не остановлюсь!
Лера шла вперед, все убыстряя шаг. Стас снова сел в машину и поехал рядом с нею.
— Садись, — сказал он, открывая на ходу дверцу кабины. — Довезу до города, раз ты дура такая. Голосовать хочешь на шоссе? Да тебя за одну шубу укокошат тут!
Но она не хотела ехать с ним. И даже опасность одинокого голосования на шоссе, которую она прекрасно сознавала, — не была сильнее чувства, руководившего ею сейчас. Ей было стыдно, невыносимо стыдно за все, что произошло, она испытывала жуткое отвращение к себе. И не хотела, чтобы Стас видел все это, не хотела оставаться с ним в теплом полумраке машины, выдерживать неизбежное выяснение отношений. Ей все было ясно, а он все равно бы не понял — зачем же?..
— Ладно, езжай сама! — воскликнул он, снова останавливаясь и выскакивая из машины. — Вот ключи, езжай! Во дворе у себя оставь потом! Идиотка!
Он бросил что-то на сиденье, подошел к ней, схватил за плечи и изо всех сил встряхнул; у Леры даже зубы цокнули. Она увидела, что Стас еле сдерживается, чтобы не ударить ее, и понимала, что защищаться бесполезно.
Но он скрипнул зубами и оттолкнул ее к машине.
— Что сейчас с тобой сделаешь?.. — выдохнул он. — Езжай, но не думай, что этим все кончится!
И он пошел назад по дороге, а Лера села за руль и завела мотор.
Дорога показалась ей бесконечной. Стыд заливал ее волнами, заставлял в голос стонать и сжимать зубы. Ей было противно собственное тело, которое она чувствовала под одеждой так, как будто оно было липким.
Часы в машине показывали одиннадцать. Оказывается, совсем не много времени провела она здесь, а ведь казалось, что прошла вечность — по значительности того, что с нею произошло.
И вдруг Лера вспомнила, каким должен был быть этот вечер, и слезы брызнули из ее глаз. Она вспомнила Митин звонок, и какой у него был голос, и как она собиралась на его концерт, думая о том, что его музыка избавит ее от всего этого наваждения…
Она избавилась от этого сама, совершенно неожиданно для себя, — но чувствовала, что все равно совершила что-то подлое, отвратительное и неотменимое.
Улицы были пусты, и машина стремительно неслась по Кутузовскому к центру.
Вся Большая Никитская была перекопана, массивный «Мерседес» не мог проехать по ней, и Лера оставила машину в каком-то дворе, в последнюю минуту догадавшись включить сигнализацию.
Она бежала по улице, она едва не свалилась в какую-то яму, которую не заметила в темноте, — и остановилась как вкопанная рядом с памятником Чайковскому у Консерватории, увидев темноту окон, темноту входа…
Конечно, концерт давно был окончен, конечно, она спешила сюда зря. Невозможно было успеть, потому что невозможно было отменить то, что произошло.
Медленно, не зная, что делать, Лера пошла к служебному входу. Она не надеялась застать Митю, но хотела позвонить ему, хотела убедиться, что он дома, — и не знала, сможет ли зайти к нему, и что будет ему говорить, если зайдет.
К счастью, на служебном входе сидела вахтерша — худощавая старушка, из тех, какие бывают только в консерваториях, театрах и музеях.
— Вы к кому, сударыня? — спросила она, назвав Леру этим непривычным словом так естественно, как будто произносила его всю жизнь.
— Скажите… — Лера растерянно посмотрела на старушку. — Скажите, Митя… Дмитрий Сергеевич еще здесь?
— Дмитрий Сергеевич уехал, — ответила та. — А вам он, собственно, зачем нужен?
— Понимаете, я… — Лера начала оправдываться, непонятно почему. — Я опоздала на концерт, но я должна непременно его увидеть, вы понимаете? Он домой уехал?
— А вы ему кто будете? — не отставала вахтерша.
— Подружка, — ответила первое, что вырвалось, Лера. — То есть соседка, подруга детства.
— Почему же опаздываете? — недовольно произнесла вахтерша. — Он выходил несколько раз, еще до начала. Вас, наверное, ждал? И это вместо того чтобы самоуглубиться! — добавила она со смешной многозначительностью.
Лера смотрела на вахтершу, не зная, что сказать.
— Думаете, ему больше не о чем подумать перед концертом? — продолжала та. — Да вы бы знали, как он дирижировал сегодня! И сам еще играл, с оркестром вместе. Это же… Я сама ходила послушать, я его всегда слушаю. Зал его полчаса не отпускал, не меньше, а вы говорите — подружка… Думать надо, раз подружка! Тем более, у него такие неприятности…
— Какие? — быстро спросила Лера. — Что у него случилось?
— Да что может случиться, когда из людей зависть так и прет? — недовольно сказала старушка. — Разве люди понимают, что это значит — такой оркестр создать, собрать таких музыкантов, сколько на это нужно сил? По ним — так надо полжизни посвятить интригам, тогда будешь право иметь на все. А Дмитрий Сергеевич… Он же необыкновенный человек, вы знаете? И он умрет лучше, чем до дележки унизится! Ну, и уехал. Разве ему уехать некуда, такому выдающемуся музыканту?
Простонародные интонации причудливо сочетались в речи старушки с вычурными оборотами, но Лера даже не обратила внимания на эту смешную особенность.
— Куда он уехал? — спросила она. — И когда — сейчас?
— Сейчас, — подтвердила старушка. — Прямо после концерта и уехал. Еще днем курьера посылал за билетом. А куда — это нам не докладывают, это его дело, он большой человек. Выходил, попрощался, и цветы все с концерта мне вот оставил. Спасибо, говорит, Клавдия Петровна. А за что мне-то спасибо? Выдающийся человек, что и говорить…
Лера не помнила, как простилась со словоохотливой вахтершей, как дошла до машины. Она не знала, почему бросилась сюда после всего, что произошло, какое чувство гнало ее через погружающийся в ночь город.
Она хотела видеть Митю, она даже не знала, что хочет сказать ему — но хотела видеть его, посмотреть в его глаза с таинственными, скрытыми под ресницами уголками, — и опоздала… И понимала, что не могла успеть.
Глава 5
Конечно, дома все уже спали. Лера сняла шубу, сбросила мокрые туфли, осторожно, не зажигая свет, прошла к Аленкиной кроватке. Девочка спала в любимой своей, смешной позе: на животе, поджав под себя ножки. Она улыбнулась во сне, и Лера едва не заплакала, глядя на нее.
— Лерочка, что так долго? — прошептала Надежда Сергеевна, останавливаясь на пороге. — Неужели концерт так поздно кончился?
— Я не была на концерте, мама, — прошептала в ответ Лера, не в силах скрыть слезы. — Не спрашивай меня ни о чем, прошу тебя…
Она снова не могла уснуть этой ночью — как подолгу не могла уснуть много ночей подряд. Но сейчас причина была совсем другая — гораздо более мучительная, чем нетерпенье горячего тела.
Лера старалась больше не думать о том, что случилось. Только она понимала, что на самом деле случилось, и никому не могла бы она объяснить, почему вызывали такой стыд воспоминания о недавних часах в постели Стаса Потемкина.
В общем-то она уже объяснила ему, и ей этого объяснения было достаточно, хотя Стас ничего и не понял.
«Я его не люблю, — думала Лера. — И то, что я сделала — настоящее преступление, кто бы и что
