вм?ст? съ другими народами; мы не принадлежимъ,- говоритъ онъ,- ни къ одному изъ великихъ семействъ челов?чества, ни къ западу, ни къ востоку, не им?емъ преданій ни того, ни другого. Мы существуемъ, какъ бы вн? вренени, и всемірное образованіе челов?ческаго рода не коснулось насъ… То, что y другихъ народовъ давно вошло въ жизнь, дла насъ до сихъ поръ есть только умствованіе, теорія… Обрашаясь къ русскому прошлому, онъ не увид?лъ тамъ ни одного момента сильной, страстной д?ятельности, когда создаются лучшія воспоминанія поэзіи и плодотворныя идеи. Въ самомъ начал? y насъ было дикое варварство, говоритъ онъ, потомъ грубое суев?ріе, зат?мъ жестокое, унизительное владычество завоевателей,- владычество, сл?ды котораго въ нашемъ образ? жизни не изгладились совс?мъ и донын?. Вотъ горестная исторія нашей юности'.
'Существованіе темное, безцв?тное, безъ силы, безъ энергіи' – вотъ, что увид?лъ онъ въ прошломъ Россіи… 'Н?тъ въ памяти чарующихъ воспоминаній, н?тъ сильныхъ наставительныхъ прим?ровъ въ народныхъ преданіяхъ'. Въ результат?, какое-то вялое, равнодушное существованіе при полномъ отсутствіи идей долга, закона, правды и порядка… 'Отшельники въ мір?, мы ничего ему не дали, ничего не взяли y него, не пріобщили ни одной идеи къ масс? идей челов?чества; нич?мъ не сод?йствовали совершенствованію челов?ческаго разум?нія и исказили все, что сообщило намъ это совершенствованіе'. Мы остались въ сторон? отъ эпохи Возрожденія, крестовые походы не сдвинули насъ съ м?ста. Русское 'христіанство', всл?дствіе его культурной 'инертности', онъ ставилъ на одну доску съ 'абиссинскимъ'.- Заключается письмо указаніемъ, что мы должны торопиться съ пріобщеніемъ себя къ культурному міру Западной Европы. Въ сл?дующихъ письмахъ онъ въ апо?еоз? представляетъ католичество и папу, мечтаетъ объ единеніи вс?хъ народовъ подъ покровомъ католической церкви… Тогда, писалъ онъ, начнется мирное развитіе общечелов?ческой культуры,- для этого протестантамъ надо вернуться въ лоно католичества, намъ отказаться отъ православія. Чаадаевъ договорился до того, что предложилъ отказаться отъ русскаго языка ради французскаго: 'ч?мъ больше мы будемъ стараться амальгамироваться съ Европой, т?мъ будетъ для насъ лучше' – заявляетъ онъ.
Взрывъ негодованія вызвало это сочиненіе Чаадаева въ широкихъ кругахъ русскаго общества: 'люди вс?хъ слоевъ и категорій оощества соединились въ одномъ общемъ вопл? проклятія челов?ку, дерзнувшему оскорбить Росйю; студенты московскаго университета изъявляли желаніе съ оружіемъ въ рукахъ мстить за оскорбленіе націи'. Чтобы смягчить впечатл?ніе скандала, произведеннаго статьями Чаадаева, правительство объявило его 'сумасшедшимъ'. Онъ написалъ въ свое оправданіе еще новое политическое сочиненіе: 'Апологія сумасшедшаго', въ которомъ опять отстаивалъ свои идеи, хотя и смягчивъ ихъ р?зкость и опред?ленность. Онъ, не безъ прим?си легкаго презр?нія, заговорилъ о 'толп?', его осудившей: 'общее мн?ніе (la raison generale) вовсе не есть абсолютно справедливое (la raison absolue); инстинкты большинства бываютъ безконечно бол?е страстны', бол?е узки, бол?е эгоистичны, ч?мъ инстинкты отд?льнаго челов?ка; 'здравый смыслъ народа вовсе не есть здравый смыслъ вообще'. Зат?мъ онъ указывалъ, что 'любовъ къ отечеству есть вещь прекрасная, но еще прекрасн?е любовь къ истин?'. И, обращаясь къ исторіи своего отечества, онъ вспоминаетъ Петра,-создателя русскаго 'могущества', русскаго 'величія'… Онъ пересоздалъ Россію благодаря общенію съ западомъ, благодаря порабощенію Россіи западу. Этотъ путь, по мн?нію Чаадаева, былъ правильный. Зат?мъ онъ критикуетъ мн?ніе лицъ, утверждающихъ, что намъ нечему учиться y запада, что мы принадлежимъ востоку и что наше будущее на восток?. Попутно онъ высказывается р?зко отосительно идеализаціи старины,- этого возвращенія къ 'старымъ сгнивишимъ реликвіямъ, старымъ идеямъ, которыя пожрало время'. Онъ говоритъ, что отечество свое любитъ не меньше своихь критиковъ, оскорбленныхъ его сочиненіями. 'Я не ум?ю любять отечество съ закрытыми глазаки, съ преклоненной головой, съ запертыми устами,- говоритъ онъ. Я люблю свое отечество такъ, какъ Петръ Великій научилъ меня любить его. Признаюсь, что y меня н?тъ этого блаженнаго (beat) патріотизма, этого л?ниваго патріотизма, который устраивается такъ, чтобы вид?ть все въ лучшую сторону, который засыпаетъ за свои иллюзіями'.
'Философскія письма' Чаадаева полны историческихъ ошибокъ и фантазіи, но много было въ нихъ в?рнаго, хотя слишкомъ страстно-высказаннаго. Но главное значеніе ихъ не въ историческомъ содержаніи, a въ томъ скептическомъ отношеніи къ патріотическимъ 'иллюзіямъ', которыми жило тогдашнее русское общество. 'Письма' Чаадаева въ исторіи русскаго самосознанія сд?лались т?мъ мостомъ, который соединилъ свободную русскую мысль двухъ эпохъ – александровской и николаевской. Идейные противники его 'славянофилы' высоко ц?нили его, какъ благороднаго челов?ка и какъ см?лаго публициста. Хомяковъ въ 1860-омъ году въ такихъ словахъ поминалъ его: 'просв?щенный умъ, художественное чувство, благородное сердце – таковы т? качества, которыя вс?хъ къ нему привлекали; въ такое время, когда, повидимому, мысль погружалась въ тяжкій и невольный сонъ, онъ особенно былъ дорогъ т?мъ, что онъ самъ бодрствовалъ и другихь побуждалъ'… Есть эпохи, въ которыя это – большая заслуга.
Уже Чаадаевъ выступилъ передъ русской публикой въ качеств? посл?дователя н?мецкой идеалистической философіи, но философъ былъ въ немъ поб?жденъ публицистомъ. В? н?которыхъ кругахъ русскаго общества, наобороть, это увлеченіе н?мецкой философіей взяло верхъ надъ живыми интересами современности. Зд?сь процв?тало умозрительное отношеніе къ вопросамъ жизни,- зд?сь бол?е интересовались разр?шеніемъ міровыхъ вопросовъ, чемъ русскою д?йствительностью,- прошлымъ и будущимъ – бол?е, ч?мъ настоящимъ. Это
Павловъ, поклонникъ Шеллинга, отчасти Надеждинъ, Шевыревъ и Погодинъ были первыми піонерами въ этомъ отношеніи,- они сум?ли привить интересъ къ философіи студентамъ московскаго университета и проложили дорогу увлеченіямъ Гегелемъ, который y насъ скоро см?нилъ Шеллинга. Такое преклоненіе русской молодежи предъ н?мецкой философіей не могло быть глубокимъ; оба названные мыслители были органически и неразрывно связаны со своими предшественниками – Кантомъ, Фихте, даже Спинозой. Чтобы понять, ихъ во всей ихъ глубин?, надо было уйти въ в?ковую исторію н?мецкой философіи. Это было не подъ силу большинству русскихъ юношей, которые взялись за изученіе философіи 'съ конца'. Немудрено, что изученіе и Шеллинга, и Гегеля y многихъ не могло быть глубокимъ и сводилось къ увлеченію н?которыми разрозненными идеями, доступными ихъ пониманію – таковыми оказались, главнымъ образомъ, взгляды
Шеллингъ прельстилъ русскихъ юношеій широкимъ размахомъ своего философскаго мировоззр?нія. Онъ пытался осмыслить жизнь всего міра, разсматривая природу и явленія духа челов?ческаго, какъ грандіозное зр?лище постепеннаго саморазвитія одного начала, лежащаго въ основ? всего. Такая широкая постановка задачи философіи объясняетъ отчасти, почему искусство, религія, науки естественныя, математическія, гуманитарныя нашли себе м?сто въ той увлекательной картин? самораскрытія мірового духа, которую Шеллингъ сум?лъ нарисовать въ своей систем?, благодаря сил? своей фантазіи, наклонности къ синтезу, оригинальному уму и широкому образованііо. Идея эволюціи, выступавшая тогда все бол?е и бол?е въ трудахъ естественно-научныхъ и историческихъ, нашла въ систем? Шеллинга философское обоснованіе и художественное выраженіе. Его философія была ц?лой энциклопедіей, которая, шириной захвата, оригинальностью мысли, д?йствительно, могла пл?нить всякій, не столько логически, сколько восторженный умъ. Самъ поэтъ въ душ? и мистикъ, Шеллингъ своимъ ученіеігь создавалъ приподнятое 'настроеніе'. Его философія была, торжественной симфоніей,- облагораживающей, успокаивающей и подымающей челов?ка.
Шеллингъ, исходя изъ основъ своей философіи, естественно ставилъ высоко поэзію, придавая eй значеніе метафизическое. Моментъ художественнаго творчества, моментъ вдохновенія Шеллингь призналъ минутой, когда челов?къ можеть заглянуть въ 'святая святыхъ' жизни и почувствовать что 'абсолютное' {Безконечное, безусловное міровое основаніе.}, не уничтожая его свободы и сознанія, находить въ немъ и въ его д?ятельности свое 'откровеніе'.
Поэтъ, съ его точки зр?нія, есть челов?къ, над?ленный даромъ особой благодати, эта божественная силa отличаетъ его отъ вс?хъ людей, заставляетъ его высказывать и изображать то, въ чемъ онъ самъ не можетъ отдать себ? полнаго отчета и смыслъ чего безконеченъ, поэзія есть откровеніе {См. Пушкинское стихотвореніе 'Пророкъ'.}; всякое эстетическое творчество абсолютно свободно,- въ этомъ святость и чистота искусства; варварствомъ считаетъ Шеллингъ требовать отъ художника
Природа служитъ сферою безсознательнаго проявленія абсолютнаго духа и основою для его сознательной жизни, которая совершается въ людяхъ. Отсюда исторія, по взгляду Шеллинга, есть пов?ствованіе о различныхъ формахъ обнаруженія абсолютнаго въ дух? челов?ческомъ, въ челов?ческихъ обществахъ и учрежденіяхъ.
Смыслъ прогресса заключается въ достиженіи Абсолютомъ той ц?ли, къ которой онъ стремится путемъ міровой жизни. Онъ училъ, что міровой духъ управляетъ исторіей, при такомъ міровоззр?ніи, роль личности сокращалась, взам?нъ чего вводилось понятіе о постепенности и безконечности развитія. Съ такой точки зр?нія устанавливался спокойный взглядъ на жизнь,- вс? ея явленія оказывались неизб?жными, какъ временные моменты мірового развитія. 'Государство', какъ форма, есть созданіе всего челов?ческаго рода, но неотд?льныхъ личностей {Точка зр?нія совершенно противоположная Карамзинской. Оттого Н. Полевой, уб?жденный шеллингіанецъ, исправляя Карамзина, сочинилъ свою 'Исторію русскаго
Идеалъ космополитическаго состоянія, основаннаго на прав?, есть ц?ль исторіи, въ которой 'случайное' и 'заковом?рное' д?йствуютъ вм?ст?, поскольку сознательное свободное д?йствіе индивидуумовъ служитъ ц?ли, предписанной міровымъ духомъ. Такимъ образомъ люди, даже съ ихъ личными, частными интересами, въ то же время являются сотрудниками всемірно-исторической драмы, которая ведетъ челов?чество по дорог? вь совершенствованію.
Смыслъ прогресса, по мн?нію Шеллинга, заключался въ см?н?
Подобво Шеллингу, и Гегель смотр?лъ на философію, какть на науку объ
Задачу всего д?йствительнаго видитъ онъ въ проявленіи 'мірового разума'. Оттого истинная д?йствительность, съ его точки зр?нія, есть разумъ,- всякое бытіе есть воплощеніе разумной мысли. Постепенное проясненіе абсолюта ('мірового разума') и есть тотъ великій міровой процессъ, который изучается философіей. Этотъ процессъ представляется ему въ такомъ вид?: абсолютъ существуетъ сначала, какъ система до-міровыхъ понятій, выражается зат?мъ въ безсознательной сфер? природы, пробуждается къ самосознанію въ челов?к?, воплощаетъ свое содержаніе въ общественныхъ установленіяхъ, чтобы, наконецъ, законченнымъ и обогащеннымъ возвратиться къ ceб? въ искусств?, религіи и наук?, т. е. достичь бол?е высокой степени, ч?мъ та, на которой онъ стоялъ вначал?.