, которое Лера тут же надела на руку, и в самом деле было похоже на этот храм. Во всяком случае, на такой, каким представлялся он Лере. Это было удивительное Митино свойство: как он говорил, так и получалось — как с Зоськиным именем.
В гостиницу они вернулись без четверти восемь. Перепуганная Зоська выбежала им навстречу, бросив без присмотра мешки.
— Зось, мы долго? — извиняющимся голосом издалека сказала Лера. — А мы тебе рыбу жареную принесли, чтобы ты не сердилась!
— Ой, ну какая рыба! — воскликнула Зоська. — Автобус уже пришел, вы что! Все погрузились, а я тут бегаю как клушка, а все, конечно, своими вещами заняты, не до меня. По-моему, нам и впрямь места не хватит в автобусе, просто ужас, сколько туда барахла уже втиснули!
— Не волнуйся, Зоська, сейчас погрузим, — успокоил ее Митя.
Глаза у него снова веселились, и выражение лица было как всегда — насмешливое ожидание.
Они быстро перетаскали мешки к автобусу, но затолкать их внутрь действительно не представлялось возможным. Кажется, в автобусе негде было даже стоять, не то что сидеть или складывать багаж.
— Что же делать? — растерянно сказала Зоська.
Лера заметила: как только появился Митя, Зоська переменилась — стала какой-то маленькой, испуганной и неуверенной. Как будто это не она совсем недавно яростно торговалась в лавках и носилась
