— Да, я рассказала им об этом, пока ты спал, — подтвердила она слова Поля. — Разумеется, в общих деталях и без упоминания о том, что ты считаешься официально его убийцей. Думаешь, напрасно?
— Ну, рано или поздно это все равно пришлось бы сделать, — ответил я, будучи, однако, неуверенным до конца, была она права или нет. — Только сейчас, наверное, не то время — дети и так страшно нервничают…
— Но я не могла больше держать в себе такой груз, а тут еще их постоянные вопросы об отце… — вздохнула Кэтрин. — Ты прав: наверное, и впрямь стоило подождать. Дерьмовая из меня получилась бы мамочка. Люси вон плачет, а я даже не знаю, как ее утешить. Ален же еще слишком мал — так ничего и не понял. Хотя, может быть, это и к лучшему…
— Они выдержат, — подбодрил я поникшую и ставшую не похожей на себя обычную девушку. — Ты же сама сказала, что сила духа у них еще та…
Кэтрин покивала головой, ничего не сказала и направилась к «хантеру» за другими продуктами…
Огнемет Виссариона оказался и впрямь ценной штуковиной. На малой мощности он позволял разогревать воду без необходимости разводить дымящий и, следовательно, выдающий наше присутствие, костер. Орудие жестокой мучительной смерти отныне служило более мирным целям. Да и все мы потихоньку привыкали, что более не являлись теми, кем были еще вчера…
За ужином выработали план на сегодняшний ночной бросок. Михаил и Саймон забирали себе «хантер» Гюнтера и должны были двигаться впереди, ведя дозорное охранение и предупреждая по рации обо всем, что встречалось на пути. Гюнтер пересаживался на «самсон» вместе со своим неразлучным, но открыто презираемым другом Конрадом. Саймон оставался на месте стрелка Шестистволого. Они прикрывали с тыла мой джип, идущий в середине колонны.
— Поаккуратней с рацией, — напомнил я Михаилу. — Не стоит исключать совпадение нашего и Мясника каналов, и тогда эти пищалки выдадут нас с потрохами. Так же периодически обшаривайте эфир в режиме поиска. Если Охотники окажутся поблизости, мы засечем их переговоры.
Тронулись, когда стемнело. Михаил ушел в отрыв; «самсон» тоже немного поотстал, но держал мой «хантер» в пределах видимости фар и мертвой зоне своего орудия.
Дети молчали, каждый по-своему переживая гибель отца, Поль грустно смотрел в темноту за стеклом. Люси немного успокоилась, лишь изредка шмыгала носом и вытирала кулачками заплаканные глаза. Ален, видя расстроенных брата и сестру, тоже насупился на коленях у Кэтрин, разум которой подсказывал не лезть сейчас ни к кому из них с глупыми утешениями. Да и чем можно было их утешить?
Зная, что бойцы Бернарда стягиваются к Ле-Ману, где их ждала очередная неприятность в лице трех свежезажаренных трупов, мы постарались удалиться оттуда как можно быстрее, выбрав направление от Парижа в район Реймса. Дороги, ведущие к столице епархии, были неплохо накатаны, и мы, развив приличную скорость, покрывали километр за километром, постепенно удаляясь на восток. Изредка навстречу попадались подводы крестьян, пару раз пролетели грузовики торговцев, а однажды мы разминулись с джипом Защитников Веры, о приближении которых исправно донес Михаил. Но поскольку слава о наших подвигах докатилась, вероятно, только до Парижа, те лишь приветливо помигали фарами и не более того.
Все каналы радиопередатчика молчали, сообщая тем самым, что преследователи еще достаточно далеко.
Я зря беспокоился насчет форсирования речушек — все они, узкие и неглубокие, были буквально унизаны всевозможными переправами. Кое-где мы натыкались на мелководье, кое-где проезжали по дамбам, которые выдерживали даже тяжеловесный «самсон». Но обычно предпочитали не рисковать, спускаясь вброд ниже по течению. Деревянным же крестьянским мостам старались особо не доверять, боясь проломить те, привыкшие к гужевому транспорту, своими стальными колесницами и, следовательно, крепко и надолго застрять у всех на виду. В целом продвижение наше происходило даже несколько быстрее, чем я рассчитывал…
Видимо, горе тоже является для организма большой нагрузкой, тем более для растущего детского, потому, как бы и ни горевали ребятишки, после полуночи все они стали клевать носом. Я поймал просящий взгляд Кзтрин, уставшей держать спящего малыша, и передал по рации Михаилу кодовое слово остановки — «закат».
Пока мы с ним решали, с какого края объехать замаячивший впереди Реймс, Кэтрин уложила детей на заднем сиденье, а затем тоже вышла размять затекшие ноги. Послушав немного наш разговор, она кашлянула ради привлечения к себе внимания, а затем перебила тараторившего без умолку русского:
— Извините, парни, а мое мнение учитывается в подобного рода совещаниях или мне продолжать помалкивать в тряпочку?
— Вообще-то, милочка, — заметил Михаил, — решение стратегических вопросов не для женского ума…
— Не называй меня «милочка», — огрызнулась Кэтрин. — С детства не люблю!
— Вот как? — ухмыльнулся Михаил. — Ладно, не буду. Тогда как изволите?
— Никак! — отрезала она. — Я, кажется, задала вам вопрос!..
Михаил уставился на меня с немым укором: чего это, мол, ты позволяешь глупым бабам качать здесь права!
— Я слышал, Кэтрин, — ответил я, игнорируя упрек русского. — Разумеется, ты можешь принимать участие в решении всех текущих вопросов.
— Огромнейшее спасибо! — с наигранной любезностью раскланялась она. — Так вот что я хочу сказать: после Академии я долго работала в Реймсе и знаю его округу как свои пять пальцев. И если вы смирите хоть на чуть-чуть свою гордыню, я бы могла повести головную машину, поскольку то, что вы тут напланировали, глупо и нерационально.
— Ты умеешь водить? — практически в один голос спросили я и Михаил.
— Тоже мне наука! — хмыкнула Кэтрин. — И уж куда получше вашего брата. Сами убедитесь через минуту, если допустите к рулю. Ну так как?
— Да ради Бога, — я и не думал ей перечить.
— То-то же, пустомели, — обрадовалась она. — Ну а тебя, пан русский, я попросила бы тогда присмотреть за детьми.
— Паном среди нас может быть лишь Вацлав, а у нас, у русских, «господин», «сударь» или в крайнем случае «товарищ», — обиженно поправил Михаил девушку и тут же возмутился. — Я? За детьми? Пускай уж лучше Гюнтер, он хоть и не общительный, зато спокойный…
И он кивнул на подошедшего германца.
— Чего… Гюнтер? О чем спор? — поинтересовался тот. — Разорались, аж в Париже слыхать.
— Тебе полночи придется объяснять, самый длинный в стране еретик, — недовольно пробухтел поменявший обязанности сударь. — А я и без того устал…
— Очень много лет… я хочу сказать тебе одну вещь, — навис над ним великан. — Раньше этого не позволяла… субординация, но теперь, пожалуй… можно. Ты слушаешь?
— Когда ты начинаешь сплетать такие длинные фразы, слушать надо уже из чистого интереса. Конечно, я тебя слушаю. Говори.
— Так вот: закрой рот, балаболка! — размеренно произнес Гюнтер и скрестил руки на груди, следя за реакцией Михаила.
Михаил насупился и отвернулся от довольного взятым за долгие годы реваншем германца.
— И ты, Брут-Гюнтер? — укоризненно пробормотал он. — Осмелел, да? Забыл, когда последний раз мне честь отдавал? Швед, почему ты не взял в напарники Тадеуша, а? С тем хоть поговорить приятно… было… Ладно, черт с вами, нянька так нянька. Подчиняюсь большинству. Это ваше окончательное решение, товарищ главный отступник…
— Прекратите пререкания! — Я все еще продолжал по инерции выступать в роли их командира. Они также по инерции мне подчинялись. — Кэтрин права. Делаем так, как она и предлагает.
Всеобщее молчание выражало согласие с моим мнением. Я же повернулся и обратился к
