Не смотря на то, что моей целью было как раз раззадорить возможных слушателей, я все же решил слегка подредактировать текст…
…В общем, тра-ля-ля,
Пам-па-рам отморозил я себе!
Рука Смолкина медленно опустилась на рукоять ножа. Боба поднял голову и, морщась, покрутил пальцем у виска.
Эй, пойду гулять на речку, – продолжал верещать я. –
Милого там встречу…
Если милый … будь здоров,
То меня он … тра-ля-ля!
– Даланд! – умиленно просипел Крантуазье из соседней клетки. – Бравильно, сбой мне беред смердью что-нибудь дагое… бронигновенное!
Фенгол наполовину вытащил нож из ножен Боба, который теперь уже ни к чему не прислушивался, а, ссутулясь, закрыл уши руками. Я продолжал изгаляться над окружающими и над самим собой:
Заплачу один мерцал,
И пойдем на сеновал…
Смолкин извлек наконец нож и стал исчезать.
Заплачу я целых пять,
До утра не будем спать!
Я замолчал после того, как фенгол окончательно исчез.
– Уиш, что с тобой? – донеслось до меня. Голос Латы был жалостливый. – Тебя так потянуло на это дело после того, что произошло на телеге?
Раздалось ворчание Чочи:
– По-моему, у него крыша поехала. В отпуск. Далеко и надолго.
Фенгол появился в моей клетке. Его лицо было пунцовым. По-моему, даже его очки запотели от смущения.
– Чего это с вами? – спросил я севшим после вокальных упражнений голосом и взял нож. – Вас так смутила моя песенка?
– Какая песенка? – не понял он.
– Да та, которую я орал.
– Я не слышал, что вы орали, так как полностью сосредоточился на своих действиях. Это все Шелуха…
– Бросьте… – пробормотал я, рассматривая нож с массивной деревянной рукоятью и с непропорционально коротким и узким, но хорошо оточенным лезвием. – Что вы успели увидеть за те пару секунд, пока там находились?
– Темпоральные потоки в реальности-сердцевине и Шелухе не совпадают. Я пробыл там около десяти минут своего биологического времени. Я торжественно клянусь… Я даю обет никогда больше не входить в Шелуху, каким бы важным не был повод!
– Да, пообедать сейчас не помешало бы… – машинально согласился я, перепиливая удерживающий колпак прут. Одновременно я косился вниз на паучника, который отнял руки от ушей и выпрямился.
– Больше не просите! – продолжал фенгол. – Ни за что!
– Не собираюсь вас просить, – я покончил с прутом и осторожно откинул колпак. – Теперь уж действовать придется мне. Вы пока оставайтесь здесь.
Сжав нож зубами, я подтянулся, вылез в круглое отверстие, уселся верхом и оказался в самой высокой точке города Леринзье.
Сильный порыв холодного ветра заставил меня вцепиться в прутья.
Город отсюда напоминал гигантский, не совсем правильной формы конус, в серых глубинах которого хаотично копошились фигурки паучников и улбонов. Перекинув вторую ногу, я огляделся.
Плотная масса низких облаков полностью скрыла небо. Далеко слева виднелась серебристая лента Песчанки и отходящие от нее нити речек-притоков. Лужи озер блестели среди холмов, между которыми торчали игрушечные шпили и башенки Зеленого Замка – до него было ох как далеко! И уж совсем вдали, у самого горизонта, виднелся полуразмытый огромным расстоянием город, наверное, Кидар. От него в нашу сторону на фоне облаков двигалась какая-то точка. Я прищурился, но разглядеть, что это, было невозможно. Прайтеры-то в Ссылке отсутствуют… хотя, по мнению чиновников Эгиды, здесь отсутствуют и РД-машины, а, как выяснилось, по крайней мере одна в наличии все-таки имелась…
Холод пробирал до костей, и я осторожно полез вниз. Из-за прутьев на меня смотрел Смолкин.
– Мляха-муха, гаг ды быбрался? – донесся сиплый шепот.
Не оборачиваясь, я махнул рукой, призывая Кранта к молчанию, затем повис на руках, качнулся и, обхватив ногами шест, перелез с наружной поверхности клетки на него. Стараясь действовать очень тихо, я начал переставлять ноги по перекладинам-ступеням, одновременно поглядывая вниз.
Паучник пребывал все в той же позе – сидел, отрешившись от окружающего, поджав под себя ноги и скрестив руки на груди. Я собирался, подкравшись сзади, придушить его ремнем, либо, если Боб успеет среагировать, ударить ножом…
Все, естественно, получилось не так.
Паучник встал и не спеша пошел по полотнищу в сторону шеста. Похолодев, я удвоил осторожность и почти замер. Бобуазье медленно прошел подо мной и встал боком к шесту, позабыв про угрозу плевка.
Очень медленно и осторожно я продолжал спускаться, на ходу меняя план действия.
Одна ступень, вторая, третья…
Паучник стоял не шевелясь.
Четвертая, пятая, шестая…
У меня неожиданно возникло почти непреодолимое желание. До боли в челюстях сжав зубами лезвие, я пополз быстрее.
Седьмая… как-не-вовремя… восьмая… Святой Заратустра! … девятая-уже-нет-сил-терпеть… десятАПЧХИ!!!
Нож вылетел из моего разинутого рта, и я, соскользнув правой ногой с перекладины и оттолкнувшись от шеста правой рукой, развернулся.
Бобуазье поднял голову.
Я прыгнул, сведя вместе руки, и обрушился на него, ударив локтями по голове. Его тело подкосилось, он упал на мягко спружинившее полотнище, а я – на него. В груди екнуло. Я поднялся на колени и занес над Бобуазье кулак. Паучник лежал не шевелясь, его глаза закатились, так что между веками были видны белки.
– Ну что, получил свой должок, Боб? – прошептал я, обшаривая его карманы. Там было несколько мотков тонких ремней и веревок. Я быстро связал паучника, вытащил из чехла на его поясе кинжал с зазубренным лезвием и решил, что это подойдет лучше, чем нож. Прикинув, на каком шесте должна находится клетка с Пат-Раями, снова полез вверх.
Ко мне опустился фенгол.
– Дайте нож, Салоник, – попросил он. – Я скорее освобожу их. Вы не убили того беднягу?
Я молча протянул кинжал.
Смолкин схватил его и стал подниматься.
– Эй, брадуха! – послышался сиплый голос. – Эй, мля! Выбусди и меня!
– Нет времени, – откликнулся я, глядя вверх. Смолкин уже скрылся за шаром.
– Лучше, мля, бсе же быбусди! Без меня бам не быбрадься из города, а я знаю его, мля, гаг себя самого!
Я обдумал эти слова и к тому времени, как сверху показались фенгол и Пат-Раи, принял решение.
