– Брион и другие расы считали, что произвели на свет побочный продукт генетических экспериментов, организм-убийцу, стремящийся к абсолютному доминированию. Это не так. Они выпустили на свободу высшее существо, запертое за кромкой мира. Первозданное, беспощадное, удивительное по своему совершенству, красоте и могуществу. Мы – далекие потомки тех, кого оно оставило в живых. Мы – его дети! Мы очень долго ожидали его возвращения в наш мир. И этот момент настал!
Жидкость, которой меня протирали, подсохла и подтянула кожу.
– Где сейчас капсула?
– Ты говоришь о сосуде с крупицей? Он находится на верхних ярусах корабля. Там же разместят клетки с представителями твоей расы. Они станут первыми жертвами. Топливом, которое накормит Великую Силу сразу после выхода на свет. Там же мы оставим то, к чему стремился пилот фергов… Мы не вправе вмешиваться в божественный замысел и вскрывать сосуд раньше времени. Все должно произойти естественным путем. Второе пришествие Великой Силы – торжественный и сакральный для нас момент! Мы ждали его очень долго, но можем подождать еще чуть-чуть. В назначенный час заряд закончится, и на свободу выйдет всемогущая Бальвангар, наша праматерь. Мы отправим капсулы с частицами ее силы в особое место, в «перекресток миров», откуда они распространятся по всем населенным планетам. Бальвангар заполнит собою все миры. Ее темная длань дотянется до самых далеких уголков галактики. Планеты покроются миллиардами трупов, но на пепелище старого мира поднимутся ростки новой жизни – новые растения, новые существа, новые дети Бальвангар! Наша раса наконец обретет территории, которых была лишена долгие годы. Нас станет много, мы заселим лучшие планеты, а наша покровительница будет царствовать во Вселенной! Это произойдет, и ни ты, ни кто-либо другой не сможет нас остановить!
Пока человек изрекал этот пафосный монолог, выродок из яичницы сверлил меня взглядом. Теперь понятно, что никакое он не новое существо, никакой не избранный. Обычный мутант ее своей мутантской философией.
Я облизал пересохшие губы.
– Откуда на деревьях вокруг распадка появилась желтая пыльца?
– Мы разбросали запасы, которые хранили долгие годы. Мы также высадили растения, выжившие после Первого Пришествия, ведь они тоже дети плесени. Все подготовлено к приходу Великой Силы. С этого момента начнется ее экспансия во Вселенную!
– Значит, старушку-Землю решено похоронить первой?
– Она переродится для новой жизни. А вот ты – нет. Тобою займется наш хирург, мы завершили не все исследования. Он опытный мастер, через его руки прошли десятки таких, как ты, второсортных. Мы разрежем тебя, извлечем кровь, железы, сперму. То, что останется, еще до рассвета сбросим на поселок людей, а на твоем лбу выведем жирное послание: «ТАК БУДЕТ СО ВСЕМИ!»
Тварь в ярости склонилась надо мной, словно собиралась разорвать меня клювом. Несколько вязких капель скатились со лба и упали на живот. Мое маленькое художество на лбу красноглазого пилота задело их за живое. Выродки обиделись. Вот вам еще одна причина, по которой они жаждали с нами встречи.
От этого мне сразу стало легче.
– Не забудьте подписаться: «Обиженные ублюдки». А то наши не поймут.
– Разговор окончен.
Существо повернулось ко мне спиной, намереваясь покинуть операционный зал.
– Стойте! – воскликнул я. – Что будет с Бульвумом?
Мне показалось, что Клюв ухмыльнулся. Его табло было в принципе неспособно на такую гримасу, тем не менее мне так показалось.
– У него тоже вскоре состоится операция, – сообщил переводчик, после чего урод решительно направился к выходу. Разговор был окончен.
Человек-ретранслятор на миг замешкался возле меня, словно забыл, кому подчиняется.
– Мы все умрем! – пробормотал он (обратив на меня запекшиеся раны, на месте которых когда-то находились глаза. – Все умрем. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все…
Остановившись у двери, дитя «плесени» злобно шикнуло на своего переводчика. Мужчина резко замолчал и мучительно схватился за виски. Спустя пять секунд в операционной не стало ни его, ни гнойного урода – их место занял горбатый спец по ковырянию в человеческих внутренностях.
Горбатый хирург взялся за дело педантично и не спеша. Натянул на руки прозрачные шестипалые перчатки, раскатав их почти до локтя, спрятал нижнюю часть лица под белой маской. Нажал под столом какую-то педаль, отчего хирургический комплекс опустился ниже. Вспыхнули дополнительные лампы и окутали меня ярким светом. Фигура инопланетного потрошителя и инструменты, нависавшие над бледной грудью, затемнились и истончились. Мое тело и его ощущения – вот что выдвинулось на первый план. В ушах слышалось собственное дыхание и удары сердца. Через минуту к ним добавится невыносимая боль, с которой я останусь наедине.
Тень, в которую превратился злобный хирург, шевельнула рукой. Тупой конец одного из щупалец накалился до красноты и, тихонько жужжа, поплыл в район правого плеча. Волна теплого воздуха мягко протекла по груди, и, не успел я подумать, что меня наконец хоть что-нибудь погреет, как сустав придавило к столешнице и плечо охватила жгучая боль. Ноздрей коснулся тошнотворный запах горелой кожи и паленых волос. Щупальце убралось, оттиснув на плече розовато-красное клеймо с иероглифическим значком.
– Нуомер, – пояснил горбун.
И без тебя понятно, урод!
Как я понял, анестезия была исключена из перечня процедур за ненадобностью, поэтому следующее, с чем я познакомился из богатого набора инструментов, стала игла, больше подходящая для инъекций крупному рогатому скоту. Она подобралась к нижней части живота, замерла на секунду, в течение которой кишки от страха скрутились в холодный тугой узел, и толчком вошла в плоть. Я почувствовал внутри себя тонкий металлический стержень, кажущийся невероятно длинным. Идущая от иглы трубка окрасилась в красный цвет, висевший слева прозрачный сосуд стал быстро наполняться темной кровью. Фигура пришельца и инструменты закружились перед глазами. Я дернулся, пытаясь вырваться из пут, но горбатый хирург ткнул меня чем-то под мышку, отчего отнялся весь плечевой пояс.
– Твою мать! П-паскуда! Сволочь! Гад!
На этот раз он мне не ответил. По крайней мере словесно. Он ответит мне другим способом, у него этих способов было в изобилии. Из пазов хирургического стола поднялись две металлические лапы и стиснули грудную клетку с обеих сторон. Горбун глянул вниз, очевидно ставя ногу на педаль. Раздалось гудение бормашины, такой высокий, воющий звук. Из скопления инструментов выдвинулась фреза, раскрутилась и стала толчками опускаться на грудину. Горбун, изуродовавший многих людей, а теперь занявшийся мною, безучастно контролировал ход инструмента.
Я непроизвольно дернулся, пытаясь убраться от сверкающего круга заточенных камней, хотя и понимал, что все равно никуда от них не денусь. Вращающаяся фреза приближалась, а я был бессилен от нее отстраниться. Игла, воткнутая в какую-то брюшную артерию, продолжала тянуть кровь. Над пахом задвигалось еще одно щупальце со скальпелем… Скоро во мне окажется несколько килограммов острозаточенной стали, которая разделит меня на части, а я буду за этим бессильно наблюдать. И вряд ли мне выпадет радость лишиться сознания – к несчастью, нервы у меня очень крепкие.
Фигура безжалостного горбуна нависала надо мной. Сквозь свет я разглядел выражение глаз. Мерзавцу доставляло удовольствие наблюдать, как беспомощная жертва мечется среди его пыточного оборудования. Он наблюдал за этим каждый раз, мучения жертв доставляли ему удовольствие.
Фреза визжала, готовясь вскрыть грудную клетку, когда в комнате внезапно прогремел ружейный выстрел. Часть ламп моментально потухла, и на меня посыпались горячие осколки.
Горбатого хирурга бросило на стену, где он оставил большую часть живота и промежности. Фреза крутилась, но опускаться перестала – управлявшая ею стопа больше не лежала на педали.
Я поднял голову.
В проеме раскрытой двери с Кирюхиной двустволкой в руках стоял Степан Макарыч. Я едва его узнал: шапка и полушубок были вымазаны чем-то серым, что делало фигуру незаметной на фоне стальных стен.
– Дед! – воскликнул я дрогнувшим голосом.
– Держись, Валерочка. – Прихрамывая на левую ногу, он вошел в комнату, попутно перезаряжая ружье. Две пустые гильзы поскакали по полу. Горбун барахтался возле стены, размазывая по ней свои внутренности и протяжно скуля. Картечь, особенно при выстреле дуплетом, могучая вещь.
– Больно, паскуда? – заботливо поинтересовался дед. – Будешь знать, как мучить русского офицера!
Я моргнул от изумления. Как он сказал? Кого мучить? Русского офицера? Это он про меня, что ли?
Одиночный выстрел в голову оборвал мучения горбуна. Степан Макарыч подбежал к столу и на миг растерялся, когда увидел окружавшее меня оборудование.
– Как тут… – пролепетал он, вертя головой.
– Провода на запястьях. Их сначала обрежь.
– Момент!
Приставив ружье к столешнице, дед принялся раскладывать перочинный нож. Руки у него тряслись, и ноготь большого пальца постоянно соскальзывал с крошечного паза.
– Ну что, пригодился тебе хромоногий дед? – попутно спросил он. – Лихо я его разделал, мразь гестаповскую?
– Руки у тебя дрожат тоже лихо.
– Так страшно же!
Меня охватило истеричное хихиканье, голый живот нервно задергался. Через две секунды хихиканье превратилось в рыдания, глаза наполнила влага.
– Тихо, Валерочка. Тихо. Закончилось все, – успокаивал дед, орудуя раскрытым ножом.
Он обрезал провода. Когда руки оказались свободны, я нащупал и вытянул из себя иглу. Она безвольно повисла на прозрачной трубке, в которой еще оставалась кровь. Степан Макарыч тем временем снял путы с ног. Я выскользнул из-под инструментов, неловко свалившись на ледяной пол.
Дед помог мне подняться.
– Что с остальными? – Я стер из уголков глаз остатки слез. Все, я в норме.
– К ним было не подобраться. Я лез по какому-то коллектору. Увидел сквозь решетку, что тебя гамадрилы повели, пошел следом, потом дождался, пока все уйдут.
