Будто Стрепсиад этот - не мужчина и не женщина. То есть когда-то мужчиной был, а теперь вроде как совсем наоборот. Вот смехота!
– Я не судья тебе, мальчик. Не судья… Ты молод, силен, у тебя все впереди, а я калека, старик в тридцать лет. И мой отец не погиб под Фивами…
– Дядя Эвмел…
– Нет-нет, Тидид, не надо меня спрашивать. Решай сам, ты уже совсем взрослый. Только… 'Ни очага, ни закона, ни фратрии тот не имеет, кто межусобную любит войну, столь ужасную людям'. Так сказал один аэд. Может, прав он, может - мой брат…
– Дядя! Я ведь и так изгнанник. Если дома нет, его надо завоевать!
– В завоеванных домах плохо спится, Тидид!.. Выживи, мой мальчик! Главное - выживи!
– Если хочешь, я уйду, господин Диомед! Ведь я рабыня, ты - богоравный. Знаешь, мне кажется, что это не Афродита тебя любит, а только я. Это плохо, я не смею любить сама, ведь я лишь служанка Пеннорожденной. Меня накажут, выгонят, отправят в каменоломню…
– Ты будешь жить здесь, Амикла, глупая девчонка, и если кто-то тебя посмеет тронуть, Капанид его придушит. А я вернусь, скоро вернусь. И не смей меня больше называть господином. И богоравным - тоже!
– Как прикажешь, богоравный господин Диомед… Ты сказал, что я могу жить в твоем доме, сказал, что меня никто не обидит. Но ты так и не сказал, что любишь меня…
А потом было море.
Холодное осеннее море, утренний туман, негромкий плеск весел, хмурые лица рыбаков (а может, и пиратов, кто их тут разберет?). Калидонский залив, два часа по темной, покрытой мелкой рябью воде…
Ветер, барашки по волнам…
– Дядя Эгиалей, а почему мы так и не построили флот? Почему Микены смогли, а мы - нет?
Дядя кутается в серый военный плащ, зябко дергает ллечом. Холодно! И ему, и мне. Холодно - и сыро.
– Не знаю, Тидид. Наверное, тогда, сто лет назад, мы в Аргосе были слишком сильны. Не поверили Пелопсу, а ведь он предупреждал, что будущее - на море. У нас и гавани порядочной нет, разве что Лерна… А Микены Пелопсу поверили. Знаешь, Диомед, мне кажется, наши предки думали, что мир очень маленький. А он оказался большим…
Нас пятеро. Мы с дядей - и трое молодых воинов, вчерашних эфебов. Мы тут, в черной пиратской лодке посреди Калидонского залива, - просто путники, никем не узнанные, не замеченные. Никто и не знает, что уже сегодня мы будем в Этолии. Молодец дядя! Глашатаи охрипли, возвещая, что Эгиалей Адрастид, наследник Ар-госский, едет с посольством в Калидон, дабы помирить Ойнея Портаонида с его внуком, Диомедом Тидидом. Из Аргоса мы выехали при полном параде - на колесницах, с охраной и дюжиной повозок. Выехали - и уже через час пересели на низкорослых этолийских лошадей.
И - ходу! На восток, по узким лесным тропинкам безлюдной Аркадии - к туманному морю. Не один я знаю этот путь!
Хорошо, что я научился ездить верхом! Не так, как дядя, конечно, не так, как мои родичи-куреты. Но все-таки достаточно, чтобы не оплошать. Посольство катит себе к Микенам, к Коринфу и Фивам, а мы уже здесь, и завтра будем в Калидоне. И пусть все гадают, куда подевался наследник Аргоса! Поймут - поздно будет.
– Дядя, а кто самый сильный на море?
Меня учили воевать с пяти лет - копью, мечу, луку. И колеснице учили, и как строить фалангу тоже. Но о море я почти ничего не знаю - как в ту ночь, когда мы с Капанидом ловили гидру. А ведь на море - своя война. Для большого боя - пентеконтеры и дипроры (те, что с двумя таранами), для высадки - кимбы, а еще есть эйксо-ры, гиппагоги…
Не упомнишь даже! А ежели воевать придется?
– Сильный? - Дядя качает головой, думает. - Самый сильный - это ванакт Кеми. Ему подчиняются сидонцы и басилеи Аласии - Кипра. Затем - Троя. Потом - пираты Лаэрта…
– Эти? - я осторожно киваю на мрачных перевозчиков.
– Эти, Тидид, - дядя Эгиалей негромко смеется. - Тихие они сегодня, правда? Но и над ними есть хозяин. Дом Мурашу из Баб-Или, не слыхал?
Не слыхал. Наверно, такие же, как и те торговцы, что в нам в Лерну иногда приплывают. Толстые, важные - и бороды, понятное дело, колечками…
– Когда-то это были обычные купцы, вроде сидонцев. До теперь наследники Мурашу сильнее любого ванакта - и у нас, и на востоке. Они дают серебро всем - Сидону, Трое, хеттийцам. У них хватит серебра, чтобы заполнить все моря кораблями. Даже Кеми не спорит с Домом Мурашу.
Туман клубится, подступает ближе, сыростью ползет под плащ…
Как мало я знаю! Хорошо, что ванактом станет дядя Эгиалей! Кто еще сможет править Аргосом после деда? Заячья Губа с его пеласгами? Мы с Капанидом? Смешно!
Дед умирает… Всю дорогу мы говорили о чем угодно - но не об этом. Не хочется даже думать, каково сейчас дяде Эгиалею, когда Адраст Талид, его отец, стоит на черном пороге Гадеса! Мне все-таки легче…
Люблю ли я деда? Ведь мы и виделись-то с ним только по праздникам!
– Эврисфей хочет царить не только в Апии, но и на Лиловом - Эгейском море. Но для этого ему придется сокрушить Трою.
– Подумаешь, Троя! - удивляюсь я. - Дядя Геракл ее с налета взял!
– И так же отдал, - улыбается дядя. - Самая большая ошибка Эврисфея! Этот недоумок посылал Геракла за львами, гидрами, Гесперидовыми яблоками - и проморгал Трою. Такие удачи не повторяются, Тидид. Троя - ключ! Нет, Троя - дверь на восток, к хеттийцам, Ассуру, Урартам, митанийцам, к Баб-Или. И пока эта дверь у Приама, Микены могут только топтаться в прихожей.
Дядя Эгиалей умолкает, зябко кутается в плащ. Вот и кончилось тепло! Скоро дожди…
– И половина беотийских дорог станет непроходимыми! Даже для конницы, не говоря уже о колесницах. Но две все-таки остаются - те, что наметили мы с дядей. Прав да, колесницы по ним все-таки не пройдут - увязнут.
А зачем нам колесницы? …Много веков назад гиксосы подступили к границам^ Кеми, страны, где властвуют зверобоги. Великого Кеми чье войско не знало поражений. Еще не остыли трупы на поле у Ар- Магеддона, где Великий Дом, ванакт Кеми, сокрушил врагов. Кемийцы казались непобедимыми.
И тогда вожди гиксосов послали гонцов к ливийцам…
Туман густеет, берег Аркадии уже сгинул за спиной, а впереди тоже туман, и мне почему-то страшно… - Я бы не отпускал тебя в Калидон, - дядя всматривается в серую пелену, качает головой. - Ну и утречко, как раз для высадки! Десять кораблей вперед, еще три - ко входу в залив… Ты мне, Тидид, в Аргосе нужен будешь. Отец никому не верит, поэтому сделал лавагетом меня. А мне кого назначить?
Если бы не туман, не сырость, пробирающая до костей, не страх, непонятный, нелепый, я бы уже смеялся. Да куда там смеялся - хохотал бы во все горло. Ну, шутник дядя! Лавагет Диомед!
Ха-ха!
– Мне только шестнадцать, дядя Эгиалей. И я чуж Сын изгнанника.
Я не смеюсь, смеется дядя.
– Время идет, Тидид! Вот увидишь, к двадцати годам ты уже три войны выиграешь! А то, что ты чужак… Извини, а зачем мне какой-нибудь богоравный с кучей родни и стадами, которые требуется охранять нашим же войском? Да еще с правами на престол? Отец давно хотел разоружил все дружины гиппетов. Не успел - придется мне. Знать самый опасный враг, Тидид! Опаснее Микен!..
Да, не быть мне ванактом! Я бы Капанида тут же лав. гетом сделал. А ведь он - потомок Анаксагора! Набегут ее родичи-козопасы, затрясут бородами…
Фу ты! И думать не хочу!
И вдруг почудилось, что я вновь слышу голос деда - голос Таната Жестокосердного. 'До седьмого
