Милка вылезла на помост, привязала лодку и надела на себя нечто вроде короткой рубашки без рукавов и с широким воротом.
– Вон там-там… – она помахала рукой в направлении сложенного из неотесанных бревен дома с широкими окнами и ушла.
Я прыгнул на помост и помог влезть Лате. Струнные аккорды теперь звучали громче, нас окружала атмосфера спокойствия и беззаботности. Я пошел в обход дома, Лата двинулась за мной. Проходя мимо окна, я заглянул внутрь и увидел полутемную комнату, из глубины которой доносились два голоса – один низкий и хриплый, второй – более высокий и молодой.
– Вот это у меня была… восемь… нет, десять… да! – десять лет назад… Певица из кабаре… Ну и была! Ух и была! Фигуристая до полного опупения! – рокотал низкий. – В смысле – все как на подбор… Ноги – от подбородка… Бюст как у…
– Да хватит уже, Старик, – перебил другой голос. – Ох и надоел ты со своими бабами! Неизменная тема. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– О чем? – недоуменно спросил бас.
– Ну… о чем-нибудь возвышенном.
– О баскетболистках, что ли? Лет пятнадцать… нет – семнадцать тому назад была у меня одна тренерша из спортзала. Рыжая, под два метра, ноги как у…
– Кто такие баскетболистки? – заинтересованно спросил я у Латы, но она только хмыкнула.
Мы миновали дом и увидали Чочу с Крантом – они сидели за столом на высоких лавках и вовсю наворачивали что-то из глиняных мисок. У меня заурчало в животе.
– Лата, кликни Маманю, – попросил Чоча. – И позови Старика с Карасем.
Лата ушла в дом, а я взгромоздился рядом с Пат-Раем. Не поднимая головы, паучник подмигнул мне и облизнулся.
– Од дагая жрачга! – он показал большой палец. – У нас, мля, в Леринзье, рыбой не часто бобалуешься. Сюда, мля, еще чего-нибудь горячидельного… Одбразднобадь осбобождение…
Из дома появилась Лата и дородная тетенька в сером платье, обе с мисками и ложками в руках. Вглядевшись в лицо незнакомки, я признал в ней ту самую женщину, которую видел на площади Хоксуса вместе с тремя детьми во время облавы.
– Здрасьте! – сказал я, когда они подошли и поставили миски на стол. – Не узнаете меня?
– Что-то не припомню, милок, – прищурившись, ответила она. – Как звать?
– Уиш Салоник, – я широко улыбнулся, что не помешало мне отправить в рот первую ложку восхитительно горячей ухи.
– Серьезно? Твои старики, видать, любили пошутить. Я – Маманя. Чоча, как поешь, иди в дом, не нравится мне твоя нога.
– Мне и самому она не нравится, – проворчал Пат-Рай.
К столу подошли двое рыбаков, оба невысокого роста, оба одетые в одинаковые грязно-серые штаны и рубахи, но один поплотнее и помоложе, а второй уже почти старик, худой, как щепка и сутулый.
– Так вот, я говорю, просыпается она под утро… – хрипло рокотал второй.
– Это ж прям сил никаких не хватает! – возмутился первый. – В твои-то годы! Окстись, не порть гостям аппетит!
– Что наши годы… Как раз в самый раз. А аппетит после етого токмо улучшается.
– Карась, Старик, это – Уиш, новичок, – представил меня Чоча. – А это Крантуазье.
– Паучник, что ли? – уточнил Старик.
– Паучник. Имеешь что-нибудь против?
– Да вроде нет. По мне, хоть паучник, хоть засрючник, все едино. Никогда не видел паучниковых баб, однако…
Все были очень голодны, кулинарное искусство Мамани не оставляла желать лучшего, так что с ухой мы покончили в два счета, после чего Чоча, Карась, Старик и Крант завели какой-то специальный разговор, касавшийся политики Хоксуса в отношении Кадара и Леринзье, а Лата с Маманей, прихватив пустые миски, удалились в дом и плотно прикрыли за собой двери.
Я взял у Карася табаку, свернул самокрутку, закурил и не спеша пошел в обход помоста. Струнные аккорды, звучавшие все это время как ненавязчивый музыкальный фон из оркестровой ямы во время действия пасторальной пьесы, стали громче и превратились в соответствующую атмосфере минорную мелодию.
За широким сараем, в котором лежали перевернутые плоскодонки, открылся вид на озеро. Среди деревьев и других помостов в воде бултыхался целый выводок детей, все голышом. Некоторые залазили на нижние ветви и с визгом прыгали в воду, поднимая фонтаны брызг. Горячая уха согрела, но я все равно зябко поеживался. На мой взгляд, погода не располагала к купанию.
Я обошел сарай и увидел покачивавшуюся недалеко от помоста лодку. В ней сидел молодой красавчик с длинными волосами и томным лицом. Он перебирал струны незнакомого мне инструмента, корпус которого напоминал цифру '8'. Рядом, положив голову на его плечо, примостилась Милка. Оба не обратили на меня внимание.
Выплюнув самокрутку, я присел на краю помоста и опустил руку в воду. Она оказалась очень теплой, по-моему, даже теплее воздуха. На дно озера, кажется, выходили теплые источники.
– Уиш! – донеслось до меня, и я стал возвращаться.
Чоча и Карась уже ушли. Судя по активной жестикуляции и тому, что рубаха Кранта была расстегнута до пупа, он в очередной раз рассказывал историю своей жизни и демонстрировал рыбакам наколку. Примостившаяся рядом со Стариком Лата была одета в новое платье и обута во что-то вроде плетенных сандалий. Она указала мне в сторону дома. Кивнув, я прошел мимо.
Тусклый огонь свечи озарял высокий кувшин, три чашки, три листа пергамента и Чочу с Карасем, склонившихся над ними. Нога Пар-Рая была в несколько слоев перемотана серой материей.
– Сядь, Уиш, – сморщившись, Чоча помассировал икру. – Сядь и смотри сюда…
Я сел, разглядывая пергаменты, на которых были какие-то чертежи, надписи и стрелочки синего и красного цвета.
– Ну? – спросил я, наполняя третью чашку. – И чего это?
– План тайных ходов замка. Когда я еще служил там охранником, случайно наткнулся на дверь под ковром в лаборатории, где работал этот псих-изобретатель, Урбан Караф. Я как раз дежурил в коридоре второго этажа и знал, что в лаборатории никого нет… а потом вдруг из дверей появился Гленсус. Я успел спрятаться под лестницей, так что он меня не заметил и прошел мимо. Меня, конечно, это заинтересовало, ночью я обыскал лабораторию, ну и нашел эту дверь, а потом каждый раз, когда выдавалась возможность, изучал ходы и отмечал их на плане. Короче говоря, замок напичкан ими от крыши до фундамента.
Я отпил из чашки – это оказалось кислое крепкое вино с пряным привкусом – одновременно разглядывая чертежи и надписи на пергаментах. Там были синие квадраты и кружки, разделенные на сектора. Почти в каждом имелись красные стрелочки и надписи вроде: «3-й кам. вниз от ок.», «В шкф.», «Под квр.»…
Чоча стал показывать:
– Вот смотри… Каждый квадрат – это этаж одной из башен или какой-нибудь постройки. Тут я отметил все коридоры, залы, лестницы, в общем, все, что на этаже расположено, а красным цветом указываются потайные ходы… – Чоча вновь сморщился и осторожно потрогал ногу. – Пухнет, чтоб ее… И ноет… Маманя протерла рану и наложила компресс из каких-то трав, но, боюсь, к вечеру все равно не смогу ходить.
– Что означают надписи? – спросил я.
– Я ими отмечал какую-то примету, связанную с каждым лазом. Вот смотри… «В шкф.» – значит: ищи в шкафу. Помню, это в южной башне. Видишь, возле этого квадрата написано: «Ю. Б., 3-й эт.». Значит, южная башня, третий этаж. Там много заброшенных залов, в которых свалена старая рухлядь. В шкафу, за кучей тряпок я и нашел этот ход. Или вот… «Под квр.» – значит, дверь, скрытая под ковром… Понял систему?
Чувствуя, как меня охватывает сонливость, я отпил вина и сказал:
