Леди неукротимость

прикоснулся пальцем к кончи­ку ее носа. – Ты ведь не понимаешь этого, правда? Она положила руки ему на грудь и, упершись ладонями, оттолкнулась от него.

– Ты совсем не думал, что я такая замечатель­ная, когда мы впервые были представлены.

– Но ведь это случилось во время пожара, моя невинная. Даже я не могу ухаживать за дамой, когда на моих глазах сгорает дотла дом.

– Нет, я имею в виду прошлый год. У Офелии был бал. и ты сказал, что повредил ногу и не можешь танцевать со мной, – она боялась поднять взгляд на Алексиса, но он молчал так долго, что ей пришлось сделать это. Он, нахмурив брови, озада­ченно смотрел на нее.

– Я была очень белая, и волосы у меня были зачесаны назад, – сказала она.

– О, – он на несколько мгновений задумался, а затем изумленно уставился на нее. – Так это была ты под всей этой пудрой? Не надо, не говори мне. Это Офелия сказала тебе напудриться, я знаю. – Он вздохнул. – Я действительно сказал, что не могу танцевать. Я был груб.

Кейт кивнула. Она не собиралась говорить ему о том, что видела, как он танцует с другой женщи­ ной после того, как он отказался танцевать с ней. Она боялась доверить ему свою боль.

– Я был разъярен и позволил своему гневу вырваться наружу, – сказал он. – К сожалению, ты оказалась на пути. Я хотел швырнуть Офелию в ближайший свинарник.

Он отпустил Кейт, и она повернула голову, что­бы увидеть, как он встает со скамьи. Он опустился перед ней на одно колено и взял ее руку в свои.

– Ты не позволишь мне извиниться за Фалька, но ты должна разрешить мне сделать это за себя.

Кейт внимательно рассматривала пол.

– Ты поступил нечестно, – сказала она, бросив на него взгляд.

На его лице тут же расцвела восхищенная улыбка.

– Ты– честная малышка. Можешь ли ты простить меня за то, что я был таким ослом?

Кейт почувствовала, что ее лицо пышет жаром, и, не поднимая головы, быстро кивнула. Алексис снова рассмеялся и поцеловал ее в щеку. Он накло­нил голову так, чтобы ему было видно ее глаза.

– Это я должен смущаться, – сказал он. – Ведь ошибку допустил я.

Как только она заставила себя посмотреть на него, она сразу же почувствовала себя лучше. Он выглядел гораздо менее угрожающим, когда он сме­ялся. Уголки губ Кейт приподнялись, и Алексис тут же перестал смеяться. Она увидела, как изменилось выражение его лица. Он, не мигая, смотрел на нее, а потом сглотнул и закрыл глаза. Когда он снова открыл их, на нее нахлынула зеленая волна жара, которая заставила ее вспомнить о пустыне, о рас­плавленном солнечными лучами воздухе, островках зеленых пальм и великолепном, опасном льве, гото­вящемся к прыжку. Кейт поняла, что стоит за этими образами. Он был возбужден.

Почему он ничего не говорил? Он просто непо­движно сидел и обливал ее тело горящим маслом своего взгляда. Она хотела прикоснуться к его гу­бам, как он прикоснулся к ее. Она боялась, что если он ничего не скажет, то она просто вцепится паль­цами в его ногу. Она чувствовала, что должна это сделать. Ее пальцы шевельнулись, и она в тревоге вскочила на ноги.

Быстро проскользнув мимо Алексиса и уклонив­шись от его объятий, она начала что-то быстро говорить:

– Мне действительно нужно написать письмо. Если я не буду следить за своей корреспонденцией, мистеру Поггсу может прийти в голову самому

вести дела с моими советниками. А завтра я собира­юсь съездить в Мэйтленд Хауз.

Алексис поднялся и стоял к ней спиной, опустив голову. Затем он сделал глубокий вдох и повернулся к ней.

– Это напомнило мне о том, – сказал он, – что мы еще не решили вопрос о твоем поведении. Каждый человек должен стремиться стать лучше, Кейт, и ты не исключение. Мне было бы очень приятно, если бы ты строила свое поведение по образцу поведения леди Ханны.

Кейт покраснела.

– Я никогда не утверждала, что у меня нет недостатков.

– И тем не менее ты взрываешься при малей­шем намеке на критику. Если когда-либо мужчины и находили тебя непривлекательной, то это из-за твоего поведения, а вовсе не из-за твоей внешности, которую вовсе нельзя назвать непривлекательной.

– Если я тебе не нравлюсь…

– Вот видишь. Это как раз то, о чем я гово­рю, – он принялся ходить перед ней взад-вперед. – Ты мне нравишься, но поведение английской леди отражается на мужчине, который за нее отвечает. В глазах всего общества я являюсь твоим женихом, и, таким образом, вскоре на мне будет лежать от­ветственность за тебя и твое имущество. Я должен буду руководить тобой и следить за тем, чтобы твое поведение не наносило урон чести моего имени. Я не хочу, чтобы ты оскорбляла лучшие чувства полови­ны населения этого графства.

Кейт не смогла ничего сказать, потому что это было для нее слишком большим ударом. В его рассказе она выглядела каким-то щенком, которого нужно приучать к жизни в доме. Боясь, что у нее вырвется одно из тех живописных ругательств, ко­торым ее научила Пейшенс, она повернулась спиной к маркизу Ричфилду и гордо вышла из зала.

В своем гневе Кейт почти не обращала внимания на то, куда она направляется. Когда же она сделала это, она обнаружила, что находится в том крыле, где были расположены комнаты ее и ее матери. Из гостиной Софии до нее донеслось пение матери. Кейт постучала и вошла.

В ее теперешнем настроении комната раздража­ла ее даже больше, чем обычно. Мебель была обита тускло-коричневой тканью, от одного вида которой у нее тут же портилось настроение, а позолоченные ножки черных мраморных столов были выполнены в виде толстых баранов, стоящих на задних ногах. Старинные и дорогие вещи не становятся от этого менее безвкусными.

София вышивала, сидя на небольшой кушетке у окна. Она поднялась и поцеловала Кейт в щеку.

– Моя маленькая девочка. У меня до сих пор кружится голова при мысли о том, как моя малень­кая девочка поймала маркиза.

– Не надо считать короны на гербе, – сказала Кейт. – Я раздумываю, а не выбросить ли мне мою добычу обратно в вонючий пруд?

Прежде чем ответить, София бросила на Кейт внимательный взгляд.

– Ты расстроена. Что-нибудь случилось? Кейт упала на кушетку рядом с матерью и, наклонившись вперед, уперлась локтями в колени.

– Он постоянно донимает меня, хуже, чем мухи корову. Извини, мама.

– Я знаю, что любить очень тяжело, – ответи­ла София, – но если тебя что-то беспокоит, моя дорогая, то тебе лучше поговорить об этом с Алек­сисом, а не убегать от него.

Кейт повернула голову, чтобы посмотреть на мать. Когда о ее чувствах к Алексису говорил кто-то другой, это странным образом делало их более реальными. Мама думает, что она любит Алексиса.

– А как ты узнала, что ты любишь папу?

Софья, сделав последний стежок, завязала на нитке узелок и взяла свои ножницы. Она улыбну­лась и ответила:

– Я очень долго не знала этого. Твоей отец ужасно раздражал меня. Он беспрестанно дразнил меня. И мы ссорились, хотя я и пыталась не делать этого.

– Вы ссорились с папой?

– Только когда он вынуждал меня к этому. Никто из нас не хотел первым признаться в своих чувствах, и естественно, ему, как мужчине, при­шлось взять инициативу в свои руки.

– Я рада, что вы ссорились. Я хочу сказать, что, понимаешь…

– Ты не чувствуешь себя такой одинокой? – спросила София.

Кейт улыбнулась и откинулась на спинку ку­шетки.

– Но я не уверена. Любви нельзя научиться по книгам, а учиться на собственном опыте очень больно.

София положила свое вышивание на колени и кивнула: