Леди неукротимость

Она прикоснулась пальцами к рельефной фигуре мифического зверя, выполненной из золота и сереб­ра, а затем принялась примеривать свою ладонь к одной из металлических перчаток, когда она услышала звук захлопывающейся двери. Обернув­шись, она увидела, как к ней приближается Фальк, у которого был такой вид, как будто бы он застал кого-то в церкви за игрой в карты. Расположившись между ней и ближайшим выходом из зала, Фальк начал высказывать все, что думал о Кейт, без всяких предварительных замечаний.

– Мисс Грей, я не думал, что вы похожи на всех остальных жадных охотниц за титулами. Я на­ стаиваю на том, что бы вы разорвали эту помолвку. Это не что иное, как грабеж и воровство.

– Но я…

– Меня ввели в заблуждение ваши американ­ские манеры, я полагаю. Мне следовало бы помнить о том, насколько распущенными могут быть амери­канские женщины. Именно ваши манеры женщины легкого поведения заставили Алексиса забить копы­тами, ваше хождение в юбке-брюках и неподобаю­щей одежде.

Он поднял руку и с обличающим видом указал пальцем на Кейт. Он был таким высоким и кипел таким праведным гневом, что Кейт действительно почувствовала себя виноватой, сама не зная в чем.

– Вся греховность мира ничто перед греховнос­тью женщины, – продолжал он. – Вы соблазнили Алексиса неприличным выставлением себя напоказ и своим блудливым языком.

Кейт непонимающе посмотрела на Фалька.

– Блудливым языком?

– Я повторяю: выпустите этого юношу из сво­их когтей.

В этот момент послышался быстрый звук шагов. Кто-то оттащил Фалька от Кейт, и она увидела мускулистое тело маркиза прежде, чем Валентин Бофорт бросился между Алексисом и его кузеном. Они обстреливали друг друга взглядами на рассто­янии.

– Вы забылись, сэр, – сказал Алексис. – И вы позволяете себе слишком много, когда отважива­етесь говорить подобные вещи моей невесте.

– Мой долг– защитить тебя от греха, – ска­зал Фальк.

– Если вы еще раз рядом с именем Кейт упомя­нете слово «грех», я затолкаю вас в эти разукрашен­ные доспехи.

Фальк провел ладонью по своему седеющему затылку.

– Я не понимаю, Алексис. Ты никогда раньше не позволял своим желаниям увлекать за собой твою способность к рассуждению.

– Клянусь Богом, сэр, я научу вас уважать чувства моей дамы, даже если мне придется для этого взять в руки кнут.

Фальк, ничуть не обеспокоенный, покачал го­ловой:

– Ты огорчен. Мы поговорим об этом позже, когда ты успокоишься.

– Фальк, вернись, – Алексис бросился было вслед своему кузену, но Вэл удержал его от погони.

– Пусть идет. Он никогда не мог ничего понять там, где дело касалось женщин. Damnant quod non intelligunt, друг мой.

Кейт рассмеялась и перевела:

– То, чего не понимают, проклинают. Суровое выражение на лице Алексиса сменилось улыбкой, и он взял Кейт за руку.

– Я и сам иногда с трудом понимаю эту ма­ленькую дикарку. Кстати, о дикарях, я видел Кар­дигана. Такое впечатление, что он кого-то разыски­вает. Не тебя ли?

– Да, но не беспокойся. Я приняла меры предо­сторожности.

– Я не могу удержаться от любопытства и не спросить, что это за меры, – сказал Вэл.

– Ничего особенного, – ответила Кейт. – Все­го лишь небольшой нож.

Оба мужчины посмотрели на ее платье.

– Вы не сможете его увидеть. Вэл прокашлялся и поклонился:

– Я вынужден просить позволения удалиться, прежде чем я скажу что-нибудь такое, в результате чего я окажусь втиснутым в эти разукрашенные доспехи.

ГЛАВА 12

Когда Вэл вышел из зала, Кейт снова повер­нулась к заинтересовавшим ее доспехам. Она взя­лась за металлический палец перчатки и принялась сгибать и разгибать его.

– Где нож, Кейт?

Она вздрогнула и обернулась к Алексису.

– Привязан к ноге, – ответила она, а затем снова обратила свое внимание на доспехи. Ее рука потянулась к шлему, передняя часть которого была вытянута вперед, как морда животного.

– Кэти Энн!

Она посмотрела на Алексиса. Он все еще был в одежде для верховой езды, но ни в его лице, ни в теле не было никаких признаков изнеможения, характерных для него после его смертельных скачек.

– Оставь доспехи в покое, – сказал он. – Меня охватывает дурное предчувствие при мысли о том, что ты намеревалась сделать этим ножом.

– Ничего особенного, – она сочла разумным не упоминать о последнем разговоре с графом.

Алексис с угрожающим видом сделал по направ­лению к ней два шага.

– Я только собиралась испугать его, если в этом будет необходимость, – быстро сказала она.

– Нет.

– Но я думала, что тебе больше понравится, если я возьму нож, а не револьвер.

– Бог мой, – Алексис потер висок с таким видом, как будто у него раскалывалась голова.

– Я могу взять револьвер, – сказала она.

– Нет, нет, – он как бы в раздумье прикусил свою нижнюю губу. – Я полагаю, что ты не позво­лишь мне оберегать тебя.

– Конечно, – сказала она.

– Но ты не откажешься от своего ножа. Она покачала головой и улыбнулась ему.

– Хочешь посмотреть, как я его бросаю?

– Ты знаешь, что с моими кавалеристами уп­равляться легче, чем с тобой?

– Спасибо?

Алексис ничего не ответил. Он схватил ее за руку и потянул в сторону старой скамьи, где он сел рядом с ней и взял ее руку. Кейт увидела, как ее пальцы исчезли в его ладони. От тепла его кисти жар разлился по всей ее руке. Она почувствовала внутри легкую дрожь возбуждения.

– Я должен извиниться за моего кузена, – ска­зал он.

– В этом нет необходимости. Ты не несешь ответственности за его плохие манеры. И как бы то ни было, я чуть не рассмеялась ему в лицо. Поду­мать только – он считает меня Иезавелью!

– Чему же тут смеяться? Она опустила глаза.

– Вряд ли меня можно назвать женщиной, ко­торую мужчины считают неотразимой.

Она заметила только быстрое движение, и без всякого предупреждения его губы сомкнулись на ее губах. На мгновение она оставила глаза открытыми и уловила взглядом густые черные ресницы, синева­тую тень на выбритых щеках. Почувствовав, как его губы впиваются в ее рот, она закрыла глаза. Затем он отпустил ее. Он провел кончиком языка по ее губам, прежде чем отстраниться, чтобы посмотреть на нее. Взяв ее рукой за подбородок, он приложил большой палец к ее губам.

– Я объясню тебе то, чего тебе, очевидно, никогда не говорили, – прошептал он. – Твое ли­цо – это совершенный овал. Твои глаза могут быть похожи на глаза испуганного жеребенка, а затем в одно мгновение превратиться в озера вулкани­ческого стекла. Я с огромным трудом удерживаюсь от того, чтобы не запустить руки в твои волосы, когда падающие на них солнечные лучи превращают их в шелковый костер. И я уже не могу припом­нить, сколько раз мне приходилось удерживать себя оттого, чтобы затащить тебя в ближайшую спальню и попытаться… ну, возможно, мне лучше не разви­вать эту мысль, – он