– А никак. Телефон не работает. Радиостанция только шипит, даже радио не ловит. – Он усмехнулся. – Мне особенно досадно, что телевизор не показывает: новые серии «Следа» страсть как охота посмотреть. Люблю я про следствие и улики. – Послюнявив пальцы, он затушил окурок и тоже спрятал его в карман. – Куда направляетесь-то, Валерочка?
– На Улус-Тайгу.
Дед охнул:
– Поганое место. Гнездо их.
– Что там, Степан Макарыч?
– Я в бинокль смотрел, когда они прилетели позавчера. Аккурат перед тем, когда к нам гости пожаловали… Около девяти вечера в распадок за Тамаринской стрелкой с неба опустился корабль. Большой такой, весь в огнях, словно сказочный. Сел на землю и начал разъезжаться, раскладываться. Отсюда не видно, во что он превратился, хребет все закрывает. Только верхушка торчит. Блюдца возле нее все время взлетают и садятся.
Он поскреб грудь, словно заболело сердце. На лице отразилось мучительное выражение.
– Гадко на душе, Валерочка. Чувство такое, будто надолго они тут расположились и теперь нам придется все время жить в подвалах, а как раньше, уже не будет… Не кажется ли тебе, что конец света пришел?
– Ерунда, – отрезал я. – Нет никакого конца света. Лишь временные трудности.
Когда мы вернулись в дом, ни Кирюхи, ни Антона не было. К хозяйке на кухне присоединилась молодая женщина, очевидно та, которая занималась младенцем за перегородкой. Кирюхина супруга, девочка совсем… Я заглянул за печку, чтобы проверить, как там поживает Бульвум. Все-таки отвечаю за него перед этими людьми. Кто знает, что взбредет в голову этому чудовищу? Бластер, между прочим, до сих пор находится у него. Случись что – в два счета от дома останутся одни головешки.
Пришелец продолжал сидеть на сундуке у окна, поджав под себя ноги и скрывая лицо под капюшоном. Только теперь он был не один. Компанию ему составлял восьмилетний мальчуган Прокофьевых. Он расположился на половицах, задрав кверху изумленную мордашку и затаив дыхание. В полуметре перед его носом в воздухе плясал десяток игрушечных солдатиков.
Несколько секунд я остолбенело смотрел, как резиновые пехотинцы маршируют в пустом пространстве между печью и бревенчатой стеной. По старой привычке, с которой я обычно разглядываю фокусы, глаз начал искать прозрачные лески, на которых все держится. Но их не было. Привыкший к рациональному разум не мог в это поверить и чувствовал себя приятно изумленным. Что уж говорить про восьмилетнего мальчугана! Представление увлекло его, как будто по воздуху маршировали настоящие войска!
Однако Бульвум выбрал не самое подходящее время для развлечений. Вместо того чтобы сидеть тише воды ниже травы и скрывать свою необычность, устроил цирк шапито!
Я вернулся к входной двери и хлопнул ею, получше закрывая, сделав это намеренно громко. Бульвум метнул взгляд в мою сторону. Маршировавшие по воздуху солдатики попадали на пестрые лоскутные половики.
– Еще! – капризным голосом потребовал мальчуган. – Покажи еще!
Игнорируя просьбу, пришелец отвернулся к окну. Так-то лучше. Не найдя свободной вешалки, я повесил фуфайку поверх остальной одежды и как бы невзначай наклонился к Марии, которая, засучив рукава, мыла в тазике тарелки из-под щей.
– Не пускайте ребенка к гиббону в красной куртке. От греха подальше.
Считая миссию выполненной, я прошел в горницу, краем глаза косясь в ту сторону. Вытерев о фартук мокрые руки, хозяйка обошла печь. Наградив моего спутника подозрительным взглядом, обхватила мальчонку поперек живота и подняла над полом, собираясь унести прочь. Он начал лягаться и хныкать, что хочет еще побыть с дядей, потому что с ним весело, но Мария влепила ему затрещину, включив в ребенке режим «обиженный рев».
Степан Макарыч устроился на высоком табурете и правил топор точильным камнем. Извинившись, что отрываю его от работы, я попросил карандаш и лист бумаги. Не вставая с табурета, он запустил руку на полку у себя над головой и вытащил из других бумаг ученическую тетрадку, в которой корявым почерком были написаны примеры на деление столбиком. Вырвав из середины два листка, я взял керосиновую лампу и подсел к Штильману, поглощавшему неизвестно какую по счету порцию чая.
– Ну что, Григорий Львович, давайте нарисуем план вражеского комплекса.
Первым делом я скопировал на тетрадный листок топографические объекты из туристической карты: четыре склона, образующих Улус-Тайгу и Тамаринскую стрелку, охватывающую сопку дугой, будто заградительный вал. Распадок между хребтом и сопкой, имеющий два выхода в долину получился сам собой. Закончив рисунок, я передал карандаш Штильману.
Григорий Львович потер тупым концом наморщенный лоб и поставил на западном склоне жирную точку.
– Это вход в пещеру, – объявил он и добавил, бахвалясь: – На вашей карте он, разумеется, не обозначен, но у нас особые карты, более крупного масштаба, таких не встретишь в обычных войсках.
– Конечно, у вас было все самое особое и выдающееся. Только напомните-ка, почему к сопке идет заключенный в фуфайке и валенках?
Штильман сконфуженно замолчал и уткнулся в листок. Порой полезно сбить с человека излишнюю спесь. Хотя я удивлен, что она сохранилась у Григория Львовича после санаторно-курортных процедур у пришельцев.
Карандаш в руке ученого начал вычерчивать линии. Между полумесяцем хребта и сопкой возникла неуклюжая ромашка с четырьмя лепестками. Два лепестка уперлись в склоны хребта и сопки, еще два протянулись по дну распадка.
– Это их корабль, – пояснил Штильман, ткнув карандашом в «ромашку». – Очень большой. Подозреваю, что когда он опустился на землю, то раскрылся как цветок. В центре расположена его основная часть. Башня. Именно ее мы видим за вершиной хребта.
– Что в ней?
– Трудно сказать. Она напоминает обычную ракету. Внизу, вероятно, находятся двигательные установки и топливные резервуары – это можно предположить по дюзам и выпуклостям над ними. Выше начинаются цепочки окон, вероятно, там располагаются палубы. У самой вершины несколько платформ для взлета и посадки дисков. Повторюсь, что сооружение весьма приличных размеров… Вокруг основной части расположены своеобразные «лепестки». Они служат опорами конструкции, и, кроме того, на них смонтированы различные устройства, агрегаты и даже помещения. Я могу ошибаться в количестве лепестков, но вроде их было четыре… Вот здесь держали меня.
Он отметил лепесток, упиравшийся в склон хребта.
– Это все, что вы запомнили?
– Нет. Вот здесь, здесь и здесь… – Он расставил между лепестками маленькие круги. – …в воздухе плавают какие-то шайбы, величиной с автомобиль. Это посты наблюдения, нечто вроде охранных вышек. Я прятался от них под соснами.
– Теперь все?
– Нет. – Штильман посмотрел на меня. – Кроме этого, комплекс накрыт силовым полем.
– Вместе с горным ландшафтом получается настоящая крепость, – задумчиво резюмировал я. – Постойте, а как вы прошли сквозь поле? Мы столкнулись с этой штуковиной – просто так с кондачка сквозь нее не просочишься.
– В тот момент поле было отключено. Не целиком, разумеется, только на определенном участке. Они вытаскивали какой-то груз. Мне удалось незаметно проскользнуть.
– Вам говорили, Григорий Львович, что вы невероятный везунчик?
Он отмахнулся:
– Вопрос не в этом. Нам нужно решить, как пройти сквозь силовое поле повторно! И у меня есть идея…
– Не надо идей. Мы располагаем устройством, которое дырявит силовые поля как нож масло.
Густые брови Штильмана удивленно приподнялись над оправой очков.
– Да, – отрешенно подтвердил я, разглядывая схему, – боевой трофей. Степан Макарыч! Не подойдешь к нам на минутку?
Дед приблизился, не выпуская топора из рук. Я попросил его дать экспертную оценку плана. Он положил топор на стол (Штильман нервно вздрогнул от тяжелого стука, который издал инструмент), достал из нагрудного кармана очки, склеенные синей изолентой, и оглядел наши художества.
– Вот здесь, – ткнул он сухим пальцем в лист, – хребет и сопка соединяются. На картах вечная ошибка. С этого конца распадок закрыт наглухо.
– Нарисуйте, – попросил я, протягивая карандаш.
Он наклонился и, кряхтя, продолжил линию хребта, соединив его правый конец с сопкой.
– Вот так он идет, – авторитетно изрек Степан Макарыч.
– То есть получается, – сказал я, – что вход в распадок существует только со стороны долины?
– Я бы не назвал это входом. Сплошной бурелом – в лучшем случае ноги переломаешь.
– Все веселее и веселее! – Я озабоченно откинулся на спинку стула. – Григорий Львович, каким же путем вы оттуда выбирались?
– Я же говорил – через хребет.
– А в каком месте?
Штильман неуверенно обвел мизинцем середину хребта.
– Приблизительно здесь. Точнее не скажу.
– Здесь есть небольшой перевал, – подтвердил дед.
– Нам таким путем идти нельзя, – задумался я. – Будем видны как на ладони, даже если Степан Макарыч пожертвует простыни на маскхалаты. Наш академик сиганул через открытый участок с перепуга, ему дико повезло, что никто не заметил. Но мы не можем позволить себе рассчитывать на везение.
– Ночь была, – пробурчал Штильман. – И пурга поднималась.
– Есть одна расселина. – Дед указал на кончик хребта, пририсованный к сопке. – Не знаю, в каком она сейчас состоянии, мы туда зимой не ходим, может, снегом полностью засыпало. Но летом по ней ходили насквозь. Вообще распадок золотой – белка и соболь водится. И ягод немерено…
– Куда выводит расселина? – оборвал я сентенции старика.
– К сопке, куда ж еще.
Я еще раз внимательно изучил карту.
– Уже теплее. Значит, если расселина не завалена снегом, мы можем пройти по ней через хребет и оказаться у подножия сопки. Далее наш путь пересечет
