Я слышалъ только голосъ его, какъ всегда спокойный, какъ всегда тихо-повелительный и скор?й ласковый на этотъ разъ, ч?мъ гн?вный.
— Зельха?! — сказалъ онъ ей. — Иди скор?е, тебя вс? ждутъ. Танцуй еще разъ.
А мн? онъ ничего не сказалъ. О! лучше бы онъ скор?е сказалъ мн? что-нибудь укоряющее… Онъ пропустилъ ее въ дверь прежде себя. Занав?съ запахнулся за ними, и я остался одинъ, мгновенно отрезвленный раскаяніемъ и страхомъ.
Я не вышелъ бол?е никуда изъ моей комнаты.
Я сид?лъ и твердилъ себ?: «Боже! Что? сд?лалъ я, окаянный! Маменька моя милая, пожал?й меня глупаго, одинокаго на чужбин?!.. Если онъ соперникъ мн?, какъ говоритъ Бостанджи-Оглу, онъ возненавидитъ и прогонитъ меня. Если это неправда, если онъ ни въ чемъ не повиненъ, онъ можетъ быть тоже прогонитъ меня завтра какъ развращеннаго юношу изъ жилища своего и скажетъ отцу моему всю правду!»
Долго сид?лъ я такъ, сокрушаясь, одинъ. Я слышалъ, какъ въ зал? толпой уходя прощались гости; узнавалъ голоса, слышалъ
Музыка удалялась, утихала, утихла вовсе вдали. Я же сид?лъ и все сокрушался.
Консулъ потомъ приказывалъ что-то въ зал? кавассамъ; потомъ прошелъ Кольйо по зал? изъ спальни Благова тихо въ своей мягкой обуви. Только доски скрип?ли. И я содрогался и отъ этого скрипа, и отъ легкаго стука консульскихъ каблуковъ.
Стукнули еще дв?-три двери въ дом?. Наконецъ все затихло. А я все еще сид?лъ и говорилъ себ?: «Маменька моя, маменька! Что-то онъ скажетъ мн? завтра? Что? заговоритъ онъ поутру?
Камень Сизифа низринулся въ одинъ мигъ съ недосягаемой вершины и въ паденіи своемъ онъ разрушилъ мгновенно все зданіе богатства, славы, наслажденія, которое я усп?лъ уже мысленно воздвигнуть въ эти два незабвенные дня моей жизни, и самъ я лежалъ теперь во прах? и ужас? подъ этими позорными обломками, подъ этими презр?нными остатками моихъ малодушныхъ мечтаній и страстей. Я поздно уснулъ, забывъ разд?ться, и Богу въ эту ночь отъ чрезм?рнаго унынія не въ силахъ былъ молиться.
IV.
КАМЕНЬ СИЗИФА.
I.
«Скажи мн?, наконецъ, Одиссей мой, что? жъ сталось съ тяжелымъ камнемъ Сизифа, который низвергся такъ внезапно съ той вершины, гд? ты думалъ утвердить твое д?тское счастіе?» Такъ пишешь ты мн?, мой добрый другъ, въ посл?днемъ твоемъ письм? изъ А?инъ. Ты повторяешь: «Я жду!» и сов?туешь мн? забыть т? опасенія, на которыя я указывалъ въ моихъ теб? отв?тахъ. «Не тревожься (говоришь ты), не стыдись писать мн? о внутреннихъ буряхъ твоего д?тскаго самолюбія и томительныхъ радостяхъ твоихъ весеннихъ дней, о давно протекшихъ годахъ мира и забвенія на милой твоей родин?.»
«Все возрастающая день ото дня трагическая мощь того исполинскаго потока исторіи, въ кровавыя волны котораго мы вс? (вс? до одного) жители христіанскаго Востока влечемся неудержимо теперъ и съ энтузіазмомъ, и съ ужасомъ, — эта трагическая мощь великихъ событій дня не заставитъ меня, Одиссей мой, забыть нашу дружбу; и трубный призывъ, ув?нчанный лаврами Кліо, не заглушитъ вполн? въ моемъ сердц? ни милыхъ мн? жалобъ твоего отроческаго унынія, ни любовныхъ п?сенъ забавной турчанки твоей, ни звуковъ твоего благочестиваго псалмоп?нія въ православныхъ церквахъ прекраснаго Эпира. Будь покоенъ! Пиши, пиши все такъ же искренно, какъ ты писалъ до сихъ поръ, и, если мн? самому придетъ очередь стать въ ряды бойцовъ за свободу Греціи и всего христіанства, я прочту со вниманіемъ и съ улыбкой радости твои правдивыя строки даже при св?т? бивуачныхъ огней и наканун? опаснаго боя.»
«И почему ты думаешь, Одиссей, что въ пов?сти твоей такъ мало связи съ событіями дня? Ты ошибаешься, и страхъ твоей скромности, могу тебя ув?рить, напрасенъ, мой другъ! Напротивъ того, для внимательнаго ума очень многое въ изображаемомъ тобою мирномъ прошломъ объясняетъ грозньй взрывъ настоящаго. Читая твои записки, я вижу всю Турцію, а не одинъ только Эпиръ, я вижу, до какого униженія и разстройства была доведена она на д?л? т?ми же самыми европейскими друзьями ея, которые такъ ее защищали въ р?чахъ и дипломатическихъ актахъ своихъ; я вижу, какъ своевольно господствовали въ ней агенты иностранныхъ державъ, ревниво охранявшіе ее отъ самыхъ ум?ренныхъ притязаній Россіи. Эти державы, на которыя и мы, мы, а?иняне… увы! такъ долго и такъ напрасно над?ялись. Я вижу и понимаю многое изъ записокъ твоихъ, будь покоенъ. Я вспоминаю и т? слова твои, которыя ты сказалъ мн? всего четыре года тому назадъ, когда мы съ тобой сид?ли задумчиво на Халкедонскомъ берегу и восхищались сіяющими дивною красой мирными и богатыми берегами синяго Босфора и многоцв?тными и зелеными.»
«Ты, Одиссей, сказалъ мн? тогда: «Что? значитъ вашъ тонкій и образованный а?инскій умъ?..» Умъ вреденъ иногда. У событій свой умъ. И глупые люди иногда видятъ д?ло въ грубости своей в?рн?е слишкомъ тонкихъ людей. Не в?рь ты Англіи, даже и она ничего не можетъ. Не в?рь ни въ союзъ съ мусульманствомъ, ни въ возрожденіе Турціи. Самъ я туркамъ не только не врагъ, н?тъ, я съ ними живу хорошо, им?ю отъ нихъ выгоды; я свыкся съ ними, и очень многія черты ихъ характера для меня привлекательны. Но в?рь мн?, Турція скоро погибнетъ, вопреки и теб?, и мн?, и вс?мъ друзьямъ своимъ, вопреки вс?мъ собственнымъ усиліямъ! Я вижу каждый день, какъ эта устар?вшая Турція таетъ мало-по- малу и разрушается, несмотря на раздоры христіанъ другъ съ другомъ, несмотря на миръ съ Россіей, несмотря на ум?ренность и искренность этой самой Россіи, которая повидимому и забыла, что есть на св?т? страшный для вс?хъ восточный вопросъ».
«Да, Одиссей, я помню эти р?чи твои и только теперь я понялъ, до какой степени ты былъ тогда правъ и какъ я ошибался… Прошу тебя, продолжай… И въ малой капл? воды изображается сіяніе дневного св?тила; и въ незначительныхъ, повидимому, событіяхъ, правдиво изображаемыхъ тобою, только глупецъ не сум?етъ прочесть залоговъ грядущаго, полнаго ужасовъ и славы, восторговъ и слезъ, самоотверженія и зв?рскихъ неистовствъ, огня и потоковъ крови, и неповинной ни въ чемъ, и преступной, — только легкомысленный глупецъ не прочтетъ залоговъ того грядущаго, которое стало теперь настоящимъ и о которомъ столькіе простые люди тогда пророчески намъ прорицали…»
«О, разсказывай, разсказывай мн? дальше твою исторію, Одиссей…»
Вотъ я выписываю вс? эти слова твои изъ письма твоего и повторяю мои собственныя р?чи на Халкидонскомъ берегу въ этой тетради, для того чтобы ты еще разъ вспомнилъ о нихъ и чтобы ты никогда отъ нихъ не отрекся и, читая ихъ внимательно, «при бивуачномъ огн?», какъ ты пишешь, — сказалъ бы себ? твердо и разъ навсегда: «Одиссей и тогда еще, пятнадцать л?тъ тому назадъ, въ своей д?тской православной преданности Россіи и русскимъ былъ ближе къ истин?, ч?мъ я съ моими воздушными замками, воздвигнутыми на досуг? въ веселыхь А?инахъ, у подножія Акрополя нашего и при вид? красотъ его невозвратноі славы!»
Да, мой добрый другъ, камень Сизифа, какъ мн? казалось, упалъ и разбился въ дребезги и въ прахъ, въ тотъ горькій вечеръ, когда я, сидя на диван? моей комнатки въ русскомъ консульств?, прислушивался къ тяжелымъ шагамъ гостей, уходившихъ толпой по большой зал?, и къ звукамъ музыки, которая провожала ихъ по двору до воротъ… Я слышалъ (ты помнишь) ея беззаботный и громкій см?хъ… Я думалъ:
«Увы теб?! увы, Одиссей несчастный!.. О, женолюбецъ презр?нный, недостойный великаго и геройскаго имени, которое дали теб? твои дорогіе родители… О! глупый, презр?нный мальчишка, забывшій, что женою и гр?хъ впервые проникъ въ челов?чество, забывшій и мудрыя р?чи древнихъ людей… Не утверждалъ ли кто-то изъ нихъ, что изъ многихъ женщинъ только одна доброд?тельна и подобна трудолюбной пчелк?, смиренно жужжащей вокругъ семейнаго улья, а что изъ вс?хъ остальныхъ одна похожа на сварливую, лающую псицу, другая на заносчивую лошадь, третья на льстивую и свир?пую кошку…
Пром?нять мощнаго благод?теля! пром?нять кого же? представителя православной Россіи на ничтожную и можетъ быть развращенную д?вчонку, на н?что такое, что? мы зовемъ «Палеоко?рицо!
