Еще одна байка? Я заранее улыбнулся…
– Ванакт!
Хвала богам, Мантос! К гарпиям всех этих Лигеро-нов!
– Ну, где она?
Темным было лицо старшего гетайра. Даже глаза потухли. Даже голос…
– Ее нет, ванакт!
– В храме нет? - не понял я. - Ну, так…
– Нет ее, - еле слышно проговорил курет. - Ее больше нет, родич…
Уродливый кривоногий коротышка не стоял - висел, сжатый ручищами гетайров. Намазанное охрой лицо кривилось ужасом, в глазах… Ничего не было в его глазах - пусто.
– Тебе лучше сказать, Стрепсиад, - вздохнул я. - Может, тогда я убью тебя сразу…
В храме Афродиты Горы - пусто. Разбежались! Только его и поймали куреты - Стрепсиада-кастрата, главного жреца.
Того самого.
– Знаю! - прохрипел (прошипел? пропищал?) он. - Знаю, ванакт! Я умру! Но я - только раб Пеннорожденной… Я лишь раб! Я… я покажу тебе!
Дернулся, засучил ножками.
– Хорошо, - кивнул я. - Отпустите! Бухнулся на четвереньки, привстал, резко побежал к алтарю…
– Я только ЕЕ раб! Раб! Смотри, ванакт! Ручонка с длинными, ярко накрашенными ногтями указывала прямо на белый мрамор. Надпись? Все еще не понимая, подошел ближе, вгляделся…
Красным по белому. Нет, кровавым по белому!
– Поскреби ножом… Поскреби…
Я поглядел на Мантоса. Тот кивнул, достал из-за пояса кинжал.
Мраморная крошка сыпалась, падала на гладкий скользкий пол. Но из-под камня, из самой глубины, все так же проступало ее имя.
Я понял - это не писали. Вернее, писали не люди…
– Воля богини! Воля богини, ванакт! Раз в несколько лет мы приносим жертву… Кровавую жертву. Только по жребию, только тех, кто сам согласится…
Слова скользили мимо, не задевая, не оставляя следов. Я уже понял.
' - Жреца купишь, волю богини - нет. Боги не бывают добрыми, они мстят, они не прощают. Но мне уже все равно, мой Диомед, все равно…' Да, теперь тебе уже все равно, Амикла…
– Пять… Нет, шесть дней назад мы увидели… Вначале не поверили, думали - краска. Но потом… Это ЕЕ воля, ванакт! ЕЕ воля! Госпожа Амикла согласилась, сама легла на алтарь…
Звякнула острая бронза, ударившись о гладкие мраморные плиты.
Нет… …Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск - и легкий теплый ветерок.
Тихо-тихо.
Тихо…
Знакомое лицо совсем рядом. В светлых глазах - боль.
– Я ничего не могла сделать, мой мальчик. Ничего!
– Выходит, это правда, мама? - одними губами шепчу я. - Правда? ВЫ просто - людоеды! Мы для ВАС - овечье стадо, туши на алтаре! Тебе тоже приносят жертвы, да? По жребию - или сама выбираешь?
– Ванакт - солнце! - тихо отвечает она. - Солнце сжигает тех, кто рядом, сынок…
Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух…
Плещет, плещет…
– Ванакт?..
Очнулся. Кровавая надпись ударила по глазам…
– Кинжал! - ни на кого не глядя, выдохнул я. - Кинжал, быстро!
Теплая рукоять легла в ладонь. Все так же, не глядя, провел пальцем по острию. Хорош!
– Прочь! Все прочь!
Резанул по запястью - наискосок, от края до края. Тебе нужна наша кровь, Киприда Пеннорожденная, владычица Любви?
Н-на!!!
Кровь потекла по алтарю, по белому в синеватых прожилках мрамору, по ее имени… ТЫ убила мою Амиклу, нелюдь, попробуй и моей крови, тварь. Попробуй - и запомни, ибо клятва кровью - свята, она - навсегда, навечно, пока оба мы живы - ТЫ и я.
– Этой кровью… Своей кровью клянусь ТЕБЕ, Пеннорожденная, что не успокоюсь, не прощу и не умру, пока не попробую ТВОЕЙ крови! ТЫ будешь страдать, как страдала моя Амикла! ТЕБЕ будет так же страшно, как было страшно ей! Отныне я - ТВОЙ кровник! Нет, не твой - ВАШ! ВАШЕГО проклятого рода! Дед, мой НАСТОЯЩИЙ дед, велел мне сражаться. И я буду сражаться - с ВАМИ!
Не проговорил - одними губами прошептал. Услышат?
Беззвучно вздрогнула земля, вздыбились каменные плиты, качнулся алтарь.
Услышали…
' - Ты не вини себя, господин Диомед! Ты не виноват, просто ты меня пока увидеть не можешь. Смотришь, а не видишь. А я тебя вижу, потому что я тебя люблю, понимаешь? Но ты меня увидишь, обязательно увидишь, любовь - сильная, она даже смерти сильнее! А я тебя любить буду - пока ты меня не полюбишь! Или не прогонишь. Ты меня не прогонишь, господин Диомед?'
Белый потолок над головой - низкий, как своды гробницы. Давит, давит…
– Ты… Надо чего-то делать, Тидид! Наши собрались, все собрались… Ты нужен!
Сопит Сфенел, по табурету ерзает. Вздыхает.
Капанид - слева, моя богоравная - справа. Стоит помалкивает. Я между - на ложе. Руки за голову, глаза - в потолок. Лежу. Давно лежу. День, неделю, а может, и месяц. Или год.
Лежу - мертвый.
– Если бы ты знал, чего творится! Тут из Микен… Не договорил, снова сопеть стал. Наверное, он один понимает, что со мною. Понимает - и разбудить пытается. Оживить…
– Так нельзя, Диомед! - богоравная Айгиала качает головой. - Ты - ванакт! Отомсти, вырви им сердце - и правь дальше. Ты - ванакт, пойми! Ты… Ты хоть поешь, воды выпей!
Я понимаю. Я все понимаю. Я - ванакт, мертвый ванакт. Мертвый ванакт в гробнице.
Давит белый потолок, давит. Гробница, царский то-лос, недвижный труп на каменной лежанке. Мстить? Да, я хотел мстить, мстить ИМ, проклятым людоедам! Но трупы не мстят…
– Они… Они Одиссея схватили! - в отчаянии кричит Сфенел. - В Трое! Его и Менелая, понимаешь? Теперь уже точно - война!
Понимаю. Война. Бедняга рыжий!
– Ты должен!..
Нет, не должен. Никому я ничего не должен, друг мой репконосый! Никому. Ничего.
Ни-че-го!
Проклятая гробница! Не встать, даже рукой не пошевелить. Меня убили, меня бросили на алтарь, резанули по горлу ножом. Мое имя - на белом камне, на гладком полированном мраморе с еле заметными синеватыми прожилками…
