ли это бойцы или других отрядов? А впрочем, какая разница — отныне я враг для них для всех…
Монстромобиль вывалил на дорогу сразу за нами, но не пустился следом, а перекрыл ее поперек, словно бы намеренно отрезая нас от догонявшего «сант-ровера». «Заглох! — возликовал я. — Ну теперь пока их джип перевалит кювет на обочине, мы оторвемся совсем далеко!..» И тут в зеркало заднего вида я с содроганием уловил, как завращалась у «самсона» турель Шестистволого…
И вновь они не стреляли, выжидая непонятно чего. Странно, но ведь это был благоприятный момент: мы на ровной дороге и достаточно близко, что позволило бы им даже не целиться.
Я обернулся, предчувствуя самое последнее видение в своей жизни, так глубоко погрязшей во грехе за последнюю неделю: огненный вихрь, летящий мне в лицо… Но, что и вовсе удивительно, — стволы «вулкана» глядели в противоположную сторону! От неожиданности я даже сбросил скорость, стараясь разглядеть, что же там, черт возьми, происходит. «Хантер» Гюнтера тут же ткнулся мне в задний бампер. Я сквозь стекло указал германцу на то, что творилось у нас в тылу. Гюнтер обернулся и тоже принялся наблюдать за загадочным поведением «самсона».
Похоже, что для «сант-ровера» выросший как из-под земли «самсон» также явился большим сюрпризом. Завидя своих, джип начал снижать скорость, а его водитель высунул руку из окна и принялся выразительно жестикулировать, тыча пальцем в нашем направлении и требуя освободить проезд. И когда они приблизились, сидевший за турелью «вулкана» пулеметчик ударил по «сант-роверу» практически в упор…
До нас докатился знакомый рев Шестистволого Свинцоплюя, начавшего свою шумную и грязную работу. «Сант-ровер» накрыл град двадцатимиллиметровых снарядов, наглядно демонстрировавших нашу возможную участь, но по какой-то необъяснимой причине постигшую не нас, а тех, кто пытался нас захватить. Джип завилял и, остановленный шквальным огнем, застыл на месте. Его кабину просто смяло и срезало; клочки обшивки и осколки стекол разлетелись вокруг мелкими брызгами; колеса лопнули все четыре одновременно… Полыхнуло пламя из растерзанного бензобака, за секунду охватывая изуродованные останки автомобиля и находившиеся в нем тела…
Пулеметчик отпустил гашетку, задрал стволы орудия вверх, а потом выпрыгнул из кресла и замахал нам руками. Дверца «самсона» распахнулась, и соскочивший на землю водитель тоже принялся посылать в нашу сторону призывные жесты. Черные плащи говорили о принадлежности их к Охотникам, но кем бы ни были эти люди, они явно не наши враги.
Мы с Гюнтером уже окончательно остановились и, переглянувшись, вышли из машин. Кэтрин выглянула из-за спинки сиденья и проводила меня взволнованным взглядом, видимо, не до конца понимая причину такого внезапного финала гонки.
— Вот так представление! — прокомментировал я, весь взмокший и тяжело дышавший от напряжения. — Как думаешь, кто это?
— Понятия не имею, — щурился германец, стараясь разглядеть приветливо машущих нам людей, которых к этому времени наблюдалось уже трое.
— Идем-ка проверим, — предложил я. — Считаю, опасаться нечего.
Держа на всякий случай оружие наготове, мы настороженно двинулись в обратном направлении — туда, где полыхал «сант-ровер» и перегораживал дорогу монстромобиль наших неожиданных защитников. Его водитель, завидя нас, перестал орать и подскакивать и выбежал навстречу с поднятыми руками, давая понять, что не вооружен.
— …твою мать! — выругался я по-русски, когда наконец-то узнал приближающегося человека. — Гюнтер, ты тоже это видишь, или мне мерещится?
— Эту усатую морду, — проворчал германец, однако с плохо скрываемой радостью, —я ни с чьей никогда… не перепутаю.
— Ну, засранцы, клянусь моими обожженными усами, вы мне теперь по гроб жизни обязаны! — не добегая до нас, закричал наш запыхавшийся спаситель. Сколько я его помнил, бегал он всегда отвратительно и никогда этого не любил.
— А тебе, скандинавский полукровок, Михаил Михалыч разобьет сейчас весь анфас! Устроил тут, понимаешь!..
17
«— Я такой же осел, сэр, — возразил капитан. — В первый раз я вижу команду, которая собирается бунтовать, а ведет себя послушно и примерно. С другой командой я давно обо всем догадался бы и принял меры предосторожности. Но эта перехитрила меня».
История, поведанная Михаилом во время нашей первой дневной остановки среди руин мануфактуры Древних, была исполнена не меньшего драматизма, чем и наша собственная…
— …Мне плевать, викинг, на то, что здесь присутствуют твои бывшие подчиненные. К черту теперь субординацию! Я скажу прямо — ты настоящий мерзавец! Ну-ка сядь на место, колокольня германская — ты тоже ничем не лучше… Ты подставил меня, командир, как Моисей египетских младенцев! И это, по-твоему, благодарность? Да зачем я только волок тебя, урода, по камням Новой Праги! Надо было просто дать тебе там окочуриться, и все дела! А тебя, рыжая стерва, вообще никто не спрашивает, помалкивай пока в тряпочку… Я ною? Я не ною, а говорю вам, кто вы такие на самом деле: козлы! Подлинные козлы! А впрочем, после того, как я назову вас козлами, вы ведь лучше не станете?
Короче, рад снова видеть вас, ребята! Тебя, еретик-доброволец; тебя, человек-домкрат, и даже тебя, попрыгунья ты наша! Честное слово, рад!
Да уж, не спрашивайте, какого черта мы здесь оказались; ночка выдалась еще та! По мне, так уж лучше пяток Ла-Марвеев выскоблить, чем снова такого понюхать. Посадил ты всех, Эрик, в первосортнейшее дерьмо, ну да вижу хоть, что не зазря, а ради вот этих спиногрызов. Коли не они, я тебя бы уже до самого Парижа Шестистволым размазал…
Ладно, по порядку, так по порядку. Выпотрошили мы моего землячка, которого Марио повязал, как и подобает — на совесть. Все выложил, что знал и что не знал, но догадывался. Информации море, все довольны. Теперь, говорят, брат Михаил, свободны, чешите обратно к своим.
Приезжаю в лагерь и перво-наперво интересуюсь, а где же мой командир; жив ли; здоров ли; не скучает ли по своему заместителю? А Вацлав отвечает: так ведь уехал он по утренней зорьке; повез детей Иуды и тебя, красавица, в Авранш, к парижскому архиепископу. Не ври, говорю, я только что оттуда и никого ни там, ни по дороге не встретил. Ну как же, толкует поляк, с ним еще Конрад и Гонсалес с бойцами… Короче, загрузили меня по самую макушку; тут и новости ко всему прочему порассказали; хожу, ни черта не соображаю. Зачем, думаю, такая толпа для перевоза обыкновенных ребятишек?
Обед миновал-никого. Ни слуху вашего, ни духу… Часа в четыре приезжают наши отцы-командиры и сразу ко мне— найдите, дескать, своего комвзвода, пусть отчитается о проделанной работе. «Так ведь, батеньки, нет его, не приехал еще», — этак по-простецки докладываю я им, а сам ни сном ни духом. Седой с бородатым друг на друга вылупились и застыли как истуканы. Мясник первым оттаял, как гаркнет на весь лагерь: «Общее построение! Шевелись, мать вашу!» А мне злобненько так зашипел: «Ну, моли Бога, чтобы у них просто машина где-то в песках сломалась, а иначе…» Ну надо же, мыслю, какие мы суровые! И чем это таким наш комвзвода так вас достал? А сам на Конрада во все глаза пялюсь, потому что вообще запутался во всем. Однако, чую: плохи наши дела — что-то случилось…
Ну Мясник пока всем ни слова; разбил берег по секторам, а нас по группам, рации раздал и направил искать тебя и Карлоса. Идем мы с Вацлавом по берегу, догадки разные строим, что да где; ни он, ни я в голову не возьмем, на кой черт мы здесь этой ерундой занимаемся. Мерзость с неба сыплет, мокро, грязно, противно…
Часа через два пищалка ожила: «Боевая тревога! Общий сбор! Все назад!..» Возвращаемся, а там… не при даме будет сказано как все плохо! Пять трупов с Гонсалесом вместе; один без башки! Вольф со
