тяжба, меня занимала теперь столь новая для меня, столь ужасная мысль, что будто бы пастухи благородн?е насъ, торговцевъ!.. Странно! Неслыханно! Обидно это! И почему же?..
Вдругъ раздался внизу громкій, повелительный стукъ жел?знаго кольца въ дверь, и, выглянувъ въ окно, я увид?лъ, что стучитъ кавассъ Маноли, а за нимъ стоитъ самъ Благовъ. Я поб?жалъ отворятъ ему.
Благовъ вошелъ въ с?ни и на л?стницу такъ посп?шно, какъ онъ никогда еще при мн? не входилъ; лицо его было также необыкновенно весело и св?тло. Самое его прив?тствіе: «А! Ты зд?сь, Одиссей! Здравствуй!» было не обычное, холодное, а въ самомъ д?л? дружеское прив?тствіе.
Онъ вел?лъ скор?е позвать Гайдушу и сказалъ и ей по-гречески шутливо и любезно, слегка подражая грекамъ въ интонаціи и въ выбор? словъ:
— Какъ поживаете, какъ поживаете, сударыня? Здоровы ли вы? Я здоровъ, я очень хорошо себя чувствую.
Во вс?хъ движеніяхъ его была зам?тна мало свойственная ему радостная живость. Онъ хот?лъ сначала послать Гайдушу за докторомъ и на словахъ пригласить его возвратиться домой сейчасъ же; потомъ раздумалъ и, написавъ ему записочку, послалъ съ этой запиской кавасса и даже прибавилъ:
— Съ кавассомъ лучше. Докторъ любитъ съ кавассомъ ходить по улиц?… Не правда ли?
Онъ приказалъ еще и на словахъ просить доктора притти скор?е и потомъ, обратясь ко мн? и Гайдуш?, сказалъ:
— Знаете, колоколъ пов?сили.
— Zito! — закричала Гайдуша.
Такъ вотъ чему онъ былъ такъ радъ, что даже скрывать своей радости не хот?лъ!
Итакъ (если только Гайдуша не ошибалась) наше д?ло съ Исаакидесомъ должно быть положено въ м?шочекъ и пов?шено на ст?ну, какъ д?лаютъ въ турецкихъ канцеляріяхъ, и поди ищи его посл? въ такомъ м?шк?!
Итакъ унылое, но столь полезное им?ніе съ мельницей уже не будетъ никогда моимъ!.. Одиссеемъ- эффенди я не сд?лаюсь скоро! И мн? остается теперь только радоваться на этотъ колоколъ въ Арт? и восклицать, подобно Гайдуш?, въ патріотическомъ восторг?: «Zito, Россія, столбъ православія!..» Купцовъ онъ не любитъ! Изволите вид?ть, у него пастухи лучше!.. И почему же это они лучше? Э! что? жъ и это хорошо!.. Будемъ кричать: «Zito, Россія!» О! св?тъ! Обманчивый св?тъ!.. Что? ты такое, суетный св?тъ? Одно мелькающее привид?ніе и больше ничего… Строго говоря, впрочемъ, в?дь Шерифу и кром? мельницы осталось бы еще ч?мъ жить, я думаю… Отецъ, мой б?дный отецъ. Гд? ты?.. Но этотъ жесткій челов?къ (теперь и я согласенъ, что онъ жесткій), в?дь онъ не любитъ тебя?.. И ты купецъ! Zito, Россія! Пусть будетъ такъ.
Такъ думалъ я, сидя молча въ уголку, а в?дьма Гайдуша тоже молча бросала на меня издали сатанински-веселые взгляды.
VIII.
Д?ла! Д?ла!..
Такого рода д?ла волновали меня пріятно… По голубой вод? проб?гала то тамъ, то сямъ лишь мгновенная зыбь…
Такого рода д?ла, какъ д?ло Нивицы, какъ д?ло колокола, какъ тяжба Шерифъ-бея — это наша жизнь на Восток?.
Укоровъ сов?сти не было; страхъ (тотъ вечерній страхъ позорнаго изгнанія) давно прошелъ… Забывалось даже понемногу и непріятное недоум?ніе при мысли: «отчего же этотъ московскій сфинксъ молчитъ такъ странно и не читаетъ мн? наставленій по поводу моихъ гр?ховъ съ Зельхо?й?»
Униженъ я ник?мъ теперь не былъ… скор?е даже я былъ чуть-чуть и незам?тно для меня самого сначала превознесенъ за этотъ первый м?сяцъ моей жизни подъ русскимъ флагомъ. Люди старшіе, люди опытные, богатые, даже лица господствующаго мусульманскаго испов?данія и т? почти что искали моей протекціи. Въ город? очень многіе уже знали меня по имени; были даже и такіе люди, которые называли меня: «сынъ души русскаго».
Вообще я былъ покоенъ духомъ, и даже миражъ моего пріятно-полезнаго, уныло-доходнаго чифтлика, внезапно явившійся на дальнемъ небосклон? моей карьеры и внезапно исчезнувшій подъ хладнымъ дыханіемъ арктическаго самовластія, даже и миражъ этотъ, разс?явшись, оставилъ меня не въ м?ст? пустынномъ, непроходномъ и безводномъ, а въ милой комнатк? моей съ дальнимъ видомъ на черепичныя кровли и сады и на тонкіе минареты горы, величаво ув?нчанные по утрамъ густымъ, синимъ туманомъ, среди котораго то появлялись, то медленно таяли другія св?тлыя облака…
Астры и розы моего дивана были все такъ же многоцв?тны и крупны; столъ письменный — все такъ же просторенъ; окошко св?тло; об?дъ обиленъ и вкусенъ. Кавассы и Кольйо любили меня. Але?ко сиротка каждое утро радушно приносилъ мн? еще пылающій слегка мангалъ, чтобы мн? было тепл?е вставать (такъ какъ февральскіе дни у насъ иногда еще очень св?жи)… Онъ даже клалъ нер?дко въ уголья мангала лимонную корку, чтобы лучше пахло…
Въ училищ? все шло хорошо; статистика отцовская, за переписку которой русское императорское правительство уже платило мн? деньги, сама по себ? была занимательна и представляла для меня очень много новаго.
Такъ, наприм?ръ, ты помнишь, что самыя первыя мои встр?чи съ турками въ Янин? оставили въ ум? моемъ скор?й довольно благопріятныя для нихъ впечатл?нія, ч?мъ тяжелыя, именно потому, что я ждалъ отъ нихъ худшаго… Ты помнишь также, что и на оскорбившихъ меня молодыхъ мусульманъ я не очень долго гн?вался искренно; Благовъ такъ скоро и такъ кр?пко отомстилъ имъ за меня и самъ я былъ посл? столько похваляемъ соотчичами за мое самоотверженіе въ д?л? Назли, что глубокому гн?ву противъ сеиса и софты не осталось и м?ста среди тріумфальныхъ моихъ ощущеній.
Въ свободной загорской республик? нашей, ты знаешь, тогда даже ни мудира, ни кади не было и сами жандармы за?зжіе къ намъ держали себя осторожн?е въ нашихъ селахъ (гд? дома такіе архонтскіе и люди такіе богатые, грамотные и со связями), ч?мъ держатъ они себя въ округахъ порабощенныхъ и глухихъ.
Въ отцовской же статистик? я находилъ, между прочимъ, печальную и точную картину прежнихъ, еще недавнихъ албанскихъ наб?говъ, разореній и убійствъ, отъ которыхъ не ум?ла или не хот?ла защитить насъ безсильная власть, царящая вдали, на божественномъ Босфор?.
И если все это утихло и умиротворилось на время, то не ясно ли было всякому, что и роздыхъ этотъ былъ бы невозможенъ, если бы холмы и камни Севастополя не обагрились русскою кровью и если бы западные союзники Турціи, понуждаемые Россіей, не вынуждены были требовать отъ нея хоть сколько- нибудь сносной жизни для подвластныхъ ей христіанъ.
И мало ли что? было еще въ этихъ отцовскихъ тетрадяхъ!..
Мн? хот?лось переписать ихъ для Благова какъ можно больше и скор?е; и не разъ, а много разъ, я, приготовивъ вечеромъ уроки, съ величайшимъ понужденіемъ и скукой, брался снова за перо и писалъ до полуночи, ободряя себя лишь надеждой на будущее.
Въ такомъ постоянномъ труд? и благомъ настроеніи, развлекаемый теперь разв? только вс?ми д?лами этими, интригами политическими, чифтликами, колоколами, убійствами и тяжбами, я прожилъ долго.
О «горькой и душистой травк?» моей я вспоминалъ нер?дко, но, слава Богу, съ равнодушіемъ… (Такъ мн? казалось тогда!)
Иногда, впрочемъ, проснувшись поутру, я нечаянно взглядывалъ на окно и, прежде еще ч?мъ увидать горы и клубы синяго и с?раго тумана, од?вающаго ихъ, я вид?лъ волшебно-зеленый л?съ моей стороны и чернаго франкскаго воина, который съ копьемъ въ рук? все недвижно ?халъ на черномъ кон? къ далекому замку.
Въ той янинской п?сенк?, которую Зельха? п?ла такъ неправильно и такъ мило, тоже поется о башн? какой-то и о томъ, что молодецъ «встанетъ съ постели своей, возьметъ оружіе, наловитъ куропатокъ и зайчиковъ, и птичекъ малыхъ настр?ляетъ, и освободитъ изъ башни ту, которую онъ зоветъ: «О, мой ангельскій ликъ!»
И вотъ прежде еще, ч?мъ «Па?теръ имо?нъ»109, звучала въ ушахъ моихъ эта п?сенка.
Я вскакивалъ съ дивана, молился, гналъ прочь непотребныя, опасныя мысли и сп?шилъ въ училище.
