Опять грем?ли стулья, опять звен?ли стаканы…
Хаджи-Хамамджи вставалъ и начиналъ говорить н?сколько разъ понемногу. Одинъ разъ онъ воскликнулъ:
— Пью за здоровье господина Благова и вс?хъ великихъ русскихъ! Потомъ: — За здоровье господина Бак?ева и малыхъ русскихъ!
Благовъ не воздержался отъ улыбки, а Бак?евъ смутился.
Въ посл?дній разъ Дели-Пе?тро говорилъ н?сколько пространн?е. Онъ опять возвратился къ любимому предмету своему, къ тому, какіе бываютъ на св?т? разные народы, разные люди и въ особенности
Эту р?чь его безпрестанно вс? прерывали рукоплесканіями и восторженнымъ см?хомъ.
Такъ какъ никто изъ присутствовавшихъ зд?сь, кром? Несториди, Исаакидеса и меня, не слыхалъ еще ничего объ этомъ, то онъ и началъ такъ:
— Есть еще и другое разд?леніе; наприм?ръ, есть русскіе съ рубашкой внутрь и есть другіе русскіе съ рубашкой наружу. Русскіе съ рубашкой наружу им?ютъ привычку…
Тутъ онъ разстегнулъ немного рубашку на мощной груди своей, выразилъ на лиц? своемъ н?что серьезное и задумчивое и началъ не сп?ша класть себ? туда, приговаривая каждый разъ: «Во имя Отца и Сына»… кусокъ хл?ба со стола, апельсинъ, вынулъ изъ кармана записную книжку и ее туда же… Потомъ, посп?шно оглянувшись въ об? стороны, схватилъ вдругъ дв? серебряныя ложки и опустилъ ихъ туда.
Рукоплесканія огласили столовую; слуги и кавассы даже не могли служить и см?ялись. Маленькій Але?ко поставилъ тарелку на полъ и, забывъ все почтеніе къ властямъ, см?ялся громко, глядя на ?ракійскаго политика.
Хаджи-Хамамджи продолжалъ:
— Однако русскіе съ рубашкой наружу им?ютъ великое качество. Это — даръ дисциплины и покорности и уваженія къ властямъ. Однажды одно изъ лицъ царской фамиліи по?хало въ сопровожденіи н?сколькихъ генераловъ и высшихъ офицеровъ на катер? по Финскому заливу; катеръ опрокинулся, и вс? стали тонуть. Прі?хали посп?шно другія лодки на помощь, и начали люди доставать тонувшихъ изъ воды… Вынутъ за волосы (Хаджи-Хамамджи схватывалъ что-то рукою въ воздух? и подносилъ къ глазамъ такъ, какъ смотритъ челов?къ на волосы, когда они падаютъ отовсюду у него между пальцевъ, которыми онъ провелъ по голов?). Вынутъ и смотрятъ… «Кто это… Князь?» Н?тъ! матросъ! (и онъ молча раскрывалъ руку, бросая матроса опять въ воду); обращался въ другую сторону, въ иномъ м?ст? ловилъ рукой: «Адмиралъ?» Н?тъ! (и опять бросалъ, пока не нашелъ и князя и адмирала)…
Вс? начинали см?яться, но Хаджи-Хамамджи попросилъ вниманія и присовокупилъ: «Эти свойства и составляютъ главную силу Россіи… Сила Россіи необходима не только намъ вс?мъ зд?сь на Восток?, она необходима и самой западной Европ?, въ которой такъ много элементовъ раздора. Да здравствуетъ русскій съ рубашкой наружу!»
Ашенбрехеръ восхищался ?ракійскимъ ораторомъ и спросилъ у г. Благова: «Гд? вы его нашли?» Г. Благовъ отв?чалъ: «Онъ меня нашелъ, а не я его!»
Наконецъ встали изъ-за стола и ушли въ гостиную пить кофе.
Г. Бак?евъ еще разъ доказывалъ Хаджи-Хамамджи, что онъ напрасно назвалъ его
Хаджи-Хамамджи извинялся и отв?чалъ ему уб?дительно, что онъ, выпивъ за здоровье г. Благова и вс?хъ великорусскихъ, не зналъ, куда д?ть малороссовъ, и такъ какъ онъ слышалъ, что ихъ числомъ меньше, то и нашелъ приличнымъ отдать ихъ секретарю, такъ сказать второму лицу посл? консула.
Г. Бак?евъ все-таки казался недоволенъ этимъ, и такъ они ушли.
Я, хоть немного, но пилъ вино и былъ очень сытъ, и весьма радъ, и вс?ми доволенъ. Пошелъ я въ свою пріятную комнатку; зажегъ св?чу, распустилъ немного кушакъ, легъ на диванъ и досталъ опять газету, въ которой мое смиренное имя стояло рядомъ съ именами столькихъ знаменитыхъ людей.
Я прочиталъ снова корреспонденцію Исаакидеса; и, несмотря на то, что въ ней было для меня столько лестнаго, я, читая ее во второй разъ, сталъ понимать, что есть тутъ ложь… будто бы мы, христіане, зд?сь ни кушать, ни спать, ни веселиться… ни ходить по улиц? не можемъ. А дерутся? Гд? же не дерутся?.. Когда и въ свободной Эллад? лодочникъ убилъ даже матроса! И ясн?е вдругъ ч?мъ вчера поутру мн? стали слова Благова:
«И въ Турціи, думалъ я, разв? худо живется челов?ку, когда онъ счастливъ, какъ я теперь», и такъ я задумался надъ этимъ, что и не зам?тилъ, какъ на боковой двери поднялась занав?ска и вошла Зельха?.
Она подкралась къ моему дивану, кинулась ко мн? и с?ла съ громкимъ см?хомъ около меня. Въ первый разъ сегодня увидалъ я, что она такъ весела и такъ часто см?ется. Испов?дуюсь и признаюсь теб?, мой другъ, я только
Я посп?шилъ подвинуться и дать ей больше м?ста и спросилъ ее ласково, устала ли она.
— Устала, — отв?тила она, улыбаясь, и потомъ молча стала гляд?ть на меня.
Мы поговорили о разныхъ предметахъ, совс?мъ постороннихъ. Наконецъ я взялъ ее за руку и спросилъ, сняла ли она перчатки… «Сняла», — отв?чала она. Потомъ приблизила мою руку къ лицу своему и безцремонно понюхала ее и сказала: «Твои руки хороши, толще моихъ, только он? нич?мъ не пахнутъ, а мои пахнутъ духами левантинскими».
— Ты любишь консулосъ-бея? — спросилъ я ее.
— Очень люблю, — отв?тила она. — Онъ мн? сегодня еще четыре золотыхъ далъ.
— Люди говорятъ, у него есть любовь къ теб?, Зельха?… такая, знаешь… большая…
— Кто знаетъ! — сказала она уже бол?е серьезно и положила себ? въ ротъ мастику и начала жевать ее.
— А ты любишь его? — еще спросилъ я ее.
— Еще разъ спрашиваешь, — сказала она съ досадой. — Люблю, онъ много мн? дарилъ, онъ какъ отецъ мн?.
Тогда я уб?дился, что съ ней надо говорить ясн?е, и спросилъ у нея о томъ же ясн?е и груб?е и прибавилъ:
— Правда ли это?
— Ба! — воскликнула она… — Н?тъ, это неправда.
Я молчалъ, гляд?лъ, и сердце мое все сильн?е и сильн?е билось, мн? было страшно; только я все-таки не выпускалъ ея руки изъ моей. Забылъ теперь и Благова, и вс? вопросы высшей политики, и сов?ты родителей, и отца Арсенія, и мою собственную славу, прогрем?вшую благодаря Исаакидесу по всей Эллад? и по Турціи, я теперь думалъ только о томъ, когда пріятн?е держать мн? эту нев?рную, агарянскую маленькую руку, тогда ли, когда я слышу подъ пальцами моими н?жный скрипъ шелку, или тогда, когда эта рука безо всего?
Наконецъ она спросила меня: «Хочешь этой мастики?» Я сказалъ: «Хочу».
Она нагнулась…
Прощай, прощай, моя невинность, моя чистота! Прощай нав?ки, стыдливость ц?ломудрія! Я обнялъ ее, и мы стали съ ней ц?ловаться.
Въ большихъ комнатахъ вдали опять заиграла музыка, опятъ начали п?ть цыгане. Тогда намъ стало еще пріятн?е. Она брала меня руками за лицо, и поднимала вверхъ мой отроческій подбородокъ, и ц?ловала его, и ц?ловала шею, и говорила:
— А я тебя,
Это становилось нестерпимо! Страшная стр?лка все глубже проникала въ мою душу, взволнованную и растерянную среди столькихъ сильныхъ для меня ощущеній въ эти дни.
Я хот?лъ бы отв?тить ей что-нибудь благоразумное, но благоразумнаго не нашлось у меня ничего; и я сказалъ только на это вздыхая:
— И я тебя сегодня очень полюбилъ, моя душенька.
Вдругъ приподнялся занав?съ на дверяхъ, и вошелъ Благовъ.
Мы оба молча и тихо поднялись съ дивана. Но у меня дрожали ноги, и я не видалъ отъ страха и стыда, что? выразило лицо грознаго моего покровителя.
