Любить надо просто - как и умирать. Я умер, Амикла!
Хайре!
Белый потолок, холодный камень, ледяная сырость подземелья. Давит… - И все-таки придется жить, Диомед! Седые виски, на гладком, без примет возраста лице - старые, словно Вечность, глаза.
– Смерть - не спасение, мальчик! Смерть - еще худшая боль…
Я почему-то не удивляюсь. Ни тому, что Протесилай Филакский здесь, ни тому, как он говорит, ни тому - что умереть - это навсегда. Даже если ты сможешь вернуться - это будешь уже не ты. Смерть - плен. Что тебе делать в плену, Тидид?
– А здесь? - спрашиваю, с трудом разлепляя непослушные губы. - Что делать мне здесь, Чужедушец? Я проиграл. И мы проиграли.
Иолай Копейщик качает головой, и мне вновь кажется, что он стар, старше всех, кто еще живет на нашей земле..
– Пока живы - нет! Я мог бы сказать, что ты нужен другим, Тидид, но я скажу иначе. Ты нужен себе самому. Иногда приходится жить не только за себя, но и за тех, кого уже нет…
Никогда не думал, что так трудно приподняться, опереться на локоть, вдохнуть полной грудью жаркий летний воздух.
– Может быть, ты и прав, Ификлид! Но если ты тут, значит, я нужен тебе?
– Нам, - холодно, без улыбки, бросает он. - Мы ждали грозу. Гроза пришла. Ты нужен.
Все-таки я сумел встать. Встать, накинуть фарос, подойти к окну. Вместо яблоневого цвета - зеленая завязь, на белесом жарком небе - беспощадный сияющий Лик…
– Агамемнон объявил войну Трое. Гекатомба началась, Диомед!
И вновь я не удивляюсь, откуда Чужедушец знает о Гекатомбе. Знает! И о ней, и обо мне, и о всех нас.
– Отец думал, что Гекатомба - это очистка Геи от полукровок, от всех, в ком есть хоть капля ИХ крови, - не оборачиваясь, отвечаю я. - И мама так думала. Но все страшнее, Ификлид! ИМ нужна не только наша кровь!..
– Знаю… - тихо откликается он.
– Им нужны жизни тысяч и тысяч, чтобы вымостить дорогу на Восток, чтобы их кровью подпитать новые Грибницы…
– Знаю…
– Для дураков на площадях и в харчевнях - это месть за Елену. Для Агамемнона - завоевание Великого Царства. А для них - Великое Заклание. Овец заперли в загоне, затем открыли калитку, позвали мясника…
– Мы не овцы, Диомед! Мы - люди! Повернулся, заставил себя взглянуть вего глаза…
На меня смотрела Вечность. - Есть такой человек, Паламед Эвбеец. Он думает… - Он так не думает! - резко перебил Иолай. - Он так говорит! Для тебя. И для других, кто поумнее. Но он прав, и те, кто послал его, тоже правы. Это не наша война, это ИХ война, но у нас есть только один выход - победить. Тогда еще есть надежда. Тогда посмотрим, кто кого. Мы не овцы, мы - люди! Слабого судьба тащит на веревке, того, кто сильнее, - за руку ведет… -…А самый сильный сам судьбой становится! - кивнул я. - Так говорил Геракл!
– Да, так говорил Геракл…
Вечность глядела мне в глаза. Я вздохнул и вдруг понял - жив! Я жив. Все еще. Снова. Жив!
– Кто ты, Чужедушец?
Он улыбнулся - впервые за весь разговор. Улыбнулся, покачал головой.
– Убей гидру, мальчик! Убей!
– Я, Диомед сын Тидея, ванакт Аргоса, Арголиды и всей Ахайи, повелитель Тиринфа, Трезен, Лерны, Гермионы, Азины, Эйона, Эпидавра, Масеты, Эгины Апийской и Калидона, заявляю вам, моим верноподданным, что с сего дня держава наша вместе с союзниками и друзьями нашими поднимает меч на вероломного Приама, именующего себя ванактом Трои, и будет вести войну на земле и на море, покуда враг не сдастся на милость нашу или не погибнет. И не пожалеем мы жизни нашей и добра нашего ради победы над врагами. Да помогут нам боги Олимпийские, что землей нашей владеют, и да будет жить наш Аргос вечно, вековечно! Я же клянусь вам, что не положу оружия, покуда последний враг не будет повержен. К оружию, аргивяне! К оружию, мой народ! К оружию!
Время табличек кончилось, настал час гонцов. Конские копыта отбивают дробь, стучат обитые медвю сандалии. Скорее, скорее! Война не ждет!
Золотой панцирь, сияющий шлем, неровная сбивающаяся речь. Хризосакос-хеттийец. Как теперь говорят - варвар.
– Диомед! Агамемнон спрашивает, когда посылать отряды на острова. Агамемнон спрашивает, когда лучше отплывать главному войску. Агамемнон спрашивает, хватит ли восьмисот кораблей. Агамемнон спрашивает, начинать ли с Трои.
Война! И мы уже не препираемся о том, кто из нас Ахей-ский ванакт. Потом разберемся - в Трое. Или там, где тлеют бледные асфодели.
Гонец ждет, ждет свежий конь у дворцовой коновязи. Надо отвечать.
– Передай Агамемнону: сейчас, весной, после штормов, нужна тысяча, начинать не с Трои - с моря. Повтори!
Повторил, кивнул, повернулся. Простучали по лестнице бронзовые сандалии.
Атрид - первый воевода. Я - второй (не первый, ха!). Но именно мне составлять план. Даже не один - два плана: настоящий для нас и… совсем как настоящий - для Приама. Война не ждет!
Вместо золота - серебро. Вместо меча - тяжелая палица.
– Ратуйся, ванакт! Ферсандр, басилей Фив и всей Вио-фии, желает тепе здрафствовать и говорит: мы готовы. Шесть тысяч, тысяча конных. Нужны корапли.
– Передай - будут!
А рука уже тянется к кисточке. Маленькому Ферсанд-ру нужны корабли. Сорок… Нет, больше - пятьдесят, и то если по сто двадцать человек размещать. Хватит ли тысячи? Ой, не хватит! Даже с Идоменеевыми кораблями (пригодились!) - не хватит! А еще - высадка на острова, ведь война не ждет!
Высокий, в кожаном панцире, в легком, до бровей, шлеме.
– Радуйся, ванакт! Аякс сын Теламона говорит: мы готовы. Двенадцать кораблей, тысяча человек. Нет колесниц. Небогато! Зато у бычелобого есть корабли, значит, именно его можно послать первым к Авлиде. Война не ждет!
– Э-э, койрат! Радуйся, койрат! Сто лет живи, койрат! Двести лет живи!
Меховая накидка, черная борода… Все ясно!
– Басилей Андремон говорит: радуйся, сынок! Баси-лей Фоас говорит: радуйся, брат Диомед! Заварушка у вас,, говорят. Поможем, говорят. Сорок кораблей пошлем, го' ворят. Только объясни нам, кто такая Елена и почему из-за нее такая заварушка, говорят. Почему из-за какой-то женщины, понимаешь, такая война случилась? Да-а-а! Вот и объясняй! А война не ждет! Дорогой плащ, золотая фибула, цепкий острый взг.ыд… Да мы уже, кажется, встречались! Только не здесь - и Калидоне.
– Радуйся, ванакт! От Одиссея, басилея Итаки…
Любимчик? Жив!
На дорогом папирусе - неровные кривые строчки. Сам небось писал, грамотей! Это тебе, Лаэртид, не из лука стрелять!
'Радуйся, Диомед! Я дома, на Итаке. Пенелопа родила мальчика. Рыжего Гуляем…' Все еще ничего не понимая, я взглянул на невозмутимого посланца. Как же так? Ведь Одиссей в Трое, схвачен, в темнице!
'…Нас обманули, Диомед/Нас всех обманули/Мы с Приамом договорились, он согласился. А потом нам сказали, что Агамемнон объявил войну…' Вот оно что! Ловко! И поздно спрашивать, поздно узнавать,
