понимаю, я же итальянцами моими так только начала заниматься… Из-за одного только детского впечатления, если честно. Какой уж там Тарле!
— Но мне безумно жаль вас терять, — продолжал Ратманов. — Как будто уходит лучшее, что во мне было… И самое живое. Вот какой, знаете ли, парадокс. Поэтому, Лера, я буду рад, если вы передумаете. Когда-нибудь, все равно когда. Я буду рад без объяснений, вы понимаете? Я вас помню, Лера, вы — одно из лучших воспоминаний моей университетской деятельности. Понимаете, моя неудавшаяся аспирантка?
Он снова улыбнулся, как будто не сетовал на ее неудачную карьеру, а поздравлял с каким-то важным успехом. И Лера улыбнулась ему в ответ — с благодарностью за то, что он понял ее сбивчивую речь, и понял все, что с нею происходило. Понял — и благословил.
Она шла на эту встречу с тяжелым сердцем, а уходила с ощущением такой легкости, какой давно уже не помнила в себе. Нет, она не перестала чувствовать перемены, произошедшие в ней. Но она вдруг поняла, что между Лерой нынешней и той, прежней Лерой, — нет пропасти. И воспоминания тут же нахлынули на нее…
Глава 15
В день своего рождения Лера заболела — надо же, чтобы такое невезение! И к тому же не каким- то безобидным насморком, а заразной свинкой, и пригласить, значит, никого нельзя… А она уже всем обещала: вот скоро мне будет девять лет, и мама испечет новый торт, и разрешит праздновать хоть до ночи — я же тогда буду взрослая…
А теперь вместо праздника и гостей сиди одна перед телевизором! Даже торт, который мама все- таки испекла, Леру ничуть не успокоил, даже книжка про Чингачгука… Болела голова, шею было не повернуть, да еще погода была мрачной — серый снег до сих пор лежал на карнизе под окном, а ведь был уже конец марта.
По телевизору тоже показывали что-то скучное: какой-то урок математики, потом — природоведения, потом, кажется, музыки — на экране появилась девочка с белыми бантами и села к роялю.
Девочка начала играть, Лера слушала. Сначала рассеянно — но не выключать же телевизор — а потом, незаметно для себя, стала вслушиваться в каждый звук. Девочка играла что-то печальное, похожее то ли на осень, то ли на пасмурную весну — такую, как была сейчас за окном. Но эта грустная музыка совсем не нагоняла тоску — наоборот! Она словно вбирала в себя тоску, и душа становилась легкой, ясной, и настроение менялось.
— Не болит голова, Лерочка? — Мама заглянула в комнату. — Может, выключить телевизор?
— Нет, мам, послушай! — воскликнула Лера хриплым из-за свинки шепотом. — Как красиво она играет! И совсем не взрослая…
— Как ты, не старше, — подтвердила мама. — Умница какая.
Мама в то время старалась обращать Лерино внимание на всех «умниц», которые попадались в жизни. Ее пугала дочкина непоседливость, излишняя, как ей казалось, живость.
— Вот бы и тебе так, — заметила она, умиленно глядя на девочку с бантами. — Ведь и пианино есть… Жаль, что ты такая неусидчивая!
— Откуда ты знаешь? — обиделась Лера. — Я ведь не пробовала еще на пианино играть. Может, у меня как раз получится?
Пианино у них было простое — «Заря». Оно осталось от покойного дедушки. Тот мечтал, чтобы Лерина мама училась играть, но как-то не получилось это, и вышло, что пианино было куплено зря. Лера научилась играть на нем «Чижика-пыжика», и еще ей нравилось открывать крышку и, нажимая на клавиши, смотреть, как молоточки ударяют по струнам.
— Знаешь что? — тут же сказала она. — Когда принимают в музыкальную школу? Я хочу пойти!
— Правда, Лерочка? — обрадовалась мама. — Очень хорошо! Но ведь там экзамен, — тут же усомнилась она. — И, по-моему, тебе уже поздновато в первый класс. Кажется, там детей помладше принимают.
— Ничего, я попробую, — заверила Лера.
Девочка с бантами играла теперь какую-то веселую польку, но это было Лере уже не так интересно. Она не могла забыть, как музыка забрала себе ее грусть.
Лера даже представить себе не могла, что ее не примут в музыкальную школу! Ей всегда казалось, что достаточно захотеть — и все получится. И вдруг…
Высокая, изящная учительница в очках, принимавшая экзамен, вышла в коридор и зачитала взволнованным родителям список принятых детей. Валерии Вологдиной в этом списке не было.
— Как же так? — Надежда Сергеевна расстроилась едва ли не до слез. — Что же теперь делать, Лерочка?
— Не знаю, — мрачно пробормотала Лера.
Ей не то чтобы неприятно было, что ее не приняли, — ей просто хотелось играть на пианино, и вдруг это не удавалось!
— Я сейчас спрошу, почему, — решительно сказала мама и направилась к учительнице в очках.
— Вологдина? — переспросила та. — Ах да, помню. Видите ли, ваша девочка, конечно, не без способностей, и слух у нее можно развивать. Но у нас в этом году такой конкурс… Нам приходится выбирать только тех, у кого уже сейчас заметно серьезное дарование, вы понимаете?
— Но она так хочет… — растерянно сказала Надежда Сергеевна. — Что же теперь делать?
— Вероятно, поискать частного педагога, — пожала плечами учительница. — Я же сказала: девочка не без способностей, для себя ей, может быть, и стоит позаниматься.
С тем они и ушли из музыкальной школы.
— Не расстраивайся, Лерочка! — убеждала ее по дороге мама. — Она же сказала: способности у тебя есть, надо искать учителя. Мы и поищем, ведь учитель — не иголка, правда? А знаешь что? — Надежда Сергеевна даже остановилась от неожиданной догадки. — Я у Елены Васильевны спрошу — что она посоветует?
Услышав об Елене Васильевне, Лера тоже воспрянула духом. Она видела эту женщину, маму Мити Гладышева, только изредка, когда ее вывозили гулять во двор или на бульвар — то Митя, то домработница Катя. У Елены Васильевны не двигались ноги, и она всегда сидела в инвалидной коляске с большими колесами.
Но даже неподвижная, даже издалека, она казалась Лере необыкновенно красивой! Это была не просто красота — от нее веяло каким-то неуловимым очарованием, в ней была такая утонченность, которую чувствовала даже девятилетняя Лера.
Конечно, Елена Васильевна могла посоветовать, где учиться музыке! Надежда Сергеевна говорила, что она даже сама учила своего Митю, пока он был маленький и пока не выяснилось, что ему надо учиться серьезно.
Мама отправилась к Гладышевым в тот же вечер. Она так радовалась дочкиному желанию учиться музыке, что боялась, как бы оно не прошло так же неожиданно, как возникло.
— Лерочка! — радостно сказала Надежда Сергеевна, вернувшись часа через полтора от соседей. — Ты представить себе не можешь: Елена Васильевна сказала, чтобы ты сама к ней пришла, она хочет тебя послушать! И, может быть, сама и будет с тобой заниматься… Она такая чудесная женщина, Лерочка — умная, образованная, а такая простая, приветливая. Завтра же и пойди, она пригласила к десяти утра.
Так Лера впервые оказалась дома у Гладышевых, и с того дня переменилась ее жизнь.
Дверь Лере открыла Катя — крупная, широкоплечая женщина лет сорока, постоянно жившая у Гладышевых. Ее-то Лера видела часто, и часто стояла с ней в одной очереди в гастрономе.
