— Вон там, — показал я, и оно появилось.
Вернее они: четыре человека на лошадях приближались к нам по тропинке. Над седловиной обрисовались четыре силуэта всадников, черные на черном, закутанные в плащи или бурнусы. Лошади скакали бесшумно.
— Мне это не нравится, баска.
— Тигр… посмотри!
Я прищурился, как обычно делала она, и приставил ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза, потому что внезапно вспыхнувшие огни ослепили. Они загорелись за каждым всадником на задней луке седла и на их фоне люди превратились в черные фигуры.
— Аиды, — пробормотал я с отвращением, когда все четверо обнажили мечи.
Лошади боятся огня, они от него с ума сходят, перестают соображать, но этих лошадей не пугали ни языки пламени, ни его отблески, игравшие на клинках, которые всадники держали в опасной близости от голов животных. Лошади мчались к нам в жуткой, ненормальной тишине.
Потом они перешли на рысь.
— Дел, — небрежно начал я, — по-моему самое время начать петь. Нам понадобится любое преимущество, какое мы сможем заполучить.
Дел запела, а лошади приближались, выдыхая дым из ноздрей. Мечи горели как головни.
Всадники разделились — двое поскакали вперед, двое задержались. Повозка была окружена. Мечи сияли как факелы, освещая четыре знакомых лица.
Четыре мертвых лица: этих людей мы уже убивали, но каким-то чудом они снова ожили.
Песня Дел прервалась. Дел задержала дыхание, а потом прерывисто выдохнула.
— Тигр, ты видишь?
— Я вижу, баска. Продолжай петь.
Но она не пела.
— Как это возможно?
— Конечно невозможно. Если не использовать магию, — я тяжело сглотнул. — Однажды ты убила их, Дел. Значит расправишься с ними и сейчас.
— Но я разрезала их на куски, Тигр! А эти целые.
В этом она была права. Четыре совершенно целых бандита спустились с седловины как с Северного неба. Закутанные в знакомые Южные шелка, обнажившие сверкающие Южные мечи, они что-то кричали нам, но звуков мы не слышали.
Как это возможно?
— Не обращай внимания, — мрачно посоветовал я. — Придется снова с ними разобраться.
— Локи, — выдохнула Дел. — Это их работа. Только у них хватит могущества на такое.
— Хватит могущества сшить куски в целое? — я тяжело вздохнул. — Тогда давай их снова разрубим.
— Прошлый раз они были людьми.
Сейчас — нет.
— Пой, — потребовал я, — пой, чтобы получить все, что возможно.
Локи, люди, кем бы они ни были, они знали, как управляться с мечами и делали это мастерски, нанося удары и играя с нами на скаку. Мы с Дел отступили к повозке, потом нас от нее отрезали, отогнав как стадо безмозглых овец. Но мы пробивались обратно, вкладывая в бой все наши силы и умение, дразня людей на лошадях, пока их игра не перестала походить на игру, а стала смахивать на бойню.
Я услышал, как всхрапнула старая кобыла и, взглянув на нее краем глаза, увидел сияющий меч, перерубавший веревку. Кобыла неуклюже повернулась, с трудом сделала два шага и тяжело опустилась на землю. Больше она не двигалась.
Мой мир был наполнен шумом и пламенем. Ноздри забивала вонь гниющей плоти, острый запах пропитавшейся потом шерстяной ткани и запах соленого пота, запекшегося на коже. Клинок сталкивался с клинком, наполняя воздух песней мечей — самыми приятными звуками из всех, существующих в мире. Звуками, несущими смерть.
Я дышал тяжело, жадно втягивая воздух, хрипел, кашлял, сплевывал, пытался отбить два меча, которые снова и снова рвались ко мне. Отбивая атаку, я взглянул на Дел и, заметив как тяжело давался ей бой против горящих мечей, понял, что независимо от того, кем или чем были наши противники, живые или воскресшие, они представляли собой серьезную опасность.
Мне еще ни разу не удалось пробиться сквозь защиту, не удавалось даже задеть лошадей. Я не мог подобраться к ним, меня отталкивала сталь. А потом один из всадников совершил ошибку: он подъехал слишком близко и я кинулся в атаку. Я сделал выпад, острие пронзило шкуру и лошадь растаяла, превратившись в дым.
— Дел, — закричал я, — они не настоящие!
— Еще какие настоящие, — пропыхтела Дел.
— Проскочи под мечами и доберись до лошадей. Лошади не настоящие, это просто иллюзии из дыма.
Не могу не отдать этой Северянке должное, слушать она умела. Через минуту еще один Южанин стоял на земле, поскольку на облаке дыма усидеть не смог. Двое остались на лошадях, еще двое уже были на своих ногах. Теперь до них проще было добраться.
Вообще-то даже добираться не пришлось. Оказавшись на земле, существа начали разваливаться на части.
От них отваливались кусок за куском — рука, голова, кисть. От вони нечем было дышать.
Сидящие на лошадях оставались целыми. Один подъехал ко мне, другой взялся за Дел. Кем бы они ни были, их не обеспокоило поведение приятелей на земле. Всадники видели только нас.
Один приближался ко мне. Я пригнулся, повернулся и отпрыгнул, пытаясь перерезать сухожилия лошади, но всадник заставил животное отпрянуть. Лошадь шарахнулась налево, а всадник занес пламенеющий меч. Я пригнулся, но недостаточно. Вся моя левая рука стала сплошной болью.
Я не помню, что именно я закричал, наверное что-то очень непотребное. К этому моменту одну руку полностью парализовало, и меч я мог держать только правой. Тяжелое оружие было рассчитано на две руки и именно этому меня всю жизнь и учили. Сжимая рукоять одной рукой, я никак не находил привычного баланса и не мог приспособиться.
Рядом тяжело дышала Дел. Нанося очередной удар, она вскрикнула. Я хотел обернуться и посмотреть, но не смог — всадник снова был около меня.
Я поскользнулся, упал на одно колено, попытался вскочить, но земля размокла от дождей. Я видел, как к моей голове приближается клинок, инстинктивно вскинул беспомощную левую руку для защиты и услышал крик за спиной.
Аиды, баска, не надо…
Кричала не Дел. Киприана.
Я упал, откатился и поднялся как раз, чтобы увидеть, как она всаживает заостренный конец боевого посоха в грудь лошади, а толстый конец посоха упирает в повозку, чтобы удержать напор животного. Лошадь еще глубже налетела на острие, и из раны повалил дым вместо крови. Потом дым рассеялся.
Всадник упал, усмехнулся и начал разваливаться на куски. Меч уже не горел, он превратился в мертвую, холодную сталь.
В четырех футах от нас Дел перерезала глотку последней лошади. Когда дым рассеялся, мы с Дел снова остались одни, не считая Киприаны.
Девочка дышала тяжело и хрипло. На ее лице засыхали пятна крови. Моей крови.
— Киприана, — пробормотал я, заставляя себя встать, и, пошатываясь, направился к ней. — Киприана, все кончилось. Кончилось, — я вытащил посох из судорожно сжатых пальцев. — Он больше не нужен.
Руки снова попытались схватить посох, поймали воздух и Киприана спрятала лицо в ладонях. Из повозки доносились всхлипывания. Не Массоу, Адары.
Я ощутил холодную ярость. Женщина рыдала из-за дочери, которая в тяжелую минуту совершила смелый поступок. Вместо рыданий Адара могла бы выйти к нам и посмотреть, что сделала ее дочь.
