Пертефъ-эффенди именно ношу поднялъ, и спина его съ раннихъ л?тъ не могла уже разогнуться. Безжалостный Али-паша, враждуя съ отцомъ его, возненавид?лъ и д?тей. Пертефа еще отрокомъ онъ посадилъ въ подземелье своей кр?пости, въ особомъ углубленіи, въ ст?н?, и посадилъ надолго, такъ что Пертефъ тамъ росъ, не им?я м?ста выпрямиться никогда во всю длину т?ла. Такъ онъ выросъ, и, когда дверь тюрьмы отворилась предъ нимъ, его станъ былъ уже согбенъ на всю жизнь. Онъ былъ очень богатъ, и Азизе?-ханумъ была его младшая и любимая дочь. Въ Янин? привычны люди (и христіане и турки) давать за д?вицами большое приданое, и безъ приданаго не беретъ никто, ни богатый, ни б?дный.
Гайдуша о самой Азизе?-ханумъ говорила мн? такъ:
— Эта д?вушка очень горда и очень благородна. Не могу я сказать, чтобъ она была красива, б?дная… Б?ла она, это правда, и очи им?етъ черныя, большія и огненныя. Докторъ ее л?чилъ и въ гарем? часто бывалъ у нихъ. Онъ съ турчанками очень простъ, и он? съ нимъ не стыдятся, потому что привыкли къ нему. Онъ хвалитъ ея умъ и говоритъ, что она даже хорошія двустишія на греческомъ язык? сочинять ум?етъ. И умъ есть, — продолжала Гайдуша, — и глаза огненные, и рода высокаго, и денегъ много, и лицомъ б?ла. Однако судьбы ей хорошей н?тъ, куропаточк? б?дной… Худа, и естъ у нея, все равно какъ у меня, — прибавила еще Гайдуша съ какимъ-то внезапнымъ лучомъ не то гордости, не то гн?ва въ глазахъ, такихъ же огненныхъ, какъ и очи албанской дворянки, о которой она говорила, — есть у нея недостатокъ какъ у меня… Я хрома, а она кривобока… Это отъ Шерифъ-бея скрыли. Пере?хала нев?ста къ нему въ домъ. Вошелъ къ ней женихъ. Пробылъ тамъ минутку, возвратился къ матери и со слезами на глазахъ сказалъ ей: «Матерь моя, что? ты сд?лала! Я ее вид?ть не могу… Я не могу приблизиться къ ней!» Вотъ какое оскорбленіе! И кира-Параскева, и Абдурраимъ, его дядя, усов?щивали его и просили… И говорили: «В?дь она молоденькая: ей всего семнадцать л?тъ. Умъ есть, богата…» А Шерифъ только вздыхалъ и говорилъ: «Не могу я приблизиться къ ней!..» Вотъ горе! Долги, разоренье, люди роскошные, знатные… Очагъ старинный и славный… Все пропало!.. Хорошо. Уговорила его мать возвратиться къ нев?ст?. Онъ возвратился; но Азизе?-ханумъ заперла дверь и не впустила его. На другой день еще хуже. Турчанки знакомыя пришли поздравлять. Азизе?-ханумъ не выходитъ къ нимъ. Пошелъ мужъ просить у нея извиненія и об?щаетъ жить съ ней хорошо и любить, и говоритъ ей: «Послушай, Богомъ я тебя заклинаю, похорони ты меня лучше посл?, только не срами и выйди къ этимъ женщинамъ!» А она какъ взглянетъ на него страшно и какъ засм?ется, и спрашиваетъ: «Хоронить? Хоронятъ люди близкихъ людей. А я теб? что??» Онъ и такъ и этакъ, и оттуда и отсюда, но Азизе?-ханумъ какъ львенокъ озлобилась, схватила себя за волосы, и, топнувъ ногой, закричала на него: «Не хочу я!» Опять затворилась; послала отцу своему сказать, чтобъ онъ за ней карету прислалъ, и у?хала… И остался нашъ Шерифъ-бей безъ жены молодой и опять безъ денегъ… Былъ онъ тутъ у доктора посл? этого и даже заплакалъ, потому что въ эти самые дни и въ тиджарет? г. Благовъ началъ д?ло Исаакидеса. Ты хот?лъ знать, что? случилось. Теперь я сказала теб?.
Такъ говорила Гайдуша, и я еще лучше понялъ горе киры-Параскевы, которая не знаетъ, какъ спасти сына отъ дурной жизни и разоренія. Но всего этого мн? было мало. Я сказалъ еще Гайдуш?:
— Кира-Гайдуша, вы съ моего прі?зда въ этотъ городъ были добры ко мн?; дай Богъ вамъ жить! Скажите мн?, очень я васъ умоляю, что? говоритъ докторъ объ этой тяжб? и что? вы сами знаете? Я хоть и сынъ отца моего, но что? такое тутъ кроется, я не знаю…
Гайдуша улыбнулась многозначительно.
— Ты сынъ отца своего? (И она головой покачала.) Я знаю, что ты сынъ отца твоего и что вы оба загорцы. Только я думаю, когда глаза мои на тебя глядятъ, что отецъ твой въ твои года много меньше твоего дьяволъ былъ… Хорошо ты льстить людямъ ум?ешь… Что? будетъ изъ тебя, море?, поздн?е? Однако я тебя люблю, и хитрость твоя мн? нравится… Я теб? скажу, что я знаю очень многое, больше, ч?мъ ты думаешь. Но я хот?ла бы тоже знать, на что? это теб??
Я отв?чалъ ей такъ:
— Положимъ, кира-Гайдуша, что я загорецъ и что въ д?лахъ им?ю глаза открытые; только по сов?сти я вамъ скажу, что мать Шерифъ-бея просила меня отцу моему написать, чтобъ онъ пом?шалъ Исаакидесу теперь требовать вс?хъ денегъ съ ея сына и уговорилъ бы его на сд?лку пойти. Я вотъ и хочу знать, что? это такое тутъ кроется?
Гайдуша с?ла на полъ и, задумчиво пом?шивая щипцами уголья въ мангал?, сказала:
— Ты не выдашь меня Благову?.. Поклянись.
Я поклялся Богомъ.
— Хорошо, — сказала она, — я все знаю и все скажу теб?. Не пиши ничего отцу. Не надо. Благовъ ничего Шерифу не сд?лаетъ… И твой отецъ даже ничего, ни даже одного піастра лишняго не получитъ. А придется твоему отцу возвратить Исаакидесу т? дв?сти лиръ, которыя онъ взялъ у него. А тогда Благовъ возьметъ бумаги эти вс? и броситъ Исаакидесу въ морду… Скажи мн?, звонитъ ли колоколъ въ Арт? или не звонитъ?
— Не знаю! — прибавилъ я и сказалъ, что было отъ Бак?ева изв?стіе, но все-таки кажется еще не звонили…
— Ну, подумай тогда самъ… Подумай о томъ, что у Шерифъ-бея есть родные въ Арт? и Превез?, и если будетъ колоколъ звонить, такъ Исаакидесу д?ла своего не выиграть. Благовъ не станетъ имъ заниматься. Ему колоколъ нуженъ, а о томъ, есть ли у отца твоего деньги отъ Исаакидеса или н?тъ, большая ему забота… Благовъ думаетъ о большихъ вещахъ, а не объ отц? твоемъ и объ Исаакидес?…
Итакъ, все это было ясно теперь! Шерифъ-бей долженъ былъ хлопотать, какъ знаетъ, о колокол? въ Арт?; Бак?евъ долженъ былъ хлопотать о колокол? въ Арт?; вице-консулъ въ Превез? долженъ былъ хлопотать о колокол? въ Арт?; Исаакидесъ на свои деньги долженъ былъ за?хать въ Превезу и Арту и стараться въ ущербъ себ? и не зная даже, что его врагъ Шерифъ-бей ему тайно помогаетъ и самою этою помощью вредитъ, стараться все о томъ же колокол? въ Арт?. Каймакаму артскому былъ об?щанъ св. Станиславъ на шею за этотъ колоколъ. Имя отца моего должно было явиться въ судилищ? лишь для того, чтобы все этотъ же колоколъ возв?щалъ м?днымъ гласомъ своимъ на весь Эпиръ православный: «Братья- греки!.. Братья-греки!.. Не изм?няйте Россіи. О! братья-греки… Замолкли на время ея пушки… Но не замолкъ ея звучный голосъ… Не настало время снова звать васъ къ битв?; оно опять придетъ… Но пока глась Россіи зоветъ васъ на мирную молитву въ святой храмъ того православія, которымъ вы ее, Россію эту великую, когда-то просв?тили… Братья-греки!.. Братья-греки… Не бойтесь… Пока въ Россіи есть такіе молодцы, какъ я, Александръ Благовъ, не попрутъ и васъ, эллины, никакая вражда, никакое иго, никакія усилія злобы»…
Посл? этихъ словъ Гайдуши мы оба долго и задумчиво молчали. Она все сид?ла на полу у мангала. Наконецъ она сказала:
— Онъ не любитъ купцовъ.
— Кто? — спросилъ я стремительно.
— Благовъ, — отв?чала Гайдуша, и выраженіе лица ея стало загадочно и таинственно.
— За что?? — воскликнулъ я обиженно.
— Вотъ постой, — сказала она. — Однажды я сид?ла тутъ же на полу у мангала и говорила съ нимъ и съ докторомъ. И сказала я ему такое слово: «Я безграмотная дочь меццовскаго пастуха… я не архонтская дочь, не купеческая!..» А онъ: «Это-то и хорошо… Мн? пастухи больше купцовъ нравятся… Они гораздо благородн?е!..»
Посл? этихъ столь удивительныхъ и обидныхъ для меня и семьи моей словъ Гайдуша прибавила еще:
— Будь покоенъ, будь покоенъ; ты хот?лъ правду знать и то, что? я объ этомъ думаю… Вотъ я думаю, что Благовъ ничего бею не сд?лаетъ, если колоколъ въ Арт? пов?сятъ… А впрочемъ не знаю.
Тогда и я р?шился передать ей слова киры-Параскевы о томъ, что Благовъ сказалъ Шерифу: «Вы бей турецкій, я бей московскій, и я васъ жал?ю, а не этихъ купцовъ…»
— Видно вы правы! — сказалъ я.
Однако на это Гайдуша возразила:
— Оно такъ! Но кира-Параскева и солгала немного Благовъ это зд?сь доктору говорилъ. А турку онъ самъ такихъ словъ не скажетъ. А докторъ ужъ, ут?шая Шерифа, передалъ ему это. Благовъ, не безпокойся, знаетъ, какъ поступить надо.
Потомъ Гайдуша встала и пошла варить для меня кофе, а я все сид?лъ въ большомъ раздумь?, понимая наконецъ, что не только я, но видно и отецъ мой тутъ ничего не можетъ… И еще гораздо больше, ч?мъ
