дороге, проторенной старшим Прокофьевым. Первым лез Кирюха. За ним – красная куртка «Коламбиа», под которой скрывался Бульвум. Штильмана я поставил впереди себя, чтобы подпереть его задницу, если у него вдруг сорвется нога или рука – уж больно неуклюже он выглядел на занятиях физкультурой, а скалы у основания склона были ну очень острыми.
Когда Кирюха преодолел половину пути, а я и Штильман готовились к подъему, у меня под правой лопаткой прорезалась непонятная вибрация.
Зам по науке с удивлением наблюдал, как я нервно пытаюсь что-то нащупать у себя за спиной сквозь ткань вещмешка. Пальцы наткнулись на округлость… Что это? Ах да! Добыча из вражеского катера, которая помогла преодолеть возведенный в тайге силовой барьер. Шар пришельцев, это он меня потревожил. С какой-то стати ему вздумалось шевелиться и вибрировать.
– Проклятье!
Я скинул лямки, развязал клапан и вытащил шар. Пальцы ощутили жар еще до того, как он оказался снаружи.
Инопланетное устройство излучало свет.
Лязг шарниров патрульного треножника резко оборвался.
Превратившись в статую, державшую огненный шар, я не спускал глаз с шагающего танка. Башня начала медленно поворачиваться. Градус угла между мною и носовым орудием неумолимо сокращался.
Твою неваляху!
Теперь я не сомневался. Вражеское устройство, которое мы несли с собой, подало свой писклявый голос, и он был немедленно услышан механическим монстром… Трижды твою неваляху!!
– Шар выдал нас! – запаниковал Штильман. – Надо было его выбросить! Зачем вы потащили его с собой?
– А как бы мы прошли сквозь силовые поля? – огрызнулся я. – Надо спрятать его во что-нибудь металлическое. Может, удастся заставить его замолчать!
– Мы погибнем! – запричитал Григорий Львович. – Мы все здесь погибнем!
– Тихо!
Кирюха бросил мне сверху походный котелок. Кувыркаясь, он скатился по склону, я поймал посудину внизу, сунул шар внутрь и плотно закупорил крышку. Подушечки пальцев уловили слабую вибрацию стенок. Будем надеяться, что они экранируют сигнал и шар перестанет нас выдавать.
– Забирайтесь скорее! – закричал сверху Степан Макарыч.
Он помогал Кирюхе влезть в отверстие, следующим к ним готовился присоединиться Бульвум. Я хотел сказать Штильману, чтобы он быстрее лез наверх, как вдруг нас окружил яркий свет, словно мы оказались на цирковой арене. На склоне вытянулись наши тени. Я быстро обернулся. Глаза ослепило направленным навстречу прожектором.
– Ложи-и-ись! – крикнул я, падая в снег.
Взвизгнуло плазменное орудие, скалы под нами вздрогнули, и окружающий мир утонул во вспышке. Спину и плечи забросало комьями снега с осколками породы. Уши забило ватой, и я с трудом слышал, что там мне орет Штильман, вероятнее всего, ничего толкового – что может сказать научный работник во время обстрела, особенно когда у него припадочно трясутся руки?
Я подобрал соскользнувший с плеча бластер и толкнул Штильмана на склон, чтобы он наконец вскарабкался наверх. Сзади раздалось нарастающее «тум!.. тум!.. тум!..». Григорий Львович, кажется, понял, что от него требуется (если бы не понял, я бы его просто убил!), и пополз в направлении маячившей наверху фигуры Бульвума. Делал он это чрезвычайно медленно, норовя то и дело скатиться вниз. Я оказался заперт у подножия, просвечиваемый насквозь прожектором приближающегося танка и находясь под прицелом его орудия.
Новый плазменный плевок шмякнулся на валуны, за которыми я пытался укрыться, и меня едва не раздавило разлетевшимися во все стороны обломками. Находиться внизу становилось смертельно опасно. К счастью, Штильман одолел уже половину пути, и я бросился догонять его, хотя и осознавал, что на открытом склоне превращаюсь в удобную мишень.
Спасая жизни, мы карабкались наверх. Сзади стучали металлические ноги того, кто собирался эти жизни отобрать. Когда я догнал Штильмана, луч прожектора снова нашел нас. Загудели сервоприводы орудия, и я почувствовал, что следующий выстрел – жаркий и смертоносный – будет точен. От него не уклонишься ни вправо, ни влево, а прыжок вниз с большой долей вероятности приведет на острые обломки…
Винтовочный выстрел прозвучал внезапно. Что-то резко лопнуло, и свет прожектора погас. В глазах стало настолько темно, что я даже потерял ориентиры, куда следует ползти. Меня охватила паника.
– Быстрее, Валерочка! – закричал Степан Макарыч. Я увидел над Штильманом его плечо и голову, высовывающиеся из расселины, а в следующую секунду он вновь выстрелил из берданки – до слуха долетел отчетливый звук щелкнувшей по броне пули.
Застывший надо мной Штильман сообразил, что у нас есть несколько секунд форы, и быстро заработал руками и ногами. Я последовал его примеру. Мы преодолели остаток пути до отверстия, где нас встретили заботливо протянутые руки Кирюхи и Степана Макарыча. Они втащили нас в тесное пространство между скал. Я успел разглядеть начало узкого прохода, накрытого аркой льда, когда подбиравшийся сзади механический монстр дал еще один залп.
Не знаю, куда угодил разряд, вероятнее всего, в край входного отверстия. Однако когда вы находитесь в каменном мешке, кажется, что разряд угодил прямо вам в голову… Оглушительный грохот сотряс пещеру. Стены подпрыгнули. Внутрь прохода хлестнуло нестерпимым жаром. Люди попадали на дно. Со свода посыпались куски льда, и я услышал вскрик Степана Макарыча, которому один из них задел бедро; рядом со мной суматошно и почти по-женски орал Штильман – не знаю, что у него случилось.
Принявшая удар скала с хрустом надломилась, ее массивный обломок начал падать в расселину. Мы стали спешно отползать от рушащегося выхода. Обломок ткнулся верхушкой о противоположную стену, раскололся на две половины. Вместе с потоком камней и льда они обрушились на дно, завалив входное отверстие и обрезав наружный свет. Пещера погрузилась во мрак.
В тесном пространстве пещеры были слышны дыхание Бульвума и Кирюхи, жалобный скулеж Штильмана и натужное кряхтение Степана Макарыча. Я нащупал стену и, держась за нее, поднялся на ноги. Потрогал голову. Вроде цела, только шапку где-то потерял… Мой братец в это время наверняка отдыхает в бункере и потягивает глинтвейн. Вытащить бы его сюда под огонь патрульного треножника!
Я чиркнул спичкой, и первое, что высветил робкий огонек, было окровавленное лицо Штильмана. Испачканной ладонью он сжимал бровь и скулу, рассеченные глубоким порезом. Ничего страшного в этой ране не было, жизнь Григория Львовича находилась вне опасности. У Степана Макарыча дела обстояли гораздо хуже.
Дед лежал ближе всех к выходу, ноги до середины бедер были завалены обломками скалы, он пыжился изо всех сил, пытаясь освободиться. Однако завал был основательным, и у Степана Макарыча ничего не получалось.
Огонек спички ущипнул меня за кончики пальцев, и я, зашипев, выронил ее. Позади щелкнула кнопка, и в расселину вернулся свет. Это Кирюха достал свой фонарь из вещмешка. Рядом с парнем виднелось лицо Бульвума. У меня отлегло от сердца, наш источник информации не пострадал.
– У меня идет кровь! – капризничал Штильман. – Идет кровь! Вы понимаете?
– Это ж хорошо, что кровь, Григорий Львович! – Я попытался придать голосу бодрости. – Промоет вашу царапину, инфекции не останется.
– Какая царапина, у меня лицо разрублено пополам! – Он, конечно, сильно преувеличивал, хотя помощь косметического хирурга в будущем ему потребуется. – Это все из-за шара, который вы с собой притащили! Мы бы спокойно прошли, никто бы не заметил!
– Кирилл, помнится, у тебя в рюкзаке лежали медикаменты. Окажи науке первую помощь, а я пока твоего дядьку попытаюсь вытащить. – Я присел возле деда. – Сейчас, Степан Макарыч, достанем тебя, охнуть не успеешь.
Он вымученно улыбнулся:
– Значит, ты меня раз пятнадцать достал, Валерочка.
Я хохотнул, но скорее на нервной почве. Хорошо, что он еще шутит. Эх, кабы не этот славный дед, я бы сейчас был размазан по склону хребта тонким слоем, как масло по бутерброду! Расколов выстрелом прожектор, Степан Макарыч отвлек патрульного и спас меня от верной гибели.
Я отбросил несколько мелких камней, потом попытался поднять обломок скалы, под который уходили ноги деда. Нижнее ребро оказалось округлым, ухватиться было не за что, пальцы соскальзывали… Обломок вдруг заскрипел, зашевелился сам по себе, стал подниматься без малейшего моего участия. Невольно заглянув под него, я увидел, что он был значительно крупнее, чем я предполагал. С учетом наваленных сверху камней и льда он весил столько, что даже вдвоем с Кирюхой мы бы не сдвинули его с места, а невидимка сделал это легко и бережно.
Я даже оборачиваться не стал, чтобы разобраться, кто мне помогает, да и некогда было оборачиваться. Не теряя времени даром, я обхватил подмышки Степана Макарыча и вытащил его из-под завала.
– Валенок! – спохватился дед. – Валенок там остался!
Ощущая легкую дрожь в загривке, я просунул руку под камень. Пальцы нащупали валенок и вытащили его на свободу. Так же бережно, как поднимался, обломок опустился на груду щебня и смерзшегося снега, в которых остался отпечаток ног Степана Макарыча.
Я сидел неподвижно на дне пещеры, приткнувшись лопатками к стене и прижимая к груди валенок. Степан Макарыч сидел у стены напротив, в его округлившихся глазах стояло простодушное удивление. Кирюха, обрабатывающий лицо Штильману, не видел, что произошло, зато торчащий из-под его пальцев глаз зама по науке потрясенно уставился на плиту.
Немного придя в себя, я поднялся с пола и молча отдал валенок хозяину. Степан Макарыч принял потерю с таким видом, словно не знал, что с ней делать – мысли его были сейчас далеко не о валенке.
– Как ноги, Степан Макарыч? – уточнил я. – Не сломаны?
– Помяло маленько, – севшим голосом ответил дед. – Но кости вроде целы. Ничего, расхожусь.
– Ну и слава богу.
Хрупая крошевом, которым было усыпано дно, я приблизился к невысокому пришельцу, застывшему в глубине прохода и делающему вид, будто он тут совершенно ни при чем. Рядом с его ногами пушилась собачья шапка. Я поднял ее, отряхнул о коленку и, расправляя, произнес:
– Силен ты, однако, горы ворочать, мастер Йода. Спасибо за помощь, чертяка.
Бульвум посмотрел на меня с презрением и отвернул физиономию. Все ясно. Не мне он помогал, а Степану Макарычу – одному из немногих, кто отнесся к пришельцу с пониманием, кто угостил его яблоком, протянул руку на обрыве и вообще не проявлял враждебности. Что ж, кому-то надо быть таким человеком, и я не против, чтобы это был Степан Макарыч.
Однако я не такой человек. И становиться им не собираюсь.
