Достойный наследник

нехорошо, мастер Армин, — это очень нехорошо. Ради блага гильдии мы оставим Карла Куллинана в покое. Пусть себе правит своей карликовой империйкой; гильдия это переживет. Мы переживем его, Армин.

Армин ответил не сразу; пальцы его бегали по изуродованной правой щеке.

Карл Куллинан действительно очень любим. Было время — годы, годы назад, — когда Армин глядел вслед этому всеобщему любимцу, этому лучшему из людей: тот мчался по коридору горящего корабля, а сам Армин лежал на палубе и, корчась от боли в сломанной челюсти, тянулся перебитыми пальцами к бутыли с целительным бальзамом…

Ирин снова постучал по пергаменту.

— И еще кое-что. Я переговорил с Гильдией магов. Они не хотят ничего предпринимать против него. Вдело вовлечен этот проклятый меч — а значит, вовлечен Арта Мирддин. Никто из их гильдии не желает связываться с Арта Мирддином; в последний раз, когда гильдмастер Люций выступил против Арта Мирддина, они превратили Элрудский лес в Элрудскую пустошь — ты хотел бы увидеть пустошь Пандатавэйскую? Ты хотел бы, чтобы нас — теперешних мастеров гильдий — винили в этом?

«Нет, — подумал Армин, — я не хотел бы, чтобы меня помнили за это. А вот за что я хотел бы, чтоб меня помнили, — так это за то, что я обезглавил Карла Куллинана».

— Может прийти время, Армин, — проговорил Ирин, — может прийти время, когда мы сумеем получить эту голову. Но не теперь, когда он тот, кто он есть. Не теперь, когда он настолько — и по-настоящему — опасен. До тех пор, покуда он остается в пределах своей империйки, — ты оставишь его в покое. Оставишь на самом деле — ты понял?

Армин подавил раздражение.

— Я понял, гильдмастер. Мастера, братья и друзья! — как велит обычай, проговорил он. — Я повинуюсь воле совета. — Он обвел взглядом лица.

— Я повинуюсь, — повторил он.

А себе сказал: хватит. Хватит ждать, хватит терпеть — хватит. В последние пять лет он даже не пытался охотиться за головой Карла Куллинана, лишь несколько раз — тайно — посылал наемных убийц. Он надеялся вновь получить поддержку совета, но, с поддержкой или нет, терпение Армина истощилось.

Способ должен найтись. Ожидание должно завершиться, не то Армин возьмет дело в свои руки. Вопреки всему — вопреки сопротивлению членов совета, вопреки стремлению трусов из Гильдии магов забиться в угол при одном упоминании Арта Мирддина — он будет действовать. Будет.

Однако начинать надо осторожно. Найти правильную приманку, точное место для западни.

Разумеется, покуда Карл Куллинан в пределах Холтунбима — с ним ничего не сделаешь; слишком много такого, что может расстроить любой план.

Но в мире полным-полно мест, кроме этой мелкой империйки, — иные места, иные чары.

Сколько заплатит гильдмастер Люций за меч, убивающий магов?

И сколько — за голову того, единственного, кто может взять его оттуда, где он сокрыт?

И чем готов рисковать Карл Куллинан ради тех, кого любит?

Ответы были те же: всё и всем.

И все же — способ придется искать. Все должно быть сделано аккуратно. Слухи, что будут распущены, должны быть взвешенными: чтобы их можно было опровергнуть — но лишь кое в чем, а кое- чему можно было бы и поверить. И пусть им поверят и поддержат их не везде — они станут той тропкой, что выманит Карла Куллинана из дому, уведет подальше от его империи, от Приюта.

Нет, не выманит — вытащит.

Я умней тебя. Карл Куллинан. Я сделаю неожиданный шаг. Распустить слухи — и ждать. Вот он — путь. Когда-нибудь императору придется отправиться за мечом. Возможно — и в спешном порядке.

Это потребует большой ловкости — но может быть сделано. Медленно, осторожно, вкрадчиво.

Это должно быть сделано. И сделано будет.

Одним годом ранее. Венест: Дорня и Эльмина

«Мне тревожно за Карла», — думала Дория.

— Дория, Дория! — Эльмина с упреком покачала головой, сбросив капюшон и открыв дотоле скрытые тугие завитки черных волос.

Бледность Эльмины — кожа ее по цвету походила на рыбье брюхо — в других обстоятельствах способна была напугать; в этом же случае она была естественна. И даже успокаивала, ибо говорила об исцелении. Исцелении, хотя удержать в жизни кого-то, раненного столь серьезно, как их нынешний пациент, можно было лишь отдав все силы — равно магические, физические и душевные. Эльмина только что выложилась до конца.

— Тревога не для нас, Дория. Мы успокаиваем. Возрождаем. Целим. — Дрожа от слабости, она коснулась ладонью руки пациента — немытого крестьянина, которого доставили в храм Длани в Венесте — доставили едва живым, в той же повозке, что его случайно и переехала; ее окованные железом колеса размозжили ему руку, смяли грудную клетку, сломали позвоночник.

Дория кивнула.

— Нам — исцеление, — согласилась она, потом положила на больного ладони.

Фермер был плох — но он был жив, а раны исцелятся.

Главным было не дать жизни человека покинуть его, а после — утишить его боль. Эльмина сделала и то, и другое. Теперь человек был без сознания, но жив, кровь, стоящая в его развороченной груди, не сворачивалась, но и не истекала из тела.

— Дория…

— Я знаю. Тише, Эльмина; отдыхай.

Дория облизнула губы и на миг задумалась, подыскивая заклинание. Мгновение — и быстро тающие слова сами потекли с ее губ, а вместе с ними — потекла сила. И, как всегда, она не была уверена, что теплое сияние, окружившее фермера, существует на самом деле, а не привиделось ей или не возникло лишь в ее голове.

Но, как всегда, исцеляя человека, оно согрело Дорию.

Раздробленные кости соединялись, разодранные мышцы и хрящи восстанавливались, нервы прорастали сквозь новую плоть, кровеносные сосуды заново пронизывали ее стенки.

Оставалась кровь. Возродить поврежденные красные кровяные тельца, заставить кровь вновь наполнить сосуды, просочиться в капилляры и застыть, дожидаясь приказа, как армии перед боем, — все это было безумно тяжело, отнимало все силы.

Дория отдала приказ; кровь потекла. Исцеление продолжалось, пока жуткая смертная бледность не оставила лица больного и он не начал — медленно — приходить в себя.

— Отлично сделано, Дория, — сказала Эльмина. Она коснулась пальцем сухих, растресканных губ фермера, все еще покрытых коркой рвоты и спекшейся крови. — Спокойней, дружок. Ты в руке Длани, с тобой все будет в порядке.

Она повернулась к Дории.

— И с тобой тоже, сестра, — так или иначе.