Одиссей Полихроніадесъ

страшно кричали ура! Убить никого не убили; а только повеселились турецкимъ испугомъ и въ пл?нъ никого не усп?ли взять, потому что сами зам?шкать боялись. Украли мимоходомъ кой-что, безъ разбора, христіанскій ли домъ или турецкій; это они усп?ли и ушли. Вотъ по этому самому д?лу въ особенности и былъ на моего отца доносъ.

Отецъ стоялъ на одномъ слов?, что онъ ничего не знаетъ объ этомъ д?л?, и спрашивалъ «гд? жъ доказательства?» Показывалъ, что онъ во всю нед?лю предъ этимъ въ Бабадаг? далеко отъ берега былъ и ни съ к?мъ изъ своихъ не видался. «Кого жъ онъ послалъ русскихъ изв?стить?» Паша не хот?лъ слушать и вел?лъ его отвести къ палачу. Повели отца къ небольшому домику въ сторон? того села, гд? паша тогда жилъ; подвели къ двери, отворили эту дверь и втолкнули его туда… Отецъ сколько разъ объ этомъ ни разсказывалъ, всегда у него губы тряслись и голосъ м?нялся. Закачаетъ головой и скажетъ: «увы! увы! д?тки мои, какъ страшно! это совс?мъ не то, что война, гд? у челов?ка кровь кипитъ… а это д?ло холодное и ужасное… Посмотри на курицу, и та какимъ голосомъ страшнымъ кричитъ, когда ее р?зать несутъ… Съ т?хъ поръ я и куринаго крика не могу даже такъ спокойно слышать, пов?рьте мн?, д?тки мои. И вотъ однако спасъ меня Богъ!»

Остался отецъ въ этой комнатк? и видитъ — сидитъ въ сторон? у очага худой турокъ съ длинными усами. Оружія по ст?намъ много. Понялъ отецъ, что это и есть джелатъ4, который долженъ его убить.

Отецъ ему поклонился, и турокъ говоритъ ему: «здравствуй» и приглашаетъ в?жливо с?сть около себя.

Отецъ с?лъ. Началъ турокъ спрашивать, откуда онъ и какъ его имя. И что? отецъ скажетъ, онъ все ему: «Такъ, хорошо, очень хорошо!» И потомъ еще разъ спросилъ у него, какъ его имя, чтобъ онъ повторилъ. Отецъ сказалъ ему, и показалось отцу, что джелатъ какъ будто иначе взглянулъ на него.

— А есть у тебя братья? — спросилъ потомъ турокъ.

Отецъ сказалъ, что есть два брата.

— А гд? они?

— Одинъ въ Греціи, а другой умеръ.

— А который умеръ, ч?мъ занимался, гд? жилъ?

Отецъ сказалъ ему и объ этомъ.

— А въ Софь? не жилъ твой братъ?

Вспомнилъ отецъ, что онъ долго жилъ и въ Софь? и ханъ тамъ держалъ.

— А никогда онъ ничего теб? не разсказывалъ про этотъ ханъ или про какихъ-нибудь людей?

Не помнилъ отецъ; однако нарочно сталъ будто припоминать, чтобы хоть минутку еще на этомъ св?т? прожить. Измучился наконецъ, и слезы у него изъ глазъ потекли, и сказалъ онъ турку:

— Не спрашивай у меня больше ничего; ага мой эффенди мой. Я въ твоей вол? и припомнить я больше ничего не могу; у меня одна памятъ — о б?дной жен? моей и моихъ сиротахъ несчастныхъ!

— А ты разскажи мн?, — говоритъ турокъ, — кто на тебя эту клевету выдумалъ?

Отецъ повторилъ ему то, что? сказалъ паш?.

— А ты мн? скажи, чорбаджи, — говоритъ тогда турокъ, — радъ в?дь ты былъ, когда ваши московскіе сюда пришли и Тульчу забрали и Силистрію осадили. Ты мн?, чорбаджи, правду говори только и меня ты не бойся.

— Что? жъ, я теб? скажу, — отв?тилъ ему отецъ, — в?ра у нихъ съ нами одна…

— Это ты хорошо говоришь, чорбаджи. И вижу я, что ты челов?къ не лживый, а прямой и добрый. Все, что? ты сказалъ, все правда. Сиди зд?сь, я скоро вернусь, а ты сиди и не бойся.

Вышелъ турокъ и заперъ отца снаружи. Долго ждалъ отецъ и молился. Наконецъ турокъ вернулся и см?ется:

— Иди съ Богомъ, куда хочешь. И лошадь твоя зд?сь. Да скачи скор?й, чтобы тебя не вернули. И у?зжай потомъ куда-нибудь подальше и отъ насъ, и отъ русскихъ.

Не в?ритъ отецъ и подумать не знаетъ, что? такое случилось. И сказалъ онъ аг? этому:

— Ага мой, не могу я съ этого м?ста тронуться, пока не узнаю, за что? ты меня такъ милуешь.

— А вотъ за что?, — говоритъ ему турокъ. — За то, что весь вашъ родъ люди хорошіе, другихъ милуете и васъ надо миловать.

— Слушай, — говоритъ, — садись на коня. Я самъ тебя до другого села провожу, никто тебя не тронетъ.

И разсказалъ отцу, что тотъ отцовскій братъ, дядя мой, который ханъ держалъ, его брата спасъ и кормилъ.

?хали долго вм?ст?, около часа, и ага ему исторію брата разсказывалъ.

Дядя мой держалъ ханъ около Софьи; а братъ этого турка былъ ученикомъ налбанта5 въ самой Софь?. Онъ былъ молодъ и красивъ. У паши, который тогда начальствовалъ въ Софь?, была возлюбленная христіанка; жила она въ своемъ домик? на предм?сть?, не далеко отъ того хана, гд? молодой Джемали лошадей ковалъ. Любилъ Джемали наряжаться и щеголять на дикихъ и злыхъ жеребцахъ. Случалось часто, что онъ мимо сос?дки въ пестрой одежд? скакалъ: и не зналъ, что она всегда на него изъ-за р?шетки въ окно гляд?ла.

Потомъ нашла она случай познакомиться съ нимъ, нанимала тел?жку въ ихъ хану; кисетъ ему вышила и вел?ла одной старушк? ему передать. Эта же старушка сказала ему:

— Джемали-ага, госпожа моя вел?ла теб? сказать, что она теб? табаку хорошаго хочетъ дать изъ окна вечеромъ; она тебя очень жал?етъ и говоритъ: какой юнакъ, на бейопуло6 больше похожъ, ч?мъ на простого челов?ка!

— Такъ узнали они близко другъ друга и впали въ гр?хъ, — говорилъ отцу тотъ турокъ. — Узналъ и паша. Тогда было все проще въ Турціи, и погибнуть было легче, но легче и спастись. Схватили Джемали въ саду у христіанки молодой и привели въ конакъ.

— Ты кто такой? — закричалъ грозно паша, — что по ночамъ въ чужіе дома заходишь; и черезъ ст?ны лазаешь? Кто ты такой, собака, скажи?

— Мы иснафы, паша, господинъ мой, — иснафы мы, самимъ вамъ это изв?стно.

Паша покрасн?лъ и закричалъ:

— Пошелъ вонъ, оселъ!

Въ чемъ же тутъ секретъ былъ, что паша смутился? Иснафами зовутся люди одного ремесла, одного цеха, и самое это слово употребляется иногда иначе, аллегорически.

Мы съ тобой иснафы, то-есть товарищи, одного ремесла люди; кумовья, если хочешь…

А паша и самъ по ночамъ у этой христіанки бывалъ, и б?дный Джемали и не ожидалъ, что онъ такъ остроумно и колко отв?титъ. Двое, трое изъ старшихъ чиновниковъ-турокъ даже улыбнулись, не могли воздержаться.

Однако, хотя паша и выгналъ Джемали, но все-таки вел?лъ потомъ, чтобы заптіе его взяли и отвели въ тюрьму. Джемали притворился вовсе покорнымъ и слабымъ; двое заптіе вели его и сначала держали, а потомъ одинъ и вовсе оставилъ. Какъ увидалъ онъ это и расчелъ куда можно б?жать, вырвалъ вдругъ у одного пистолетъ, ранилъ другого и бросился черезъ разоренную ст?нку стараго кладбища, б?жалъ, б?жалъ; просид?лъ потомъ до вечера въ разрушенной бан? одной, вспомнилъ о моемъ дяд? и ушелъ ночью къ нему въ ханъ за городъ. Дядя мой пряталъ и кормилъ его дв? нед?ли, а потомъ переправилъ черезъ Дунай въ Валахію, и оттуда Джемали вернулся опять въ Турцію инымъ путемъ. Такъ какъ за нимъ никакого преступленія важнаго не было, то онъ боялся лишь ревности и мести того паши, котораго онъ оскорбилъ, а не другихъ начальниковъ. Когда Джемали увидался съ братомъ своимъ, онъ разсказалъ ему все это и прибавилъ еще:

— Ты положи мн? клятву, что гд? бы ты ни встр?тилъ родныхъ загорскаго Дмитро Полихроноса или его самого, ты послужишь и поможешь и ему, и всему роду его. Онъ мн? теперь и до конца жизни моей все равно какъ вламъ, побратимъ7.

Вотъ какъ чудесно спасся отецъ мой. Онъ и говорилъ, что въ его жизни два чуда было: встр?ча съ матерью моей и съ этимъ туркомъ, Мыстикъ-аго?ю.

— А какое лицо у него было грозное, у Мыстикъ-аги, — говорилъ иногда, вздыхая глубоко, отецъ. — Худое лицо, печальное, безъ улыбки! Усы длинные и острые въ об? стороны, туда и сюда стоятъ. Кто бы