Достойный наследник

Дория кивнула. То, что Матриарх называла «ощущением порядка вещей», росло в ней день ото дня — и указывало на противостояние. По крайней мере — одно.

И потом — она помнила, что сказала Матриарх Карлу. Никогда более не станет Длань помогать тебе, сказала она. Никогда более не станет.

— Я понимаю, — кивнула Эльмина. — Но сейчас мы должны… — она сглотнула и помолчала, но собралась с силами — ее восковая, почти прозрачная кожа на глазах обретала и плотность, и цвет, — сейчас мы должны восстановить силы. Мы обе. Мы продолжим наше дело, но, возможно, когда-нибудь станем делать его из разных побуждений. Не так ли?

Дория кивнула:

— Так.

Несколькими днями ранее, перед Старонорьем: Ахира и Уолтер Словотский

— Я тревожусь за Карла.

Ахира, щурясь на закатное солнце, откинулся в каменном кресле.

— Ты тревожишься слишком много. Больше действуй; меньше тревожься. — Словотский смотрел, как, Ахира перечитывает последнее письмо Карла. В который раз.

Не то чтобы волноваться было совсем не о чем.

Во-первых, не так давно Ахира сообразил, что дочери Словотского Джейни скоро замуж, а вокруг и выбрать-то не из кого.

Ахира крякнул про себя. Мне очень нравится быть гномом — но нехотелось бы, чтобы моя крестница за гнома вышла.

— Ты тревожишься слишком много, — повторил великан; сидя рядом с другом на скамье у входа в пещеры Энделла, он строгал свежую сосновую ветку. Близилась ночь. — Особенно для конца дня. Я считал тебя гномом, а не человеком. Тебе полагалось бы любить сумерки.

— Отчасти ты прав, — кивнул Ахира. — Вечер — лучшее время; суета дневных забот медленно уступает место покою грядущей ночи…

Во всяком случае, так должно быть. Беда Словотского в том, что, рассуждая, он не учитывает гномьего отношения к времени.

Беда, да… но не вина.

Кровь и кости — лишь плоть; мир обращает их в тлен,
Они осыпаются прахом — хрипя и стеная, вопя и скрипя,
Дрожа, трепеща и трясясь.
Так пусть мир уходит прочь — на закате, с исходом дня…

Так начинается древняя вечерняя песнь; простое напоминание, что ночь — время для сна и отдыха и что тревоги завтрашнего дня вполне могут подождать до завтра.

Простая мысль — но гномы вообще любят простоту. Такими уж они уродились.

Чувство времени — часть этой простоты.

Пока друзья не торопясь перебрасывались фразами, гномы, живущие в Старонорье — так звались эти, хоть и не самые древние в Энделле, пещеры, — готовились завершить дневные труды, вернуться в тепло и уют родных жилищ.

Кто верхом на пони, кто пешком, все они стекались к входу в пещеры, ожидая прихода ночи. Иных покрывали пот и пыль — они трудились на полях царя Маэреллена, иные — немногие — возвращались домой из южных походов, восседая на облучках груженных добром повозок; но все они умудрились прибыть к входу на закате — не раньше и не позже.

Чувство времени — особый дар гномов, что-то вроде способности людей к плаванию. Гномы не плавают; им и на воде-то не удержаться.

В конце концов, и люди ненамного легче воды, но плавать все же могут. У гномов куда более плотные мышцы, да и кости тяжелей — гномы камнем идут ко дну.

Это была потеря. Джеймс Майкл Финнеган всегда любил плавать — одетое в спасательный жилет, в бассейне непослушное тело не предавало его.

Плавание было, пожалуй, единственным, о чем Ахира жалел — из всей своей человеческой жизни. Обо всем остальном вспоминать не хотелось. Но плавание…

Люди плавают так же легко, как убивают и предают, подумал Ахира — и устыдился самого себя.

Как ни посмотри, лучшие его друзья — люди. Те, кого он любит больше всего, — люди: Уолтер Словотский, его жена Кира, Джейни — он выделял ее из всех — и крошка Дория Андреа Словотская. Если Дория Андреа и не была милейшим существом во вселенной, то лишь потому, что ее затмевала Джейни.

А был ведь еще Карл Куллинан, который — буквально — вырвал его у смерти — Карл тоже был человеком. Так же, как Чак и все остальные…

И сам он тоже был человеком — когда-то.

Он был калекой Джеймсом Майклом Финнеганом. И больше никогда — хвала богам! — им не будет.

Люди в общем-то не так уж и плохи. И все же гномы — совсем другое дело. Так же, как то, где они живут — и как живут.

К северу от Эрена ночь — опасная штука. Большие, неуклюжие люди наловчились убивать существ, которых почитают опасными; гномы предпочитают избегать опасности, в бой вступают, лишь когда вынуждены. Крестовые походы — будь то начинание Пап на Той Стороне или то, что ощущалось человеческой частью Ахиры как совершенно справедливый Поход Карла Куллинана на Этой — было нечто, совершенно чуждое гномам.

Гномам свойственна умеренность, да еще и замешенная на рассудочности: умеренность, возведенная в степень. Неистовство плохо, но, разумеется, биться можно — защищая себя. Гномий север — край холодный и суровый, добыть пропитание здесь нелегко; порой приходилось биться и за деньги. Но только при крайней необходимости.

Только при необходимости.

— Пора внутрь, — сказал Ахира.

С кряхтеньем, указывающим на годы куда большие, чем его неполные сорок, Уолтер Словотский поднялся и плотней закутался в плащ.

— Старею я, — объявил он.

— Ты, — заметил Ахира, — набит дурью.

— Что есть, то есть, — согласился Словотский, проходя в двери и добродушно кивая охраняющим их вооруженным копьями и рогами стражам. — И в этом — секрет моего обаяния.

— Верно.

Двери и стены Старонорья долгие века изгладили едва не до зеркального блеска. Полы Главных Сеней покрывали новой плиткой каждые несколько десятидневий: бессчетные гномьи ноги способны истереть и более твердый камень.

— Ты и в самом деле за него волнуешься? — спросил Словотский, когда они, задержавшись на пару