Преступившие

— Это еще не революция, молодые люди, — покачал головой старик. — Это еще, так сказать, карнавал, игрище. Господа бояре власть делят. А вот через годик, через два, когда очереди за хлебом станут побольше, чем в «Макдональдс» — тогда пожалуй… Только выходить на улицу не захочется. Как и мне, кстати, в семнадцатом…

Фрол, оставив подобные доводы без внимания, поспешил навстречу впечатлениям, пообещав вернуться к вечеру. Келюс, сославшись на головокружение, остался дома. Не хотелось оставлять деда одного и, главное, ожидалось знакомство с жуткими тайнами уходящей власти.

Все три папки оказались подозрительно тонкими. Николай взвесил их на ладони, тут же предположив, что в каждой лежит не более одного — двух листков. Он не ошибся. В первой папке, на которой стояла карандашная надпись «Спецзахоронения. 1экз.», оказался единственный написанный от руки листок.

— А почему не напечатано? — удивился Келюс. — Черновик?

— Не тому вас, видать, в университете учили, — усмехнулся дед, почувствовавший себя в привычной сфере. — Источниковедение правящей партии

— наука тонкая, и не каждому доступная. Вот так-с, господа белогвардейцы, не по зубам вам наши секреты, раз таких простых вещей не разумеете!

— Не глумись, дед! — возмутился Лунин-младший. — Объясни толком, бином!

— Бином, — ответствовал старик, приходя в хорошее настроение, — вещь, внучек, математическая и точная. И насколько я помню твои школьные табели, тебе совершенно непонятная. Приятно слышать, как нынешние педагоги коллекционируют слова-паразиты. Похоже, потеря партбилета сказалась на тебе не лучшим образом… А что касаемо этого листка, то насколько мне известно, в рукописном виде подобные документы хранятся в единственном случае — когда их не решаются доверить машинистке. Так что это отнюдь не черновик… Ну, что там?

Келюс вчитался, поначалу ничего не поняв. В верхней части листка стояло: «Спецзахоронения. Список N1». Далее следовали номера и адреса кладбищ в разных городах с указанием квартала и номера могилы. Всего было перечислено двенадцать захоронений с номерами от первого до тринадцатого.

— Второго номера нет, — заметил Келюс, вертя в руках непонятный список. Партийные тайны представлялись ему несколько иначе.

— Что еще скажешь? — полюбопытствовал дед, довольный произведенным эффектом.

— Так… — напрягся Лунин-младший. — Ну, конечно, бином, это могилы жертв культа личности! Тайные захоронения!

— Одиночные захоронения, — уточнил Николай Андреевич, — причем на общих кладбищах. Все может быть, но не слишком ли слабо для такого документа? А где номер второй?

— Не знаю, — честно ответил внук, еще раз поглядев перечень городов: Куйбышев, Днепродзержинск, Рыбинск, Харьков… Нет, раскусить этот орешек невозможно.

— С первой тайной покончено, — констатировал дед. — Я же говорил, Келюс, такие бумаги просто так не составляют. К этой должен быть ключ, там номера расшифровываются. Но ключ этот, само собой, где-то в другом месте. Ну, что там дальше?

Вторая папка имела надпись «Объект „Ядро“ 2экз». Ниже стояла приписка: «Экз N2 передан в личное распоряжение». В чье — указано, однако, не было. Келюс взглянул на деда.

— Ох уж эти революционеры! — хмыкнул старик. — Каждому требуется спец из жандармерии, иначе утонут. Так сказать, красный буксир… Надпись эта, внучек, означает, что экземпляр передан генеральному секретарю — только он может «лично распоряжаться». Странно, числа нет… Ага, есть, но стерто… Кажется понял — число стерли перед эвакуацией, чтобы такие, как мы, не догадались, когда сие произошло. То ли десять лет назад, то ли вчера — поди проверь… Ну-ка, что там?

В папке лежал также единственный лист, на котором столбиком стояли названия: «Ядро-1», «Ядро- 2»… — и так до «Ядра-9». Напротив них имелись пометки, большей частью совершенно непонятные. В шести случаях стояло: «Объект N…», причем номера были двухзначные и четырехзначные. Три пометки гласили: «Хранилище N…», и номера стояли шестизначные.

— Так… — посерьезнел Николай Андреевич. — Вот это действительно интересно… Четырехзначные номера, насколько я помню — военные объекты, что само по себе любопытно. Но вот двухзначные… Похоже, наука, но я не очень уверен. А вот «Хранилище», думаю, находится где-нибудь в Швейцарии… Что же это за «Ядро» такое, а? Что может понадобиться где-нибудь на Байконуре и одновременно храниться в Цюрихе или сейфе Московского Народного банка в Лондоне?

— Подслушивающее устройство, бином, — предположил внук.

— Или запасы коньяка, — подхватил старик. — Что столь же логично. А ну-ка, ну-ка, что это?

Келюс принес увеличительное стекло. После немалых стараний удалось разобрать полузатертую карандашную надпись, сделанную возле пометки «Ядро-7». Она гласила: «Т. Ст. Ин. Тер.»

— «Товарищ Сталин — индивидуальный террор!» — изрек внук непонятно всерьез или в шутку.

— Или «Теплый Стан», — добавил Николай Андреевич. — Интересно, какой там может быть институт? «Тер», «Тер»… Нет, не помню…

— А ведь и вправду, — оживился Лунин-младший. — Ну, дед, молодец! Теплый Стан! Это же зацепка! Она приведет…

— К товарищу Сталину, — перебил его старик. — В порядке индивидуального террора. Давай-ка следующую…

Третья папка имела лишь архивный номер. Надписей на ней не было, а внутри оказалась сложенная вчетверо крупномасштабная карта какого-то горного района. Какого именно — понять невозможно, — карта была «слепая», без единой надписи. Только в центре стояла пометка: «Объект N1».

— Все, — подытожил дед, просмотрев карту. — Можешь прятать. Ну, как тебе наши тайны?

— Никак, — признался Келюс. — Тебя надули, дед! Это просто какое-то ненужное старье. Взяли по ошибке или в спешке. Настоящие бумаги, наверное, уже тю-тю…

— Да, конечно, — вздохнул Лунин-старший. — Из-за этого, как ты изволишь выражаться, старья, один человек уже погиб. Папки эти, внучек, отбирались не вчера и не месяц назад. Они — детонатор, без этих документов все остальное — просто макулатура. Между прочим, из архива не изъяли даже списки счетов в заграничных банках, чтобы успеть вынести эти странички. Вот и думай, юнкер.

— Поручик, — машинально поправил деда Келюс, в самом деле крепко задумавшись. Слова Николая Андреевича не до конца убедили его, но, вспомнив все сказанное стариком, Лунин-младший рассудил, что тот в чем-то прав. Поэтому перед тем, как спрятать папки в импровизированный тайник, он достал свой «Пентакон», подаренный в давние годы отцом, и тщательно переснял все бумаги. Подумав немного, Келюс вынул пленку из аппарата, аккуратно завернул ее в фольгу из сигаретной пачки и засунул сверток в ящик с инструментами.

Фрол вернулся поздно вечером, растрепанный и возбужденный, долго пил чай, а затем, усевшись поудобнее, приступил к рассказу. Впечатления, похоже, так и распирали его.

— Давай! — подначил Келюс. — Ну, елы…

— Ну, елы, — вздохнул Фрол и замялся. — Ну, в общем, Центральный Комитет брали. С утра оцепили, потом глядим — дым валит из окон. Архивы палят, в карету их. Ну мы их и накрыли! Менты вначале дергались, не пускали, но тут как раз Генерал приехал с указом Президента. Мы и рванули. Обыск, само собой, чтоб ничего не утащили…

— Поздравляю, — прервал его Лунин-старший. — Мы тоже с обысков начинали. Верной дорогой идете, товарищи!

— Да ведь они калькуляторы выносили, елы! — возмутился дхар. — Даже лампочки выкручивать стали! Морды, я тебе, Француз, скажу! Буржуи!

— Это мы тоже проходили, — вновь вмешался старик, похоже не видевший в этой эпопее повода для особого расстройства. — И это уже было. «День твой последний приходит, буржуй!» Мы тоже когда-то