Леди неукротимость

наслаждаешься розой, то устраиваешься на ирисе. Не пытайся подобраться ко мне, сэр. Я оборву вам крылышки.

Внимание Алексиса было все еще приковано к произнесенным ею ранее словам.

– Я не был у Офелии в ту ночь, когда случился пожар.

– Ага.

– Мисс Грей, – он гордо выпрямился во весь рост, – ни у кого еще не было повода сомневаться в моих словах.

– Ну что ж, значит, пора начинать привыкать к этому.

– Не надо смотреть на меня с таким злорад­ством. Скоро подвергнутся сомнению вовсе не мои слова.

– О чем это ты?

Он скрестил руки на груди и улыбнулся ей. Она, подбоченясь, сердито смотрела на него, и ее поза позволяла ему прекрасно рассмотреть ее фигуру.

– Тебя давно уже нет с гостями. Меня тоже. Сами Динкли не могли бы придумать лучшего спо­соба себя скомпрометировать, – он обошел вокруг стола и встал рядом с ней. – Весь замок знает к этому моменту, что мы исчезли, и я могу поспо­рить на одну из твоих бесценных золотых шахт, что никто никогда не поверит в то, что мы провели все это время в разговорах.

Чтобы подчеркнуть свои слова, он ухватился-таки за соблазнительный локон. Тыльной стороной пальцев он прикоснулся к ее груди, и она тут же отпрыгнула от него. Он продолжал держать ее ло­кон, пока она не вырвала его у него. Он улыбнулся с выражением триумфа на лице, но она тут же вырвала у него победу.

– Извини, но я должна тебя разочаровать. Мне абсолютно все равно, даже если все подумают, что я развлекала целый полк.

– Тебя изгонят из общества.

– А я никогда и не хотела принадлежать к не­му.

Он подошел к ней еще ближе.

– Ты будешь уничтожена.

– Уничтожить можно платье, торт, иногда уничтожаются целые города, но женщин нельзя уничтожить, милорд. Вам, наверное, будет приятно узнать, что я могу жить вполне счастливо, зная о том, что половина Англии считает меня надшей женщиной.

Он шепотом выругался, подумав про себя: De 1’audace, encore de Faudace, et toujour de Faudace, ma petite [4] . Вслух же он сказал:

– Возможно, тебе это безразлично, но твоей матери – нет. Если ты будешь продолжать в том же духе, ей никогда не целовать руки при королев­ском дворе.

Понимание, отразившееся на ее лице, было дос­тойной расплатой за все те удары, которые она нанесла ему. Почти. Он не мог вынести несчастного выражения ее глаз.

– Но я ничего не могу сделать, – сказала она. – Ты сам сказал, что уже слишком поздно.

Он не смог устоять против того, чтобы взять ее руку, но он был удивлен, когда она не отняла ее у него. Возможно, она просто этого не заметила.

– Прости, – сказал он. – Мне следовало бы предупредить Кардигана, но меня отвлекли.

– Динкли?

– Они устроили ловушку. Господи, как я устал от этой борьбы. Мадемуазель Сен-Жермен пыталась сделать из меня колечко и надеть его на палец. По-французски, конечно. Она думала, что на ино­странном языке я буду более беззащитным. Во вре­мя войны дочь одного из пехотных генералов про­бралась ко мне в палатку. Мы были тогда в Крыму, Бог мой! – простонал он. – В моей жизни было слишком много женщин. Кейт глубоко вздохнула:

– Граф погнался за мной даже несмотря на то, что у него носом шла кровь. Если он разрушил мою репутацию, я разукрашу все его лицо.

Они стояли рядом, как товарищи по несчастью, и всматривались в свет лампы. Алексис внезапно рассмеялся. Кейт сердито на него посмотрела, когда он повернулся к ней и крепко схватил ее за плечи.

– Маленькая дикарка, как тебе понравится на­стоящая большая месть?

– Очень понравится.

Сделав шаг назад, он склонился над ее рукой, а затем прижал ее к своему сердцу, восторженно глядя ей прямо в глаза.

– Тогда окажи мне честь, объявив о своей по­молвке со мной, моя дорогая.

Она тут же вырвала у него свою маленькую руку.

– Ну ты и гадость!

– Всего на несколько месяцев. Для защиты, ради твоей репутации. Ради твоей матери.

– Ради мамы? – Плечи Кейт поникли. Она потерла свой ушибленный лоб. На несколько дней?

– Месяцев.

– Дней.

– Три месяца.

– Недели.

– Подумай о маме, – сказал Алексис. – Ведь это временно.

– Шесть недель.

– Я склоняюсь перед твоим желанием.

– Мне почему-то трудно в это поверить. Что ты делаешь?

Алексис воспользовался ее рассеянностью, что­бы обнять ее. Он положил руку ей на затылок и приблизил свои губы к ее губам. Прежде чем поцеловать ее, он сказал:

– Я скрепляю наш договор.

Поцелуй пронизал его насквозь. Он так старался не смотреть на нее весь вечер, а только украдкой бросал на нее взгляды. Каждый беглый взгляд на ее лицо и грудь возбуждали в нем желание, заставляли все его внутренности переворачиваться. Он был сыт взглядами. Его рука должна была лежать у нее на груди, и он положил ее туда.

Прежде чем он смог понять, что происходит, нежный рот и грудь были оторваны от него. Он чувствовал себя так, как будто бы с него сорвали его собственную кожу. Он вынужден был сделать шаг назад, чтобы ухватиться за стол. Через мгновение он открыл глаза и понял, что он стоит у стола с закры­ тыми глазами, тяжело дыша и раскрасневшись, как похотливый школьник. Чтобы скрыть смущение, он улыбнулся Кейт. Она отошла в темноту, куда не падал свет лампы, и ему было плохо ее видно.

– Я провожу тебя обратно в замок, – сказал он. – В таком виде тебе нельзя присоединяться к гостям.

Она попыталась привести волосы в порядок, но безуспешно.

– Я знаю.

– Мне придется рассказать остальным, почему нас так долго не было. Я скажу, что от избытка чувств ты ощутила усталость и ушла к себе.

– Я? От избытка чувств? Он прищурился.

– Я понимаю, что ты не испытываешь никаких чувств. Притворись. Сделай мне одолжение. Если уж мы помолвлены, то ты не можешь продолжать относиться ко мне так, как будто бы я прокаженный.

Он предложил ей руку, и она приняла ее с энту­зиазмом ребенка, которому предстояло вырывать зуб. «Клянусь предками королевы», выругался он про себя. Он все еще испытывал боль от сексу­ального напряжения, а она была холодна, как гор­ное озеро.

Они вышли из главной башни, и Алексис накрыл ее руку, лежавшую у него на руке, своей ладонью так, чтобы она не могла выдернуть ее у него. У него было целых шесть недель, а может быть, и больше. Прежде чем пройдут эти шесть недель, маленькая дикарка забудет свои железные дороги и золотые шахты, мистера Поггса и даже маму. Когда он добьется своего, она будет льнуть к нему так же, как сейчас Каролина Бичуит. Она будет ожидать его, изучать его настроения и его удовольствия. Особен­но его удовольствия.

Он очень редко старался использовать всю ту силу очарования, которой, как ему было известно, он обладал, так как ее использование обязательно влекло за собой необходимость выносить утоми­тельные