Нормальных семей не бывает

наверное, сами догадались.– Момент истины.– ВИЧ. От своего собственного ребенка. Тогда я звоню Уэйду, все рассказываю, и выясняется, что он болен уже год, но врачи думали, что это печень, которая после ранения стала размером с монетку. Он проходит проверку, и – увы! – это ВИЧ. Не знаю, где он его подцепил, да это и не важно. Теперь оба живем на таблетках.

Дженет опустила глаза, уставившись на свою чашку с остывающим кофе.

– Было еще много разного, но суть такова. Вот моя история.

Принесли куличик с двумя вилками. Эрни молчал. Дженет подцепила вилкой кусок.

– Эрни, хотите попробовать? Эрни посмотрел на свои руки.

– Очень вкусно, Эрни.

Эрни протянул руки к пирогу, но тут же отдернул их.

– Думаю, мне пора ехать, Эрни,– сказала Дженет, опуская вилку.

Голова Эрни еле заметно дрожала.

– Все в порядке, Эрни. Но думаю, мне пора.

– Я съем с вами кусок пирога, Дженет, но я...

– Тсс!

– Но...

Тсс.

Дженет заглянула Эрни в лицо. Потом вышла из ресторана и села в свою машину.

Наши вожди умерли.

Истории мы больше не нужны.

Прошлое – насмешка.

Она поехала на запад, навстречу закату; в новостях недавно сообщили, что лесные пожары на острове Ванкувер превратили небо в красочное зрелище, и это была правда. Сидя в своей машине, Дженет почувствовала, что впервые в жизни уезжает от людей – их нужд, любовей, их изъянов, списка их неизлечимых ран, их потаенных, неутолимо страстных желаний, перечня их ошибок и заблуждений.

Она проехала мимо перевернутого «камаро», окруженного нарядом дорожной полиции и кучкой остолбеневших подростков.

Я заражена. Моя душа заражена. Она почувствовала, сколько химии осело за всю жизнь в ее тканях и костях: вакцин, противозачаточных таблеток, пестицидов, сахаро-заменителей, антибиотиков, сернистых лекарств... И Бог знает чего еще.

Перед глазами Дженет мелькали клены, дома, чайки и речные отмели. Так вот оно, будущее,– не такое, как я ожидала, но будь я проклята, если оно от меня отвернется.

Дженет почувствовала, как весь внутренний груз воспоминаний оказывается за бортом – все те робкие, печальные представления о благопристойности образца 1956 года, исчезнувшие, как москиты в августе, шестьдесят пять лет никем не вознагражденной доброты, бесстрастный секс, подтачивающее и никуда не ведущее чувство вины и брошенности, уик-энды, проведенные за стрижкой азалий, штопкой дырок в Сариных чулках,– все ушло.

Солнце окончательно скрылось, нырнув за остров Ванкувер.

25

Флориан появился ровно в шесть – вкрадчивый, слегка одутловатый перезрелый блондин. Белки глаз у него были желтые, а один из передних зубов, порыжевший от никотина, выдавался вперед. Он легко мог сойти за типа, у которого Дженет прошлой зимой покупала зимние покрышки. А чего я ждала? Существа с нимбом? Кэри Гранта? Да, признаться, да. Дженет вела себя как безукоризненная хозяйка.

– Вы, должно быть,– пауза,– Флориан. Заходите, прошу вас, на улице так жарко.

– Но сначала позвольте поцеловать вам ручку.

Флориан приложился к ее руке. Дженет почувствовала кончик его языка – или померещилось?

– О-о, как это по-континентальному.

– Enchante[8],– Флориан заглянул внутрь.—Так это ваш дом?

Дженет осмотрелась, словно ее обвинили в преступлении, которого она не совершала.

– О, Боже мой, нет.

– Прямо камень с души, оттого что вы это сказали.

Несколько мгновений Флориан наслаждался интерьерным шедевром Гейл.

– Самый поверхностный взгляд заставляет затосковать по изумительно пустому пространству японской комнаты, в которой стоит одна-единственная ваза с хитроумно изогнутой ветвью.

Он быстро заглянул в гостиную.

– Got im Himmel![9]

– Это все курам на смех, я знаю. Как вам здесь? Райское местечко, да?

– А вы в нем – прекрасная магнолия.

– Обождите минутку, я только захвачу свои вещи.

– Например... таблетки?

– Еще какие – не поверите,– улыбнулась Дженет.

– Поверю. Семейный бизнес, вы ж понимаете.

– Да, конечно.

Дженет нашла свой пузырек с таблетками, и оба вышли через парадную дверь, которую Дженет оставила незапертой.

– Где будем ужинать?

– Я присмотрел одно место на берегу в нескольких милях отсюда. Если честно, то раньше я никогда не бывал в Дайтоне-Бич и ее окрестностях.

– Тут везде подают либо стейк, либо рыбное филе, напичканное бактериями. Чего бы мне по- настоящему хотелось, так это оказаться во французском ресторане, но ты всегда была мечтательницей, Дженет Драммонд. Какое у них нежное масло, и потом французы никогда не жмутся насчет соли.

– О! – сказал Флориан.– Значит, вы тоже любите посолонее.

– Бог мой, да! Если бы вам удалось найти солончак на коровьем пастбище, я с наслаждением поужинала бы с вами там.

– Дженет, я просто обязан послать вам бутылку мальтийской морской соли, Fleurs de Sel Sardaignain – маленькие кусочки анчоусов в каждой грануле, просто пальчики оближешь.

– Кажется, я видела такую в программе Марты Стюарт.

Лицо Флориана ненадолго омрачилось.

– Почему эта женщина повсюду сует свой нос?

– В наши дни все делают несоленым. Пища такая пресная. Вы заметили?

– Еще бы. Пожалуйста, забирайтесь. Флориан распахнул перед ней заднюю дверь «линкольна», водитель которого был отделен от задних сидений стеклянной тонированной перегородкой.

– А теперь, приятель, в то местечко с рыбной кухней, которое мы присмотрели на Нью-Смирна- Бич.

– Да, сэр.