Одиссей Полихроніадесъ

л?чить сына въ Янину. Онъ вошелъ къ доктору весь въ золот?, въ оружіи и гордо потребовалъ, кладя на столъ десять англійскихъ золотыхъ, чтобы Коэвино сейчасъ же сп?шилъ къ нему на домъ.

Это было поутру, и проборъ доктора еще былъ не пробранъ.

— Я! я! сп?шить?.. Я? — воскликнулъ онъ; швырнулъ все золото передъ беемъ на полъ, ушелъ и заперся въ спальн?.

Гордый бей, привыкшій повел?вать въ Чамурь?, удивился, что грекъ не хочетъ денегъ; но медицинская слава Коэвино была велика въ город?, и онъ р?шился ждать въ гостиной, пока докторъ од?нется и соблаговолитъ выйти.

Въ это утро, возвращаясь изъ русскаго консульства уже довольно поздно, я засталъ Коэвино еще въ халат? и феск?.

Онъ былъ веселъ, несмотря на вчерашнюю ссору съ Исаакидесомъ и Бак?евымъ; громко хохоталъ и шум?лъ и спорилъ съ отцомъ.

Гайдуша принимала отчасти тоже участіе въ спор?, то стоя у дверей, то прыгая по комнат?, то поправляя уголья въ мангал?. Разсуждали о томъ, освободятъ ли рабовъ въ Россіи или н?тъ, о томъ, каково дворянство русское и что? такое г. Бак?евъ, дворянинъ по пород? или н?тъ. Разсерженный на Бак?ева докторъ утверждалъ, что в?роятно онъ не дворянинъ; что вкусы у него слишкомъ низки, что онъ проводитъ слишкомъ много времени съ Куско-беемъ, у котораго сюртукъ блеститъ какъ зеркало, и съ осломъ Исаакидесомъ, у котораго тоже сюртукъ саленъ и который выбриваетъ себ? криво промежутокъ между усами. «Онъ не аристократъ!» говорилъ докторъ. Отецъ возражалъ ему, что зд?сь и не знаютъ, что? такое русское дворянство; что у русскихъ есть благородные люди, у которыхъ ?сть нечего, несмотря даже на то, что они им?ютъ десятка два-три рабовъ. Въ Бессарабіи, наприм?ръ, онъ вид?лъ подобныхъ людей очень б?дными, но они были горды и разсердясь говорили богатымъ купцамъ: «Хоть ты и богатъ, но я дворянинъ, а ты все-таки мужикъ!»

Коэвино, услыхавъ это, пришелъ въ восторгъ, въ изступленіе:

— А! а! Это испанское! это испанское! Кавалеръ! Б?дный рыцарь! Я не ошибся въ русскихъ!.. О! какъ я люблю эту гордую независимость крови.

Лицо его д?лалось поперем?нно то блаженнымъ и сладкимъ, то грознымъ и воинственнымъ; онъ носился по комнат? то къ отцу, то ко мн?, то къ Гайдуш?, выхваляя испанцевъ и мелкихъ русскихъ чиновниковъ за то, что они не купцы и не банкиры.

На мигъ онъ успокоивался и говорилъ тихо и медленно:

— Когда зд?шніе Би?чо, Куско-беи, Конди и другіе янинскіе такъ называемые архонты говорятъ про свой кругъ «наша м?стная аристократія», я возражаю имъ такъ: «Слушайте! Аристократія происходитъ или отъ силы меча, отъ великихъ военныхъ подвиговъ, или дается за высокіе гражданскіе труды на пользу государства… Да! Въ Европ? есть аристократія. Наприм?ръ… (Коэвино вставалъ и шелъ черезъ всю комнату къ отцу.) Наприм?ръ, Principes, князья! (тихо подходя ко мн?). Du?kides!.. Герцоги! (погромче) Co?ntides!.. Графы! (Еще громче, обращаясь къ Гайдуш?. Опять шелъ къ отцу на другой конецъ комнаты и еще громче и басист?е): — Visco?ntides!.. Виконты!

И все важно, медленно и гордо; а потомъ какъ вдругъ взвизгнетъ, вспрыгнетъ, захохочетъ, закричитъ:

— А вы? Вы вс? что? такое, не только зд?сь, но и въ Эллад?? А? Семиджи, варкаджи, бояджи, папуджи, лустраджи42!.. Ха! ха! ха!..

Мы вс? трое, отецъ, Гайдуша и я, умирали отъ см?ха.

Однако и на этотъ разъ веселость наша не была продолжительна; кто-то застучался въ дверь. Гайдуша пошла отпереть, возвратилась, и всл?дъ за нею вб?жала въ комнату старая б?дно од?тая турчанка и съ крикомъ: «Хекимъ-баши мой, эффенди мой… Аманъ, эффенди, спаси моего сына…» бросилась къ ногамъ доктора, хватая его полу.

Въ первую минуту мы вс? думали, что она проситъ выл?чить б?днаго сына; но Гайдуша сказала, что она мать тому чаушу, который вчера оскорбилъ г. Бак?ева, и знавши, что докторъ очень близокъ съ русскимъ консульствомъ, пришла просить его заступничества.

Старушка была очень жалка. Зеленое фередже? ея было потерто; ямшакъ старъ и грубъ; рабочія руки жесткія; день былъ осенній и сырой, и она дрожала и отъ волненія, и отъ холода. Она говорила по-гречески такъ же, какъ говорятъ простыя наши гречанки; употребляла т? же самыя ласковыя или горькія слова… «Золотой мой докторъ». «Богъ да благословитъ тебя, мой сынъ, мой барашекъ милый… Спаси мн? сына». «Я ему нев?сту нашла недавно, барашекъ мой докторъ, добрый мой докторъ!.. Поди, сынъ мой, поди, эффенди мой. Русскій теб? другъ… Попроси его, чтобъ онъ простилъ моего Мехмеда… Богъ наградитъ тебя, Богъ, сынокъ мой!..»

Мать, все мать… Я съ безпокойствомъ смотр?лъ на Коэвино и ждалъ, что? онъ скажетъ. Докторъ былъ впечатлителенъ и добръ. Онъ былъ тоже взволнованъ и молча, содрогаясь вс?ми чертами своего оживленнаго лица, гляд?лъ въ лорнетъ на старуху. Она въ утомленіи с?ла наконецъ у ногъ его на ковр? и плакала, утираясь старымъ своимъ покрываломъ.

Гайдуша вопросительно гляд?ла на своего господина. И она хот?ла помочь старух?. Отецъ тоже зам?тно былъ тронутъ и сид?лъ на диван? задумчиво.

Докторъ вздохнулъ, наконецъ, и сказалъ:

— Ты говоришь, Мехмедъ чаушъ твой сынъ!.. Что? мн? д?лать?

— Эффенди мой! — сказала старушка, складывая предъ нимъ руки.

— Непріятно!.. — воскликнулъ Коэвино, обращаясь къ отцу. Потомъ онъ сказалъ старух?: — Б?дная, я не этому консулу другъ, а тому, который у?халъ…

— Эффенди мой, будь живъ и здоровъ! — повторила турчанка необыкновенно ласково и кротко.

Докторъ былъ въ большомъ волненіи и долго молчалъ… Потомъ онъ сказалъ отцу:

— Слушай, Полихроніадесъ, сд?лай ты это доброе д?ло. Видишь, мой другъ, Бак?евъ не джентльменъ… Если я пойду… Я готовъ… Я жал?ю эту женщину. Но если… если… (Лицо Коэвино налилось кровью.) Если онъ меня не приметъ или приметъ со своими гримасами… Гм! да!.. Гм! да!.. Конечно!.. Можетъ быть… О! о! мой другъ… Тогда!.. Н?тъ, поди ты! У тебя и нравъ иной, и нервы кр?пче, и ты не былъ въ ссор? съ нимъ…

Отецъ пожалъ плечами…

— Какъ итти! И я не близокъ съ нимъ… Что? значитъ моя защита въ его глазахъ?.. И меня онъ можетъ не принять…

Въ эту минуту я вспомнилъ о словахъ Исаакидеса на порог? консульства и съ радостью вызвалъ отца въ другую комнату…

Я передалъ ему тамъ по секрету, что г. Бак?евъ будетъ его ждать сегодня и что д?ло его почти сд?лано… Такъ, какъ сказалъ Исаакидесъ.

— Вотъ и попросишь и за женщину, отецъ… Будь живъ и здоровъ… Жалко б?дную старушку.

Отецъ сначала не хот?лъ и в?рить, заставилъ меня еще разъ повторить слова Исаакидеса и, наконецъ, см?ясь сказалъ:

— Какой интриганъ этотъ челов?къ! Когда такъ, можно пойти…

Турчанку, впрочемъ, успокоить было не легко; она очень огорчилась, когда узнала, что не докторъ пойдетъ, а неизв?стный ей челов?къ, мой отецъ. Гайдуша, однако, сум?ла объяснить ей, что докторъ съ этимъ консуломъ не другъ, а будто бы первый другъ ему именно мой отецъ…

Отецъ од?лся и пошелъ въ консульство, и я изъ любопытства за нимъ; а турчанка шла немного особо всл?дъ за нами.

Неподалеку отъ консульства отецъ мой еще разъ спросилъ меня, не ошибся ли я? Онъ заставилъ меня повторить еще разъ слова Исаакидеса…

Напряженіе умовъ въ консульств? продолжалось. Г. Бак?ева еще не было дома. Онъ возвратился на минуту изъ конака, подписалъ ту бумагу, которая была имъ заказана на случай неудачныхъ словесныхъ переговоровъ съ пашой, отправилъ ее и тотчасъ же ушелъ къ Бреше.

Бостанджи-Оглу разсказывалъ намъ, что Рауфъ-паша сначала притворился, будто ничего не знаетъ о вчерашнемъ, но потомъ, когда г. Бак?евъ сказалъ ему черезъ переводчика, что онъ дивится, какъ