Одиссей Полихроніадесъ

Пришелъ… Ахъ! Какъ тутъ все хорошо! Какъ все пестро! Какъ пахнетъ духами и св?жимъ деревомъ новой постройки! И какъ красива хрустальная плоская ваза съ фруктами, которая уже давно готова посреди стола на б?лой скатерти съ узорами, отливающими въ н?что еще бол?е б?лое. Ахъ… ахъ…

Вотъ и Але?ко. Какъ онъ мн? улыбается. Вотъ добрые и почтенные кавассы наши (наши, наши!.. не насм?шка ли это теперь?) Вотъ мой черноглазый, круглолицый и румяный другъ Кольйо. Вотъ рыцарь мой съ копьемъ на зеленой штор?… Прощай, моя комнатка…

Вотъ раздались эти страшные, эти легкіе и твердые, эти столь знакомые, р?зкіе шаги… Дверь отворилась…

— Здравствуй, Одиссей…

Руки не подалъ, и мы с?ли кушать…

Прошелъ еще день, прошло еще два дня… Все то же…

Восходъ солнца и молитва, рыцарь съ копьемъ, Але?ко и Кольйо, училище и трудъ упорный… потомъ завтракъ…

«Здравствуй, Одиссей!»

Потомъ — об?дъ и вечеръ, ночь…

Иногда «прощай, Одиссей!»

Иногда и того н?тъ.

Ни руки, ни выговора, ни гн?ва, ни улыбки, ни прив?тствія…

О! тайна, мучительная тайна… Кто мн? разгадаетъ тебя, прекрасный и убійственный сфинксъ великой Московіи!?

Къ кому пойти? кому открыться?..

Что? замыслилъ онъ? Или было темно у дивана, и онъ ничего не видалъ… Н?тъ! Это невозможно, св?ча гор?ла близко, и было такъ св?тло, что я вид?лъ, какъ выпадали изъ-подъ фески ея небольшія… самыя маленькія пряди волосъ… Ахъ, зач?мъ, зач?мъ эти волосики были такъ пагубны и милы…

Могъ ли онъ не видать, какъ она сид?ла, если я вид?лъ эти проклятыя кисточки Веліара! Видно — онъ р?шилъ ждать до поры до времени… Видно, мн? рано или поздно, но придется возвратиться въ первобытное состояніе моего ничтожества!..

Жалкій, безпомощный райя, Одиссей — и только!.. Опять тебя могутъ турки оскорбить безнаказанно, избить, даже убить, какъ хот?ли они убить отца моего на Дуна?…

О Суццо, Александръ Суццо мой, о «необузданный» п?вецъ свободы, котораго такъ высоко ц?нилъ даже самъ Несториди, не ты ли въ поэм? твоей, Александръ, такъ воскликнулъ:

Столько слезъ должно и крови, и страданій, и поб?дъ
Ц?пью рабства завершиться!

Лучше всего было бы открыть сердце свое отцу Арсенію… Я и хот?лъ это сд?лать, но вотъ что? случилось.

На второй изъ этихъ четырехъ дней тихаго и скучнаго томленія я заб?жалъ къ нему съ нам?реніемъ все разсказать, но старецъ охладилъ меня т?мъ, что съ перваго слова спросилъ, съ проницающею строгостью взгляда:

— Ну, что?, какъ ты живешь въ великомъ св?т? теперь? Иродіада все волнуется, все пляшетъ, все головы твоей требуетъ?..

Я отв?тилъ почтительно, но сухо, и не р?шился ни о чемъ ему говорить… Если онъ такъ подозрительно смотритъ за то только, что Иродіада пляшетъ, то что? же онъ скажетъ, когда я сознаюсь ему, что я лобзалъ Иродіаду лобзаніемъ преступной любви…

Потупивъ очи, какъ подобаетъ у насъ смиренному отроку предъ старцемъ, я отв?чалъ ему на вс? его вопросы о политическихъ д?лахъ, о здоровь? консула, объ отц? моемъ; но о гор? и гр?х? своемъ не сказалъ ничего…

Встр?тилъ я также въ тотъ же самый день и попа Ко?сту въ консульской зал?. Онъ шелъ озабоченный, и хотя внизу ему сказали, что Благовъ заперся, занятъ и не вел?лъ никого принимать, но онъ не унывалъ и непрем?нно хот?лъ его вид?ть…

Онъ попросилъ меня доложить консулу; я отказался, и онъ, топнувъ ногой и скрипнувъ зубами, р?шился подождать въ зал?, чтобъ улучить минуту, когда можно будетъ сказать Благову два слова.

Онъ сталъ у окна и, заложивъ по обычаю своему руки въ карманы подрясника, вздыхая отъ нетерп?нія, смотр?лъ куда-то…

И я смотр?лъ долго, но не на видъ изъ окна, а на самого попа Ко?сту, размышляя, что «в?дь и онъ іерей, и хотя святый Янинскій и отнялъ у него приходъ за вм?шательство въ неподобающія д?ла, но все-таки рукоположенія онъ не лишенъ и многоопытенъ въ жизни…»

Я подошелъ къ нему тихо и сказалъ ему робко:

— Отче, я им?ю н?что очень важное вамъ сообщить.

Попъ Ко?ста, съ изумленіемъ и досадой обратясь ко мн?, сказалъ:

— Важное д?ло? говори… Только говори скор?е.

— Я хот?лъ вамъ сказать, отче, что я родителями всегда былъ содержимъ въ удаленіи…

Попъ Ко?ста слегка еще разъ притопнулъ ногой, и очи его помрачились:

— Безъ многословія! — зам?тилъ онъ строго.

— Отче, я согр?шилъ и теперь…

Попъ Ко?ста, почти съ презр?ніемъ окинувъ меня взоромъ, перебилъ меня быстро:

— Согр?шилъ? Ну, что? же? Согр?шилъ — умолкни!

Я въ ужас? отступилъ отъ него.

— Да это Богъ Каину сказалъ: «Согр?шилъ — умолкни!»

— Богъ Каину, а я теб? говорю. Не тумань, бре?, несчастный ты, головы моей… Им?ю д?ло! Стой (и онъ довольно ласково взялъ меня за одежду на груди моей и продолжалъ такъ:) — я уйду, а ты скажи консулу вотъ такъ: Былъ попъ Ко?ста; ждать не могъ и вел?лъ мн? передать вамъ, что правительство турецкое хочетъ зам?нить подать верги новою податью темету и что народъ недоволенъ. Темету будутъ взимать по оц?нк? всего имущества и дохода. Богатые люди уже свои д?ла охлопотали, и наши діаволы-архонты (тутъ онъ радостно улыбнулся тому, что христіане въ Турціи такіе умные!) в?рно, что-нибудь… Кто ихъ знаетъ (опятъ улыбка и знакъ пальцами, что деньги, взятки даютъ чиновникамъ туркамъ…) И беи, конечно… А б?днымъ трудн?е темету, ч?мъ верги. И тутъ всего трудн?е простой туркарь?93, потому они, знаешь ты самъ, нуждаются. И это очень хорошо. Объясни, что именно турки-то б?дные и простые хотятъ протестовать и противиться, а христіане и жиды съ ними заодно… Слышалъ, море?? Ну, прощай… будь здоровъ.

Я печально об?щалъ передать. Попъ ушелъ; и какъ только я услыхалъ, что Благовъ отперъ свою дверь, то я тотчасъ же посп?шилъ къ нему, полагая, что, можетъ быть, наедин? наконецъ онъ мн? скажетъ что- нибудь и разр?шитъ мои мучительныя сомн?нія, хотя бы и убійственнымъ ударомъ, но разр?шитъ ихъ.

Я вышелъ и, выслушавъ еще разъ все то же хладное: «Здравствуй!», началъ, какъ древній в?рный в?стникъ слово въ слово: «Былъ попъ Ко?ста и сказалъ, что»…

Благовъ, качаясь въ креслахъ, слушалъ меня съ величайшимъ вниманіемъ, и когда я кончилъ, онъ сказалъ:

— Хорошо. Какъ ты сказалъ? темету? Запиши вотъ на этой бумажк? латинскими буквами. Записалъ?

— Записалъ.

— Хорошо. Иди.

Ну, не адъ ли это?

Наконецъ мн? ужъ на третій день пришла мысль обратиться къ Кольйо.

Мн? показалось тогда, что онъ лучше вс?хъ людей постигнетъ мои чувства и дастъ мн? сов?тъ добрый, ибо онъ Благова знаетъ уже около года, и путешествовалъ вм?ст? съ нимъ, и въ Константинопол? былъ, и… даже въ эту минуту я вспомнилъ одно обстоятельство, на которое прежде не обратилъ большого вниманія. Кавассъ Маноли еще прежде, глумясь надъ стыдливостью Кольйо, сов?товалъ мн? при немъ же приподнять