высшимъ по званію, а другимъ сигарки.
Вс? меня поздравляли съ прі?здомъ, прив?тствовали, хвалили и благословляли на долгую жизнь и всякіе усп?хи.
«Мы тебя теперь, Одиссей, яніотомъ нашимъ сд?лаемъ», говорили мн? вс?. Такъ меня вс? одобряли, и я уже подъ конецъ сталъ меньше стыдиться людей. Вижу, вс? меня хвалятъ и ласкаютъ.
Докторъ иногда выходилъ къ гостямъ; но большею частью онъ уходилъ утромъ изъ дома къ больнымъ, чтобы показать, что не къ нему гости, а къ отцу моему приходятъ, и что онъ это знаетъ.
Взойдетъ иногда на минуту въ гостиную, посмотритъ на вс?хъ въ лорнетъ, поклонится, высокую шляпу свою в?нскую тутъ же над?нетъ и уйдетъ, только бровями подергиваетъ.
Ненавид?лъ онъ яніотовъ.
Гайдуша была во все это время очень гостепріимна, помогала мн? служить гостямъ, ничего не жал?ла для угощенія. Когда я просилъ у нея: «Еще, кира Гайдуша, одолжите по доброт? вашей кофе на пять чашечекъ». Она отв?чала: «И на десять, дитя мое, и на двадцать, паликаръ прекрасный».
Такъ она была гостепріимна и ласкова, что я уже подъ конецъ нед?ли пересталъ ее почти и ламіей30 звать.
Вид?лъ я довольно многихъ турокъ за это время.
Вид?лъ я и самого Абдурраимъ-эффенди, о которомъ такъ часто говорилъ Коэвино; онъ приходилъ не къ отцу, а къ своему другу доктору. Наружность у него была очень важная, повелительная; худое лицо его мн? показалось строгимъ, и хотя докторъ клялся, что онъ добр?йшій челов?къ, я все-таки нашелъ, что обращеніе его съ отцомъ моимъ было уже слишкомъ гордо.
Докторъ представилъ ему отца, какъ своего стараго знакомаго; бей сид?лъ въ эту минуту съ ногами на диван?, завернувшись въ длинную кунью шубку, и съ важною благосклонностью взглянулъ въ сторону отца. Отецъ подошелъ къ нему посп?шно, согнувшись изъ почтительности, и коснулся концами пальцевъ руки, которую бей чуть-чуть ему протянулъ, даже и не шевелясь съ м?ста.
Я зам?тилъ еще, что Абдурраимъ-эффенди какъ будто бы брезгливо отдернулъ и отряхнулъ т? пальцы, къ которымъ отецъ прикоснулся.
Когда отецъ говорилъ потомъ что-нибудь очень почтительно, бей выслушивалъ его какъ будто бы и в?жливо, но почти не отв?чалъ ему, а смотр?лъ съ небольшимъ удивленіемъ, какъ будто спрашивая: «А! и этотъ деревенскій старый райя тоже говоритъ что-то?»
Онъ даже иногда слегка улыбался отцу; но обращался тотчасъ же къ доктору и говоря съ нимъ становился веселъ и свободенъ, какъ равный съ равнымъ.
Искренно ли или лицем?рно, но отецъ хвалилъ бея за глаза; но я не могъ долго простить ему это надменное обращеніе съ б?днымъ моимъ родителемъ и со злобною завистью дивился, почему онъ оказываетъ такое предпочтеніе безумному Коэвино?
Гораздо пріятн?е было для меня знакомство со старымъ ходжей Сеферъ-эффенди.
Вотъ былъ истинно добрый турокъ, почтенный, простодушный и забавный. Носъ у него былъ преогромный и красный; чалма зеленая; борода длинная, б?лая; руки ужъ немного тряслись, и ступалъ онъ не очень твердо ногами, но глаза его были еще живые и блистали иногда какъ искры. Все онъ шутилъ и см?ялся. Знакомъ онъ былъ съ отцомъ моимъ давно.
Въ ту минуту, когда онъ пришелъ къ намъ, ни отца, ни доктора не было дома. Мы съ Гайдушей его пріняли и просили подождать; я самъ подалъ ему варенье и кофе. Онъ спросилъ меня, знаю ли я по- турецки? Я сказалъ, что на Дуна?, когда былъ малъ, недурно зналъ, но что зд?сь, въ Эпир?, немного забылъ.
Сеферъ-бей, все улыбаясь, смотр?лъ на меня пристально и долго не пускалъ отъ себя съ подносомъ, долго сбирался на это отв?тить мн? что-то; думалъ, думалъ и сказалъ, наконецъ, по-турецки:
— Видишь, дитя, никогда не говори, что ты зналъ хорошо по-турецки! Слушай. Арабскій языкъ — древность, персидскій — сахаръ, а турецкій — великій трудъ! Понимаешь?
Я сказалъ, что понимаю. Старикъ тогда безъ ума обрадовался и хохоталъ.
Я хот?лъ унести подносъ; но ходжа схватилъ подносъ за край рукою и спросилъ:
— Знаешь ли, дитя мое, кто былъ Саади?
Я сказалъ, что не знаю и не слыхалъ.
— Саади, дитя, былъ стихотворецъ, — продолжалъ Сеферъ-эффенди, одушевляясь. — Вотъ что? онъ сказалъ про тебя, мой сынъ: «Этотъ кипарисъ прямой и стройный предсталъ предъ мои очи; онъ похитилъ мое сердце и повергъ его къ стопамъ своимъ. Я подобенъ зм?? съ раздавленною головой и не могу бол?е двигаться… Этотъ юноша прекрасенъ; взгляни, даже когда онъ гн?вается, какъ пріятна эта строгая черта между его бровями!» А Гоммамъ-Эддинъ, другой стихотворецъ, сказалъ иныя слова, про тебя же: «Однимъ взглядомъ ты можешь устроить наши д?ла; но ты не желаешь облегчать страданія несчастныхъ». Это что? значитъ, мой сынъ? Это значитъ, что ты долженъ всегда оставаться доброд?тельнымъ!
Я отъ этихъ неожиданныхъ похвалъ и сов?товъ его такъ застыдился, что ушелъ въ другую комнату и, услыхавъ, что Гайдуша всл?дъ мн? см?ется громко (она безъ церемоній с?ла и бес?довала съ ходжей), еще больше растерялся и не зналъ уже, что? д?лать. Слышалъ только, что Гайдуша сказала турку:
— Да, онъ у насъ картиночка писаная, нашъ молодчикъ загорскій, какъ д?вочка н?жный и красивый. А глаза, ходжа эффенди мой, у него, какъ сливы черные и большіе. На мать свою онъ похожъ.
— Это счастливый сынъ, я слышалъ, который на мать похожъ, — отв?чалъ старикъ.
Сознаюсь, что хотя я и стыдился, а похвалы эти мн? были… ахъ, какъ пріятны!
Понравился мн? также тотъ молодой чиновникъ Сабри-бей, который показывалъ намъ въ конак? залу Али-паши.
Ничего въ немъ не было страшнаго или грубаго. Такой тихій, ласковый, съ отцомъ моимъ почтительный, руку все къ сердцу: «эффендимъ, эффендимъ!» Собой хоть и не особенно красивый, но такой высокенькій, худенькій, пріятный, съ усиками небольшими. По-французски онъ говорилъ свободно; а когда онъ начиналъ говорить по-турецки, языкомъ высокимъ, литературнымъ, то это было просто очарованіе его слушать; гармонія и сладость!
— Эффендимъ! — говорилъ онъ отцу моему вкрадчиво, сидя у насъ, — прошли времена мрака и варварства, и мы над?емся, что вс? подданные султана будутъ наслаждаться совокупно и въ несказанномъ блаженств? равенствомъ и свободой, подъ отеческою и премудрою властью!
— Есть еще, увы! многое, многое, эффенди мой, достойное сожал?нія и жалобъ, — сказалъ ему отецъ.
— Эффенди мой, кто этого не видитъ! — возразилъ Сабри-бей съ достоинствомъ. — Но справедливо говорятъ французы: «Les jours se suivent, mais ne se ressemblent pas!» Постепенно и несп?шно все изм?няется! Все, р?шительно все, в?рьте мн?! И еще древній латинянинъ сказалъ: сп?ши медлительно. И сверхъ того, прошу у васъ прощенія, сказалъ и другое хорошее слово французъ: «Tout est pour le mieux dans le meilleur des mondes possibles».
Я, слыша это, вышелъ въ другую комнату и воскликнулъ самъ съ собою: «Н?тъ, д?йствительно турки сильно идутъ впередъ! Такъ что это для насъ даже невыгодно! Истинно сказано: «пути Провид?нія неиспов?димы!» И я печально задумался съ подносомъ въ рук?.
Въ эту минуту на л?стниц? раздался страшный, дикій ревъ и крикъ; ревъ этотъ не походилъ ни на визгъ Гайдуши въ гн?в?, ни на восторженные клики Коэвино. Я вскочилъ съ испугомъ и встр?тился вдругъ лицомъ къ лицу со страшнымъ челов?комъ. Это былъ дервишъ. Смуглый, низенькій и с?дой, въ высокомъ остромъ колпак? набекрень, въ длинной одежд? и съ огромною алебардой въ рук?.
Взглядъ его былъ ужасно грозенъ, и на одномъ виск? его подъ колпакъ былъ всунутъ большой букетъ св?жихъ цв?товъ.
— Га! га! — кричалъ онъ, — га-га!
Не знаю, какъ даже изобразить теб? на бумаг? его ужасный крикъ и ревъ! Я совс?мъ растерялся и не зналъ, что? подумать, не только что? сд?лать. Варваръ, однако, шелъ прямо на меня съ алебардой и сверкая очами. Поравнявшись со мной, онъ не останавливаясь поднесъ свою руку къ моимъ губамъ; и я посп?шилъ поц?ловать ее, радуясь, что не случилось со мной ничего худшаго. Отецъ въ эту минуту приподнялъ занав?съ на дверяхъ и воскликнулъ какъ будто съ радостью:
— Браво! браво! Добро пожаловать, ходжи-Баба. Живъ ты еще? Милости просимъ, д?душка Сулейманъ!
