Такъ длилось долго…
Но вотъ она опять пришла; пришла сама, безъ зова… Въ одинъ воскресный полдень. И пришла она къ намъ въ консульство съ такимъ честнымъ и добрымъ нам?реніемъ, что душевный вредъ мой былъ только еще глубже отъ новой симпатіи, которую она во мн? возбудила, именно какъ въ грек? и христіанин?!
Она пришла просить консула защитить и избавить отъ тюрьмы ту самую христіанку Ницу, которую она такъ недавно желала заточить куда-нибудь за то, что Ница назвала ея мать «пл?шивою собакой». Она давно видно забыла объ этой уголовной тяжб? и помирилась съ Ницой.
Ница же между т?мъ поссорилась съ турецкой полиціей, и ее присудили на шесть м?сяцевъ въ отвратительную, грязную тюрьму.
Мы только что кончили завтракъ и сид?ли вс? въ кабинет?, когда Зельха? пришла и, не обращая на насъ почти никакого вниманія, подошла къ Благову, поклонилась ему и поздоровалась съ нимъ.
Благовъ съ притворною строгостью спросилъ ее:
— Зач?мъ ты пришла? Кто тебя звалъ?
Зельха? очень хорошо вид?ла, что онъ шутитъ, и, ничуть не смутившись, еще разъ прикоснулась къ его одежд? и сказала:
— Эффенди мой! У меня есть до тебя великая просьба! Великая просьба.
— Что? такое! Что? такое?.. — спросилъ Благовъ какъ бы испуганно… — Садись, говори.
Но Зельха? не с?ла, продолжала стоять почтительно, и сказала:
— Смотри, эффенди, какое д?ло. Эту Ницу, о которой я теб? говорила, заперли въ тюрьму. У нея есть старая мать и маленькая дочь. Безъ Ницы имъ кушать нечего.
И еще прибавила: —
— Что? жъ мн? съ этимъ д?лать? — спросилъ Благовъ весело.
— Эффенди! — отв?чала Зельха?, — ты такъ друженъ съ пашой. Попроси его, чтобъ ее, б?дную, отпустили. Мать плачетъ, дочка кричитъ… Жалко.
— А за что? ее посадили въ тюрьму? — спросилъ еще консулъ.
Зельха? пожала плечами и серьезно отв?чала:
— Разв? я знаю за что??
— Ты лжешь! Знаешь! — сказалъ консулъ.
Зельха? клялась, что не знаетъ, и повторяла:
— На шесть м?сяцевъ заперли!.. Эффенди! Я прошу, скажи паш?…
— Посмотрю! — сказалъ Благовъ и, обратившись къ Бостанджи-Оглу, прибавилъ: — Не совс?мъ идетъ въ такія д?ла изъ предм?стья Канлы-Чешме? намъ м?шаться… Какъ ты думаешь, Бостанджи-Оглу?..
Глаза Бостанджи-Оглу заблистали отъ радости, что консулъ вдругъ вздумалъ спросить его мн?нія; но онъ мн?нія этого и не им?лъ; задумавшись, онъ, в?роятно, спрашивалъ себя не о томъ, что? онъ
— Какъ вамъ угодно! — сказалъ онъ сначала.
— Это глупо! — сказалъ Благовъ.
Бостанджи посп?шилъ поправиться:
— Мн? кажется, — воскликнулъ онъ, — надо помочь. Турчанка за христіанку проситъ. Прим?ръ хорошій…
Г. Благовъ одобрительно взглянулъ на него и началъ спрашивать опять Зельху?, что? это была за исторія, за что? посадили Ницу.
— Не знаю, — сказала Зельха?. — У насъ на улиц? вс? люди жгли соръ въ кучкахъ.111 Пришли заптіе. «Оставьте, оставьте. Чтобъ не было пожара!» — «Не оставимъ, не оставимъ!» — «Оставьте!» «Не оставимъ!» Шумъ и драка! Я вижу, потомъ повели н?сколько челов?къ въ
Благовъ сказалъ: «Посмотримъ», и т?мъ этотъ разговоръ кончился.
Зельха? в?роятно бы ушла, если бы почти въ эту самую минуту не явился въ дверяхъ Коэвино.
Онъ былъ мраченъ.
Поздоровался, с?лъ и молчалъ н?сколько времени, обм?ниваясь съ Благовымъ незначительными фразами.
Бостанджи-Оглу ушелъ, а я радъ былъ вид?ть ея толстыя губы и д?тскій круглый носикъ и остался.
Зельха?, между т?мъ, разсматривала картины Благова. Поднимала одну, раскрывала другую; см?ялась, говорила мн? вполголоса, изъ почтенія къ старшимъ:
— Одиссей, посмотри, посмотри сюда… Хаджи-Сулейманъ дервишъ!.. Ха-ха-ха!.. Посмотри, посмотри, кузумъ… И с?кира его въ рукахъ. Какой сердитый!
И качала головой, и дивилась.
— Это, кузумъ, Одиссей, что? такое?.. Ба! ба! Это кр?пость наша!.. Ходжа сидить! Какъ прекрасно!..
Я уже н?сколько свыкся со свободой обращенія въ консульств?, подошелъ и тихонько отв?чалъ ей на ея глупенькіе вопросы…
Должно быть со времени возвращенія Благова я незам?тно для самого себя сд?лалъ огромные усп?хи въ цивилизаціи; я уже съ ней теперь игралъ ту роль, которую н?сколько времени прежде игралъ относительно меня кавассъ Маноли.
Когда она спросила меня тихо: «Зач?мъ онъ это д?лаетъ?», я отв?чалъ: «Э! любитъ! Искусство такое!» А она сказала: «Это очень хорошо!»
Пока мы говорили тихо, Коэвино мало-по-малу все возвышалъ и возвышалъ голосъ.
Наконецъ онъ вскочилъ и закричалъ громко:
— Н?тъ! Это невозможно… Я сказалъ, что это невозможно… У нихъ не готовъ еще комодъ… И я не могу на ней жениться.
Я сказалъ Зельх?: «Оставь меня, подожди» и сталъ слушать. Зельха? взяла картину, с?ла съ ней въ кресло и качаясь разсматривала ее.
— Я сказалъ самому отцу, — продолжалъ докторъ, — что комодъ необходимъ съ самаго начала, и далъ ему дв? нед?ли срока… Прихожу сегодня, спрашиваю. Комода н?тъ. Я отказался и очень радъ!.. И очень радъ… N’est-ce pas, mon ami? n’est-ce pas?.. Свобода лучше… а? а? а? Свобода лучше… Я отказался… Ха-ха- ха! Что? можетъ зам?нить сладость и прелесть свободы… А! Одиссей! Ганимедъ мой прекрасный… Что? ты скажешь на это?.. Свобода лучше брака?
— Не знаю право, докторъ, — сказалъ я, — что? лучше…
— Все такой же невинный и неопытный… Когда же будетъ твой отецъ? скажи мн? мой… Эротъ.
— Я писалъ ему, докторъ, что господинъ Благовъ его ждетъ.
— А! а!.. — весело наступалъ на меня докторъ съ томными глазами и все см?ясь.
Потомъ онъ посмотр?лъ на Зельху? и сказалъ:
— Б?дная Зельха?! Здравствуй, моя б?дная! Здорова ли ты? Здорова? Аферимъ! Аферимъ! Ха, ха!
— Другъ мой, знаете что?, — сказалъ еще Коэвино, вдругъ обращаясь къ господину Благову: — Сд?лайте мн? къ Пасх? подарокъ. Изобразите мн? вм?ст? на одной небольшой картин? Зельху? и Одиссея. А? Зельху? и Одиссея… Поц?луй! изобразите поц?луй молодой любви… Молодой любви, какъ первый и н?жный цв?токъ весны.
— Н?тъ, — отв?чалъ Благовъ, — это вовсе не такъ занимательно. Я хочу представить семью дервиша. Зельха? будетъ дочь и будетъ сид?ть у ногъ стараго Сулеймана и работать что-нибудь… А Одиссей, въ этой турецкой одежд?, будетъ подавать ему наргиле; онъ будетъ сынъ.
Я содрогнулся немного отъ страха попасть на полотно въ такомъ обществ?, но, полагая, что консулъ дразнитъ только меня, улыбнулся и молчалъ.
Коэвино былъ недоволенъ; лицо его подергивалось какъ всегда, когда кто-нибудь противор?чилъ ему, и онъ прибавилъ серьезно:
