Скоро уже Аленку кормить, и ты ведь устал, а из-за меня целый концерт пришлось давать.
— Ничего, это не самое трудное, что мне приходилось делать. Пойдем, я тебя провожу. — Митя поднялся со стула. — А то сегодня, по-моему, оружие выдавали всем желающим — кто удосужился побить себя кулаком в грудь.
Они молча спустились вниз, прошли через двор и остановились у Лериного подъезда. Митя достал сигареты из кармана плаща.
Октябрь только начался, но в свете тусклой лампочки над подъездом кружились невесомые снежинки. Или просто изморозь веялась в воздухе, серебряной пылью оседая на Митиных волосах?
Автоматные очереди у Белого дома не прекращались ни на минуту. То и дело слышны были еще какие-то одиночные выстрелы — где-то неподалеку от их двора, кажется, на пустынном Петровском бульваре.
Митя прикоснулся к Лериному рукаву, как всегда он это делал, прощаясь.
— А мне можно будет дочку твою увидеть? — спросил он.
— Ну конечно! — воскликнула Лера. — Хоть завтра, то есть сегодня уже. Я же не мусульманка, сорок дней ее прятать не стану.
— Хорошо, — улыбнулся он. — Тогда — до сегодня, боевая подруга? Слава Богу, хоть этой ночью ты не побежала воевать!
— Этой ночью — нет, — покачала головой Лера. — Как-то не так все там этой ночью. Ты чувствуешь? Мне не хочется туда идти, я чувствую, что это не нужно. Или ошибаюсь? — Она подняла на него глаза. — Знаешь, Митя, мне так часто казалось за этот год, что я утратила всякое чутье, что все во мне застыло…
— Ерунда, — сказал он. — Этого ты можешь не бояться. Ты все та же, и я все тот же. Спокойной ночи!
И он пошел к своему подъезду, не оглядываясь, закуривая на ходу.
Часть 2
Глава 1
Поездка на Сахалин оказалась самой дальней Лериной поездкой за первый Аленкин год.
Правда, ездить ей все-таки приходилось, и довольно часто, но не на край географии. Оттого, что каждый раз приходилось оставлять ребенка, еще больше отрываться от дома, — Лера не рада была уже ни Парижу, ни Германии, ни Греции у всегда гостеприимного Алексиадиса.
Но не поехать на Сахалин было совершенно невозможно. Зося, работавшая теперь вице- президентшей в «бабской фирме», как Лера называла своего «Московского гостя», — только плечами пожала:
— Что за гвоздь у тебя кое-куда вставлен? Неужели хоть поначалу по телефону нельзя решить?
— Нельзя по телефону, Зосенька! — жарко возразила Лера. — Я знаю, что мне по телефону скажут: не сомневайтесь, мадам, все сделаем в лучшем виде. А потом японцы приедут — и окажется, что отопление не работает, воды нет, да и вообще — коттеджи построили в другом месте, поближе к цементному заводу.
— Ну хочешь, я поеду? — предложила Зоська.
— Нет, не получится. — Лера покачала головой. — Не обижайся, но тебе все-таки легче мозги запудрить. А я с ними церемониться не буду в случае чего, ты же знаешь. Надо и им узнать — с самого начала.
Лера не преувеличивала свои способности, когда отвергала Зоськину помощь в таком важном вопросе, как строительство коттеджей на тихом берегу сахалинской речки.
Она многому научилась за недолгое время, прошедшее после исчезновения Андрея Майбороды. Нет, она не стала ни подозрительной, ни излишне жесткой — хотя штучки вроде неправильно оформленной страховки уже не прошли бы у Кирюши Старикова. Даже наоборот: после родов в ней появилось какое-то новое изящество, прелестная мягкость черт и линий, неотразимая в сочетании со стремительной походкой и янтарными глазами.
Но появилось и что-то другое, позволяющее не сгибаться перед обстоятельствами, не идти на поводу у партнеров. Лера сама не знала, как назвать это свое новое качество.
Зато Валик Стар назвал однажды — в самую точку.
Он приехал, чтобы взять у Леры интервью для нового стильного журнала, с которым сотрудничал по совместительству, и сидел в углу кабинета, просматривая рекламные проспекты и делая вид, будто его совершенно не интересует Лерин разговор с импозантным мужчиной лет сорока — судя по всему, деловым партнером.
И только когда разговор был окончен и слегка вспотевший собеседник вышел из кабинета, Валентин хлопнул себя по колену и расхохотался.
— Лихо ты с ним, Валерия Викторовна! — воскликнул он. — Я и не предполагал, что у тебя такие способности откроются!
— Почему же, Валечка? — улыбнулась Лера. — Почему же ты не предполагал? Не ты ли комплимент мне сделал однажды — по поводу моего отважного противостояния наркоману на Переделкинском рынке?
— То было другое, — возразил Валентин. — Чутье к жизни, ведь так я сказал? Но ведь тогда и не было ничего, кроме чутья. Лихости этой не было точно! А сейчас — научилась ты владеть ситуацией, тебя танком не стронешь со своего.
— Психолог ты, Валик. — Лера одарила его еще одной улыбкой. — Тебе бы не репортажи, а романы писать!
— Улыбочки эти неотразимые… Блистательная ты стала! — заметил Валентин. — Может, я тогда ошибся, а, Лерочка? Когда так легко от тебя отступился? Тем более, теперь и муж не мешает. Ведь ты, признайся, хранила ему какую-то неестественную верность?
— Валечка, ты интервью пришел брать? — оборвала его Лера. — Вот и давай побеседуем, в нашем распоряжении полчаса.
Конечно, она не могла доверить Зосе переговоры с сахалинской строительной фирмой, от которых так много зависело сейчас.
Это был первый самостоятельный проект такого масштаба, на предложение отдыха среди девственной природы сразу же клюнули японцы. А уже начались времена, когда иностранцев калачом трудно было заманить в непредсказуемую Россию, и фирмы одна за другой отказывались от въездного туризма.
— Ведь мы можем оказаться чуть ли не единственными, кто в состоянии будет принимать! — объясняла Лера, расхаживая по комнате перед сидящей в ее кресле Зоськой. — Как можно, чтобы все сорвалось в самом начале из-за какой-нибудь строительной халтуры? Ты вспомни, сколько сил ушло на одних только экологов, сколько нервов нам потрепали везде, где можно. А мы потом знаешь какой парадиз по всей стране организуем? На Байкале, в Карелии, да мало ли еще где!
Лера и сама не знала, почему так привлекал ее хлопотный въездной туризм. Правда, в глубине души она догадывалась, что объяснение совсем простое: она знала теперь много мест, которые успела полюбить.
Одни места были наполнены историей, отзвучавшими голосами и событиями, другие — покоем и тишиной, в которых ничто не мешало людям оставаться наедине друг с другом. Но все эти места уже были в ней, в ее душе — и она не могла хранить их только для себя.
