— Не в скакалки же мне с вами прыгать, — словно оправдывался Митя.
Впрочем, Лера вскоре с удивлением заметила, что он все-таки бывает во дворе. Не то чтобы выходит специально, потолкаться в подворотне, как выходили его ровесники, — а как-то мимоходом. Но эти его мимоходные появления почему-то встречаются взрослыми людьми как серьезные события.
Однажды Лера даже видела, как один из самых уважаемых во дворе людей, дядя Леха Буданаев, разговаривал о чем-то с Митей — и при этом слушал так внимательно и смотрел на Митю так уважительно, словно перед ним был не четырнадцатилетний мальчик, а по меньшей мере ровесник. А дяде Лехе было лет сорок…
«О чем это они говорят?» — удивилась Лера.
И прислушалась, остановившись у подъезда и делая вид, что вытряхивает камешек из туфельки.
— Значит, не о чем жалеть, Митя? — спросил дядя Леша.
— Не о чем, — твердо ответил Митя. — Никому вы жизнь не поломали, а о том, что с самим собой произошло, — об этом как жалеть?
Это были загадочные слова — такие же загадочные в своей точности, как те, что иногда произносила Елена Васильевна. Но Митя говорил совсем иначе, чем она. В его словах была такая спокойная твердость, какой Лера никогда не слышала в нежном, с вопросительными интонациями, голосе его матери.
Конечно, какие ему скакалки!
Но с ней Митя всегда говорил как со взрослой. Он не притворялся серьезным: Лере казалось, что ему действительно интересно с ней, и она гордилась этим. И замечала, что у него меняется лицо, когда он слушает ее рассказы о каком-нибудь странном сне, или о «Соборе Парижской Богоматери», только что ею прочитанном, или просто о том, что произошло с нею за день в школе и во дворе.
Конечно, она начала это замечать, когда немного повзрослела. Но это произошло очень скоро: Лера стала взрослеть не по дням, а по часам, познакомившись с Гладышевыми.
— Мить… — осторожно спросила она однажды, увидев эту перемену в его лице во время их разговора. — А что это ты слушаешь?
— Почему — что? Тебя.
— Нет, ты как-то переменился, знаешь? Я не могу объяснить…
— А! — догадался Митя. — Это из-за звуков.
— Из-за каких еще звуков? — удивилась Лера.
— Разных. Я их все время слышу, — сказал он так спокойно, словно речь шла о том, чего не слышать невозможно.
— И сейчас? Когда мы с тобой разговариваем?
— Да — всегда. Но когда ты говоришь, они меняются, — вдруг добавил он. — И я прислушиваюсь: они всегда по-разному меняются, когда ты говоришь.
Лера почувствовала, что это правда. Митя вообще никогда не говорил неправды, и как он говорил — так и получалось. В этом он был необыкновенный, и это было в нем всегда — как слышимые им звуки.
Как-то она рассказала ему о том, что Витька Долгач из второго подъезда научился играть на гитаре.
— Но это же просто, — сказал Митя.
— Да? — удивилась Лера. — И так красиво! А ты умеешь?
— Наверное. Я вообще-то не пробовал. Подожди-ка!
Он поднялся и вышел куда-то — они сидели в его комнате и разговаривали, это было после Лериного урока, и ей было тогда одиннадцать лет, а ему — шестнадцать.
Митя вернулся через пять минут, держа в руках гитару — золотисто-коричневую, старинную, с тонкой инкрустацией и причудливой сеточкой трещин на лакированной поверхности.
— Ой, откуда она у тебя? — обрадовалась Лера.
— Деда, наверное. Или, может быть, даже прадеда. Пение под гитару — это ведь всегда любили.
Он коснулся струн, перебрал их, словно спросил о чем-то. И струны тут же ответили ему таким таинственным, доверчивым перезвоном, что у Леры замерло сердце. Митя улыбнулся этим звукам, подкрутил немного колки и спросил:
— Что же тебе сыграть?
— Что хочешь! — воскликнула Лера. — А что ты знаешь?
— Ну, что… — Он на минуту задумался. — Вот это, например.
И он сыграл «Гори, гори, моя звезда», потом «Утро туманное», потом — вдруг — совсем другое: «Пароход белый-беленький». И каждый раз перед тем как играть, он проводил по струнам этим легким, едва уловимым вопросительным движением…
Лера боялась дышать, сердце у нее звенело в такт гитарному перебору. К тому же она впервые слышала, как Митя поет, и голос у него тоже был удивительный — таинственный, как уголки глаз под ресницами.
— Нравится тебе, я вижу? — улыбнулся Митя, когда струны затихли. — Больше, чем скрипка?
— Не то что больше, — смущенно ответила Лера. — Но под гитару ты же еще и поешь, и песни такие…
Услышав это, Митя рассмеялся.
— Вот и старайся после этого! Играй, дирижируй, а девочке нравится песенка Шпаликова, и ничего с этим не поделаешь!..
Но это было все-таки не совсем так. Лере нравилось все, что делал Митя, и как он дирижировал — тоже, хотя она видела это всего один раз, за два года до этого разговора.
На концерт в Большой зал Консерватории ее пригласила Елена Васильевна.
— Приходи с мамой, Лерочка, — сказала она. — Я позвоню Надежде Сергеевне. Это должен быть хороший концерт, и — ты знаешь? — Митя впервые будет дирижировать настоящим оркестром. Я очень волнуюсь, Лера! — В глазах ее вдруг мелькнул неподдельный страх. — Ты приходи непременно. Будет очень красивая симфония Гайдна, она редко исполняется.
Надежда Сергеевна тоже волновалась, но совсем по другой причине: ей хотелось, чтобы Лерочка выглядела как можно более празднично.
— Если Елена Васильевна сама нас пригласила, — объясняла она, — значит, обратит внимание на то, как ты выглядишь. И ей будет приятно, если ты оденешься торжественно.
Лера не понимала, почему это так уж важно, но не возражала маме. И та нарядила ее в кремового цвета платье с кружевами, которое незадолго до этого собственноручно пошила и вышила; и длинные золотисто-каштановые волосы не позволила распустить, как обычно, а повязала в них поблескивающий бант.
А сама надела праздничный кримпленовый костюм, достала из шкафа французские духи, подаренные сто лет назад тетей Кирой, — в общем, по полной программе.
— Представляю, как Елена Васильевна волнуется! — сказала она. — Такой сын, ведь это ответственность какая!
— Почему? — удивилась Лера.
— Потому что талантливый, — объяснила мама. — Талант — это ранимость, Лерочка.
— Но Митя совсем не ранимый, — возразила Лера. — Он очень сильный, ты же его не знаешь!
— Может быть. А может быть, ты просто не замечаешь. Ты же маленькая еще все-таки.
— Он тоже не взрослый, — обиделась Лера.
— Взрослый, — не согласилась Надежда Сергеевна. — Он, по-моему, с рождения взрослый. Тем более, с мамой такое несчастье…
Несчастье действительно произошло с Еленой Васильевной с самого Митиного рождения: во время родов что-то случилось у нее с позвоночником, поэтому она и не могла ходить. И поэтому, как знала
