то частной клинике, а мозги по-прежнему – в Шелухе… Но картины он рисовал – закачаешься.
Паучник немного подумал и сказал:
– Ну и чдо? Задо у меня знагомый дадуиробщиг… Во, смодриде… – он до пупа расстегнул рубаху и продемонстрировал нам бездарно выполненную татуировку, изображавшую улбона, который кусал сам себя за хвост. В середине шедевра красовалась кривая узкоглазая рожа, навевающая неприятные мысли. Тварь в исполнении паучникового татуировщика более всего напоминала кусок шланга с глазами, а у рожи неестественно выпирала нижняя челюсть и перекашивало рот.
– Вод эдо… – Крант ткнул пальцем в улбона-самоеда… – Миробой Улбон, симболизирующий бесгонечность Гонгломерада, а бод эдо… – палец ткнулся в образину… – Эдо, мля, я! Шиг, да?! Чубсдбуеде филособсгую бодоблегу?
– Ну и фигня! – констатировала Лата, но, к счастью, ее слова заглушил треск ломаемых Чочей кустов, и они не долетели до ушей напыжившегося от гордости паучника.
Мы вышли на берег большого, но неглубокого озера – из воды торчали стволы деревьев. Ближе к середине озера они росли гуще, и между ними виднелись какие-то приземистые строения. Очередной дождик как раз прекратился, серая водная гладь напоминала гигантское зеркало, в котором отражались облака.
– Пришли, – констатировал Чоча, и устало опустился на землю.
– И что дальше? – спросил я.
Чоча сунул пальцы в рот и пронзительно, переливчато свистнул.
– Если не хотим плыть, то надо подождать, – пояснила Лата и дотронулась до воды ногой. – Не такая уж и холодная, но…
– Но плыть все равно не хочется, – заключил я, присаживаясь рядом с Пат-Раем. – Мои сапоги еще толком не успели высохнуть.
– Кстати! – Лата повернулась ко мне. – Насчет сапог! Ты, кажется, еще в Хоксусе выдвигал одно условие, помнишь? А раз так, то после того, что произошло на телеге… давай-ка…
– А что произошло на телеге? – уточнил я.
– Какое такое условие, сестра? – поинтересовался Чоча.
Лата осеклась, глянула на брата, затем на меня. Я перевел безмятежный взгляд с нее на Чочу и пожал плечами.
– Так о чем это вы? – переспросил Пат-Рай.
– Ни о чем, – буркнула Лата, зашла по щиколотки в воду и стала умываться.
– Гажись, гдо-до блывед, – просипел Крант.
Мы посмотрели. От строений между деревьями к нам действительно кто-то довольно быстро приближался.
– Надеюсь, тут прием будет не таким, как в Леринзье, – вполголоса пробормотал я.
– Нет, – подтвердил Чоча. – Большинство рыбаков – мои кореша.
– Я ж гоборил, мля, бас бросто бриняли за шбионов Гленсуса, – добавил Крант. – А даг бсе обошлось бы мирно. Брабда, догда бы не бобали бы в гледги и меня бобесили, мля… Даг чдо нет худа без добра… Уй, е-мое, чтоб я сгис!
Последнее восклицание, произнесенное особенно сиплым голосом, относилось к той, кто подплыла к нам и поднялась во весь рост в нескольких метрах от берега. Это оказалась девчонка лет четырнадцати с коротко и неровно подстриженными волосами… совершенно голая. Она выпрямилась и, тряхнув головой, стала с любопытством рассматривать нас.
– Милка в своем репертуаре, – пробормотал Чоча.
– Вот бесстыдница, прости господи! – в сердцах воскликнула Лата.
– Пат-Раи… – не обращая внимания на их реплики, задумчиво произнесла девочка. – Здравствуй, Лата… Здравствуй, Чоча… – поздоровалась она чистым и каким-то не от мира сего голосом. – Маленький паучник… – взгляд голубых глаз, пройдясь по немедленно подбоченившемуся паучнику, остановился на мне. – И новый мальчик…
– Тьфу ты! – Лата топнула ногой так, что по озерной глади разошлись круги.
– Рыжий… – также безмятежно продолжала девочка, которая, кажется, привыкла вслух комментировать все, что видела. – Вам надо в Невод?
– Да, Милка, – подтвердил Чоча и встал. – Нам надо в Невод. Карась там?
– Там.
– А Маманя, Старик, Белфон?
– Все там. Там-там… Сегодня большая рыбалка была, а вечером надо рыбу в замок отвозить.
– Сегодня? Это удачно. Кто поплывет?
– Белфон.
– Ладно, Милка, пригони-ка нам лодку. И скажи Карасю, чтобы достал то, что я оставил ему на хранение. А Мамане – чтоб чего-нибудь состряпала.
– Хорошо… – девочка окинула нас безоблачным взглядом и уплыла.
Чоча почесал затылок и несколько смущенно разъяснил нам с Крантом:
– Мила это… Девчонка Старика и Мамани. Не обращайте внимания, она всегда такая.
– Такая голая? – уточнил я.
– Нет, такая… беззаботная.
Милка вскоре возвратилась. Она сжимала зубами конец веревки, к которой была привязана небольшая плоскодонка. Над низким бортом торчали два весла. Вновь совершенно не смущаясь, она встала, развернула лодку и толкнула ее кормой к берегу.
– Мама сварила уху. Папа с Карасем говорят о женщинах. Горя играет. Остальные пакуют рыбу. Они все рады, что вы пришли в гости. Садитесь по двое. Я вернусь еще раз.
– Мы с Крантом поплывем первыми, – решил Чоча. – Рыбаки, в общем, не имеют ничего против паучников, но лучше будет, если я поприсутствую при знакомстве. Ты как, Крант?
– Бсе б борядге, горешог, – согласился паучник и прыгнул в лодку. – Бмесде, даг бмесде. Нигагих расобых бредрассудгов бродиб бас, дылд немерянных, у меня нед.
Пока сопровождаемая Милкой плоскодонка курсировала между берегом и Неводом, я спросил:
– Ты сказала «Нимб»… Что это? Из какой вы с Чочей реальности?
– Жемчужный Нимб, – сказала Лата. – Нижний.
– И что это означает?
– Там всего один город на целую реальность. Расположен в кратере давно потухшего вулкана. Он так называется – Жемчужный Нимб. И разделен на два сектора: Верхний и Нижний. Верхний сплошь заполнен кабаками, борделями, казино, ипподромами, отелями, треками, тотализаторами, лототронами всякими, кегельбанами, саунами, массажными кабинетами и черти-ти-чем-еще… А в Нижнем живут всякие… вроде нас. Этот Нимб, короче говоря – развлекательная реальность. Одни прожигают деньги, другие жизнь…
– А что прожигали вы с Чочей?
Она покосилась на меня и сказала:
– Твое какое дело? Я, между прочим, тоже кое-что хотела у тебя спросить…
– Они уже там…
Мы замолчали, увидев Милку с лодкой.
– Чоча познакомил паучника с нашими. Они садятся обедать. Спешите, а то вам ничего не достанется… Лата, ты с каждым днем становишься все красивее..
– Только не вставай! – поспешно сказала Лата и сама развернула лодку. – Сиди где сидишь! Уиш, залазь! – скомандовала она, перешагивая через борт.
Мы вплыли под кроны деревьев. Лата сидела на корме, Милка плыла впереди, я греб. До нас стали доноситься струнные аккорды, и вскоре нос лодки во что-то уткнулся. Вытащив весла из уключин, я положил их на дно, встал и обернулся.
Между деревьями на коротких сваях возвышались помосты и строения жилого, полужилого и вовсе нежилого вида. Над покатыми крышами из деревянных труб поднимался дым и быстро рассеивался в наполненном влагой воздухе.
