темн?ло широкое озеро, въ которомъ утопили турки молодыхъ архонтиссъ и несчастную параману… Ахъ! горько! горько жить на этомъ св?т?!..
Все темн?ло и темн?ло… Музыка умолкла. Г. Бак?евъ приказалъ готовиться къ отъ?зду.
Ударили съ кр?пости противъ насъ пушки… На минаретахъ въ город? загор?лись плошки… Я вспомнилъ, что у турокъ начался
— Когда бы скор?й домой, въ теплое и тихое жилище… Отчего такъ грустно мн? и страшно… отчего — не знаю!
Я бросился посп?шно за г. Бак?евымъ, чтобы не отставать отъ него и быть подъ его покровительствомъ.
Отецъ мой былъ тоже близко, и мы втроемъ с?ли въ первую лодку. Въ другой по?хали Чувалиди, Исаакидесъ съ докторскою Гайдушей и съ Маноли кавассъ-баши. Въ остальныхъ лодкахъ ?хали музыканты, слуги и старый, семидесятил?тній кавассъ Ставри, тотъ самый, который въ двадцатыхъ годахъ сражался подъ начальствомъ Караискаки и такъ хорошо ум?лъ танцовать по-албански.
Нашъ первый лодочникъ былъ турокъ и гребецъ хорошій, и мы скоро оставили вс?хъ другихъ далеко назади.
Г. Бак?евъ и отецъ молчали. Я все смотр?лъ съ непостижимымъ содроганіемъ то на черную бездну, по которой плыла наша плоская и ветхая лодка, то на огни дальнихъ минаретовъ, то на суровое, не бритое и усатое лицо турка лодочника нашего. Я сид?лъ около него, и мн? показалось, что онъ раза два окинулъ вс?хъ насъ свир?пымъ взглядомъ.
Я молился про себя Божіей Матери и св. Георгію Янинскому и искалъ глазами въ темнот? того низменнаго берега, къ которому мы должны были пристать.
Отецъ сд?лалъ наконецъ одинъ вопросъ г. Бак?еву:
— Я осм?люсь спросить, — сказалъ онъ, — сколько драгомановъ трактаты позволяютъ им?ть консуламъ въ Турціи?
— Простое консульство можетъ им?ть трехъ, генеральное четверыхъ, — отв?чалъ г. Бак?евъ.
— Отчего же, ваше благородіе (простите мое любопытство), — продолжалъ отецъ, — зд?шнее консульство держитъ только одного? Мн? кажется, что и двое были бы полезны.
— Не знаю, — отв?чалъ Бак?евъ. — Это не мое д?ло. Это распоряженіе консула… Что? жъ до этого… Посмотрите, какъ эти фанатики осв?тили свои минареты.
Услыхавъ это неосторожное слово, я съ ужасомъ взглянулъ на суроваго лодочника… Вс? янинскіе турки знаютъ по-гречески какъ греки, а г. Бак?евъ говоритъ по-гречески. Опять вообразилъ я мгновенно и капитана съ переломленною ногой, брошеннаго въ воду, и Евфросинію, и няньку. Лодка качалась отъ мал?йшаго движенія… Лодочникъ молчалъ и гребъ какъ будто медленн?е прежняго.
Смотрите, думалъ я, отчего жъ онъ гребетъ медленн?е? Отчего это? Боже, спаси Ты насъ! Боже, спаси насъ!
Помолчавъ отецъ мой еще спросилъ:
— Осм?люсь обезпокоить васъ, ваше благородіе; вы никакой записки не получали отъ господина Благова изъ Загоръ обо мн??
— Записку? Записку объ васъ? Записка была и было что-то тамъ, кажется, и объ васъ… подъ конецъ… дв? строки… Не помню… У г. Благова отвратительный почеркъ, и я, признаюсь, не слишкомъ трудился все разбирать. Довольно мн? и той скуки, что по обязанности долженъ разбирать его скверный почеркъ на казенныхъ бумагахъ… Вы какъ находите Янину? Не правда ли прескверный городишка… Тоска!
— Конечно, городъ не европейскій, — отв?чалъ отецъ мой.
— Еще бы! Какая тутъ Европа!.. Это такая скука, такое варварство! У меня нервы разстроены отъ одной мостовой зд?шней.
Отецъ не отв?чалъ. Все опять стихло… Вода кругомъ черн?ла; лодочникъ медленно гребъ; а я опять молился.
Наконецъ низменный берегъ близко. Воскликнувъ мысленно: «Слава Теб? Боже, слава Теб?!» я выскочилъ всл?дъ за г. Бак?евымъ, не дожидаясь отца. Отецъ за мною…
Вдругъ, въ эту самую минуту, челов?къ шесть или семь турецкихъ солдатъ съ чаушемъ явились предъ нами изъ мрака съ ружьями на плечахъ.
—
— Постой, добрый челов?че, — сказалъ ему кротко отецъ, — постой, мы не знали этого. Вотъ и самъ московскій консулъ.
— Ясакъ!..
Г. Бак?евъ тогда схватилъ за руку чауша и воскликнулъ взволнованнымъ голосомъ:
— Ты не видишь, кто я… Ты пьянъ, животное…
Чаушъ отдернулъ грубо руку и, взмахнувъ прикладомъ, воскликнулъ:
— Я пьянъ, я пьянъ? Постойте же, покажу я вамъ… Окружи ихъ и приставь штыки, — скомандовалъ онъ солдатамъ.
Вмигъ вс?хъ насъ троихъ замкнули въ кругъ, и штыки со вс?хъ сторонъ почти уперлись въ наши груди.
— Кто вы такіе? — спросилъ еще разъ чаушъ грозно.
Я трепеталъ и не могъ даже и молиться… Вотъ мои предчувствія. Сбылись они. Я держался кр?пко за платье отца.
— Ты строго отв?тишь за это, — сказалъ чаушу г. Бак?евъ.
Голосъ его все такъ же дрожалъ.
— Я говорю, кто вы такіе? — повторилъ чаушъ.
Но въ эту самую минуту причалила вторая лодка. Съ нея быстро и легко какъ птичка вылет?лъ старый Ставри, обнажилъ мгновенно ятаганъ и закричалъ зв?рскимъ голосомъ на солдатъ:
— Прочь вы, сволочь безсмысленная! Не видите вы, ана?емы, что вы оскорбили русскаго консула… Прочь вс? сейчасъ… Или я васъ вс?хъ какъ собакъ въ озер? утоплю…
Тутъ же раздалось бряцаніе досп?ховъ Маноли кавассъ-баши… Онъ тоже вынулъ ятаганъ и воскликнулъ:
— Разойдитесь, животныя. Прочь!
За нимъ б?жала и Гайдуша съ крикомъ:
— Бей, бей ихъ, Маноли! Р?жь ихъ, Ставри!
Солдаты разступились… Чаушъ молчалъ…
Кавассы наши и Гайдуша продолжали ихъ ругать.
— Я что? жъ, — сказалъ наконецъ чаушъ угрюмо. — Я не зналъ, кто это. Мн? приказано не пускать; сказано
— Дуракъ, — возразилъ ему Ставри. — Разв? ваши законы для консуловъ писаны…
— Ты мн? отв?тишь за это завтра, — сказалъ чаушу г. Бак?евъ сильнымъ, уже спокойнымъ голосомъ.
И мы пошли… Исаакидесъ и Чувалиди скоро догнали насъ.
Исаакидесъ былъ въ негодованіи и говорилъ, что простить этого невозможно. Чувалиди молчалъ.
При вход? въ городъ мы разстались съ ними. Намъ съ отцомъ и Гайдуш? нужно было повернуть къ доктору.
Къ счастью ключъ отъ дверей былъ не у доктора, а у Гайдуши, и мы могли отпереть домъ безъ него.
Самъ Коэвино вспомнилъ о ключ? только подходя къ дому. Д?лать ему было нечего. Онъ ушелъ къ Абдурраимъ-эффенди и тамъ провелъ ц?лый вечеръ, понося Исаакидеса и расхваливая турокъ. Такъ онъ самъ говорилъ намъ радостно на другой день.
Когда мы разд?вались и ложились спать, отецъ мой сказалъ мн?:
— Много, сынокъ мой, вид?ли мы вещей сегодня, очень много…
— Да, отецъ, — сказалъ я, — много мы вид?ли. А ты не огорченъ ли, отецъ?
— Н?тъ, сынокъ мой, н?тъ. Съ Божьей помощью все будетъ хорошо. Бак?евъ, я вижу, не сердится на
