Она чувствовала себя легкой, как наполненный воздухом шарик, и ждала только, когда можно будет улететь из этой комнаты, от этих балдахинов и роз на полу… И ничто не могло этому помешать: ни тяжесть его тела — он уже начал биться на ней в судорогах наслаждения — ни то, что его руки сжали ее так, что в глазах у нее снова потемнело, теперь уже от боли.
«Как хорошо, что он не способен понять всего этого», — подумала Лера, ощутив, что Стас наконец затихает, лишь изредка вздрагивая на ней.
Дернувшись последний раз, он перекатился на спину, оставляя ее лежать рядом с собою; с хрустом потянулся, наслаждаясь отдыхом удовлетворенного тела. И тут же посмотрел на Леру.
— Что это с тобой? — удивленно спросил он. — Неужели не понравилось?
Она улыбнулась. Спрашивает, как будто закончен какой-то экзотический аттракцион, после которого следует высказывать впечатления. Ей не хотелось обманывать его, хотя ничего не стоило это сделать: удалось ведь обмануть его в минуты близости. Впрочем, тогда он не в состоянии был ничего замечать, да и не ожидал от нее ничего, кроме удовольствия.
Но сейчас обманывать не хотелось. Лера почувствовала, как вместе с сознанием блаженной свободы растет в ней какое-то другое, совсем не радостное чувство. И она тут же догадалась — это был стыд! Дикий, невыносимый стыд от того, что произошло, что она позволила сделать с собою.
Она не любила его, у нее и раньше не возникало даже сомнений в этом. Но она ждала, что близость с ним принесет удовлетворение ее телу, — и как же жестоко она ошиблась! Как можно было так обманывать себя, разве когда-нибудь в ее жизни это разделялось, разве было у нее какое-то отдельное тело, живущее по особым, с душой не связанным, законам?
Стыд залил краской ее лицо, и одновременно со стыдом в ее душе возник страх.
«Это не может пройти просто так! — Она скорее почувствовала, чем подумала это. — Так нельзя, этого не должно было случиться, что же я наделала?..»
— Что с тобой? — повторил Стас.
Он повернулся на бок, подпер голову рукой и смотрел теперь на Леру, лежа в позе римского патриция среди вянущих розовых лепестков.
Лера смотрела на него, на эти свернувшиеся, раздавленные лепестки.
— Я не люблю тебя, Стас, — сказала она. — Прости меня, всего этого не должно было быть.
Его ответ прозвучал неожиданно для Леры.
— А я знаю, — сказал он. — Я всегда это видел, с самого начала. Что ж я, по-твоему, совсем уж кретин?
— Тогда зачем же… — начала было она.
— А затем же, — оборвал он. — Затем же, что мне на это плевать, понятно? Я тебя хотел, я тебя и сейчас хочу, хотя только что кончил. И я тот мужчина, который своего добивается, понимаешь? Не любишь — полюбишь, куда ты денешься? В тебе же огонь горит, ты вот даже сейчас — хотела-не хотела, а сама загорелась и меня подожгла. Думаешь, найдешь по себе мужика, кроме меня? А любовь… Эх, Лерочка, да какая она вообще, любовь, есть она разве вообще-то? А главное — да нужна ли она, вот ведь в чем дело! Мы с тобой хотим друг друга, мы друг другу подходим по всему, и по жизни тоже, разве не так? Так какого ж черта тебе от меня шарахаться? — Он сел на постели, взял Леру за плечи и, заставив тоже сесть, с силой повернул к себе. — Любишь ты или не любишь — этого я не знаю, — повторил он. — И знать не хочу. А будешь ты моя, это точно. Я тебя не выпущу, поняла? Ты как раз для меня женщина, мне бледных всяких цыпочек не нужно. Я тебя что сегодня, не удовлетворил разве? Ну, и дальше так будет, не сомневайся.
Он был уверен в своей власти над нею, потому что думал, что овладел ее телом. Он не знал, что это не так, не знал, что это просто невозможно.
— Стас, я не люблю тебя. Не люблю и не хочу, — повторила Лера, поводя плечами, стараясь освободиться от его рук. — И лучше всего нам обоим забыть о том, что произошло. Дай мне одеться, и я уйду.
— Так, значит, ты думаешь? — процедил он, не выпуская ее плеч, а, наоборот, крепче их сжимая. — Думаешь, значит, мною можно вертеть, как тебе в голову взбредет? Хочу трахнусь, хочу — на хер пошлю? Не на того напала, милая!
В его голосе теперь слышалась не вальяжная самоуверенность, а клокочущая угроза. Но, расслышав ее, Лера тут же успокоилась окончательно.
— Пусти, Стас, — сказала она. — Что тебе объяснять, все равно ты не поймешь. Ну, можешь меня изнасиловать — дальше что? Сколько ты меня будешь держать в этой постели? Думаешь, от этого что- нибудь изменится? Я тебя не люблю, и твоя не буду, как ни старайся.
Она почувствовала, как ослабевает его железная хватка.
«Синяки на плечах останутся», — мимолетно подумалось ей.
Лера встала с кровати, подняла с пола свое платье, отряхнула его от розовых лепестков и быстро натянула; все туалеты Наты Ярусовой сидели на ней как влитые. Потом надела туфли с прозрачными каблуками, валявшиеся тут же, на ковре.
— Дай машину, — сказала она.
— Да? — усмехнулся Стас. — Еще какие будут распоряжения?
Он полулежал на подушках — голый, весь поросший курчавыми светлыми волосами, с закинутыми за голову руками и темнеющими подмышками.
— Лучше бы оставалась, — сказал он. — Все равно придешь сюда, учти. Ты себя переоцениваешь, Леруся. Или меня недооцениваешь…
— Как хочешь, — пожала плечами Лера. — Отсутствие транспорта меня не остановит.
То мимолетное чувство неловкости перед ним и даже жалости к нему, которое она испытала, осознав свою от него свободу, — прошло совершенно. Его уверенность во власти над ней обозлила ее, и жалость исчезла.
Она даже не оглянулась на него, захлопывая за собою двери спальни.
Лера не запоминала расположение комнат. Идя сюда, она вообще мало обращала внимание на то, как устроен этот дом; ей ни до чего не было дела. Но она просто хорошо ориентировалась везде — и, спустившись по деревянной лестнице вниз, побежала по мраморной галерее к выходу.
Ее беличья шубка висела на резной дубовой вешалке в холле. Лера набросила ее на плечи и открыла входную дверь навстречу пронизывающему декабрьскому ветру.
Она не волновалась, что охрана остановит ее где-нибудь на выходе. Лера хорошо знала, что этот сектор партийных дач охраняется совсем не так строго, как, хвастаясь, говорил Стас. Здесь жили бывшие партийные боссы, уже не имеющие никакой власти. Здесь, совсем поблизости, сдавались коттеджи, и Лера сама, провожая своих официальных гостей, не раз проезжала через тот пост, который пропустил их сюда несколько часов назад.
Конечно, не очень радовала перспектива идти в туфлях по снегу, а потом ловить машину в темноте на Рублевском шоссе. Но и этого она не боялась. Она была свободна, свободна! И что могло сравниться с этим чувством?
Лера вышла через калитку — охранник, как она и ожидала, безмолвно открыл ее перед нею — и быстро пошла по освещенной фонарями дороге к шоссе, гудевшему совсем рядом. Ноги мгновенно промокли и окоченели в вечерних туфлях, но Лере было не до того чтобы думать о мокрых ногах.
Белый «Мерседес» нагнал ее почти на Рублевке. Взвизгнули рядом тормоза, Стас выскочил из машины.
— Дура! — крикнул он, хватая Леру за рукав шубы. — Дура, какого черта ты выпендриваешься, можешь ты мне объяснить?! Чего тебе не хватило, чего ты больше хочешь?
— Я тебе уже объяснила, — сказала Лера, оборачиваясь к Стасу. — Что же делать, если ты не понимаешь? И просила меня простить. Я виновата перед тобой, Стас, но я перед собой еще больше виновата.
Она была очень красива в этот момент — стройная, с горящими, несмотря на мороз, щеками и разлетающимися от ветра золотистыми волосами. Янтарная, медовая глубина ее глаз казалась еще глубже в полутьме. Ничего не было удивительного в том, что Стас зубами скрипел от бессилия остановить эту потрясающую женщину, уходящую от него по сверкающему снегу легкой и непреклонной походкой.
— Все равно ты сюда вернешься! — крикнул он. — Я тебя верну, хоть костьми лягу, ни перед чем
