Одиссей Полихроніадесъ

Ножи у нихъ дамасскіе и ружья вс? готовы.
„Ребята, вы не бойтеся, ни капли не страшитесь!
„Жел?зо вложимъ въ грудь, какъ сталь пусть будутъ ноги:
„И айда грабить мы пустынное Франга?десъ!“
И Костарасъ11 сказалъ тогда, такъ Костарасъ имъ молвилъ:
„Идите вы себ?, а мн? нельзя въ Франга?десъ,
„Тамъ у меня дв?надцать братьевъ есть…
„Клялись мы на Евангель?…
„И крестникъ есть, еще дитя; его зовутъ Дмитраки.“
И собрались они, идутъ, поднялися вс? разомъ;
Середь села привалъ, и въ колоколъ звонили;
Сзывали а?рхонтовъ, вс?хъ а?рхонтовъ сбирали.
„Поклонъ вамъ, а?рхонты!“ „Здоровье вамъ, ребята.“
„Откуда, молодцы? И путь куда вашъ будетъ?“
„Начальникъ насъ прислалъ на подвигъ за свободу!“
Тутъ киръ-Георгія они, Бинбука12 тутъ схватили…
„На ваши на дома напасть прислалъ насъ ?едоръ Гривасъ!“

Да, истинно Промыслъ спасъ нашу старушку!

Другую хозяйку и сос?дку нашу беременную убили грабители, раздраженные подозр?ніемъ, что она не хочетъ выдать имъ мужнины деньги! А она, несчастная жертва, и не знала, гд? деньги: мужъ не открывалъ ей своей тайны!

И въ нашъ домъ входили; взяли н?которыя покинутыя вещи и деньги искали въ амбар? и въ конюшн?; но деньги Евге?нко р?шилась съ собой увезти, и что? бы сталось съ нею, если бъ она не у?хала!..

Итакъ, родные мои жили заботливо и трудились, а я ходилъ въ школу. Мальчикъ я былъ тогда, скажу теб? по сов?сти, тихій и благочинный; принималъ участіе въ играхъ охотно; но къ буйству и отважнымъ шалостямъ я не былъ расположенъ. На ученье я не былъ л?нивъ, и память у меня была хорошая.

По желанію отца меня рано взяли п?ть въ церкви съ п?вчими, и скоро я сд?лался любимымъ анагностомъ13 священника нашего отца Евлампія. Читалъ Апостола я искусно и громко; сразу, какъ только первый разъ вышелъ, не сбивался ни въ какомъ порядк?, не забывалъ земные поклоны класть, когда нужно при чтеніи; зналъ годамъ къ пятнадцати уже многое на память и особенно любилъ великимъ постомъ читать громко съ выраженіемъ и чувствомъ посл?днюю молитву повечерія, молитву ко Христу, Антіоха Панде?кта… «И дай намъ, о Богъ нашъ, умъ добрый, ц?ломудренныя мысли, трезвое сердце и легкій сонъ, свободный отъ всякой лживой фантазіи!..»

Отецъ мой зналъ изъ писемъ о томъ, какой я анагностъ хорошій вышелъ и какъ скоро. Онъ сердечно ут?шался этимъ и писалъ намъ съ Дуная: «А сына моего Одиссея благословляю и радуюсь тому, что онъ преусп?ваетъ въ церковной діаконіи и псалмоп?ніи. Похвальное и честное д?ло; ибо и въ древней Византіи д?ти и юноши, сыновья сенаторовъ императорскихъ и иныхъ великихъ архонтовъ, считали за честь и удовольствіе быть чтецами въ Божіихъ храмахъ!»

Такъ одобрялъ меня отецъ, и я этому радовался и еще громче, еще старательн?е читалъ и п?лъ.

Мирно, говорю я, текла наша семейная жизнь въ горахъ, день тихо уб?галъ за днемъ… праздники церковные и трудовыя будни; веселыя свадьбы изр?дка, училище, молитва; упорный трудъ у стариковъ, у насъ игры; слезы новыхь разлукъ у сос?дей; возвратъ мужчинъ на родину, радость старыхъ отцовъ и матерей; иногда печальный слухъ о чьей-нибудь кончин?; ясные дни и ненастные; зной и дожди проливные; сн?га зимой грозные на неприступныхъ высотахъ и цв?точки милые, алые, желтые, б?лые, разные, загорскіе родные цв?точки мои, весной по зеленой травочк? нашей и въ бабушкиномъ скромномъ саду.

Я росъ, мой другъ, и умъ мой и сердце мое незримо и неслышно зр?ли.

Ясн?е вид?лъ я все; пробуждались во мн? иныя чувства, бол?е живыя.

Я начиналъ уже думать о будущемъ своемъ. Я спрашивалъ уже себя, отъ времени до времени, какая ждетъ меня судьба на этомъ св?т??

И что? на томъ?.. Что? тамъ, за страшною, за безвозвратною ладьей неумолимаго Харона?

Я начиналъ все внимательн?е и внимательн?е слушать бес?ды и споры опытныхъ и пожилыхъ людей.

И зд?сь, въ городахъ Эпира, какъ и на Дуна?, великая т?нь державной Россіи незримо ос?няла меня. Прости мн?! Ты хочешь правды, и вотъ я пишу теб? правду.

Эллада! Увы! Теперь Эллада и Россія стали для души нашей огонь и вода, мракъ и св?тъ, Ариманъ и Ормуздъ.

— Смотрите, — восклицаетъ пламенный грекъ, — смотрите, православные люди, русскіе возбуждаютъ болгаръ къ непокорности и схизм?. Вы слышали, эллины, объ ужасномъ преступленіи, совершившемся недавно въ одномъ изъ сос?днихъ домовъ? Молодой сынъ, въ порыв? нечелов?ческаго гн?ва, поднялъ святотатственную руку на собственную мать свою. Не мать ли русскому православію наша вселенская церковь? Не она ли просв?тила древнюю Россію святымъ крещеніемъ? Не она ли исторгла русскихъ изъ мрака идолослуженія?.. И эта Россія, лучшая, любимая дочь нашей великой, гонимой матери, нашей святой восточной и вселенской церкви, она… страшусь вымолвить…

Да, мой добрый и молодой а?инскій другъ! Слышу и я нер?дко теперь такія пламенныя р?чи. Но не радостью наполняется мое сердце отъ подобныхъ р?чей. Оно полно печали.

Кто правъ и кто не правъ, я не знаю: но, добрый другъ, дорогая память д?тства им?етъ глубокіе корни… И умъ нашъ можетъ ли быть вполн? свободенъ отъ вліянія сердца?

И тогда, когда я еще невиннымъ мальчикомъ ходилъ съ сумкой въ нашу загорскую школу, уже зам?чалось то движеніе умовъ, которое теперь обратилось въ ожесточеніе и бурю.

Учитель нашъ, г. Несториди, суровый и сердитый, воспитался въ Греціи и не любилъ Россіи. Священникъ нашъ отецъ Евлампій, веселый и снисходительный, иначе не называлъ Россіи, какъ «святая и великая Россія». Братъ нашей доброй бабушки, врачъ Стиловъ, од?тый по-старинному въ дулама? и джюбе?14, поддерживалъ отца Евлампія въ долгихъ спорахъ, зимой по вечерамъ у нашего очага, л?томъ у церкви, въ т?ни платана, гд? къ нимъ тогда присоединялись и другіе люди.

— Благодаря кому мы дышимъ, движемся и есмы? — говорилъ отецъ Евлампій, обращаясь къ Несториди. — К?мъ, — продолжалъ онъ, — украшены храмы Господни на дальнемъ Восток?? Не Адріанопольскимъ ли миромъ утвердилась сама ваша Эллада, нын? столь свободная?.. Молчи, несчастный, молчи, Несториди!.. Я уже чтецомъ въ церкви зд?шней былъ, когда тебя твоя мать только что родила… Ты помни это.

— Такъ что? жъ, — говорилъ ему на это Несториди. — Если ты тогда чтецомъ былъ, когда меня мать родила, такъ значитъ и панславизма опасаться не сл?дуетъ… Доброе д?ло, отецъ мой!

— Н?тъ, Несториди, я этого теб? не говорю. Но у тебя много злобы въ р?чахъ, — отв?чалъ отецъ Евлампій и смущался надолго, и не находилъ бол?е словъ.

Онъ былъ умный и начитанный челов?къ, но у него не было вовсе той ядовитости, которую легко источалъ Несториди въ своихъ отв?тахъ. «Чулокъ діавола самого этотъ челов?къ!», такъ звалъ учителя нашего добрый священникъ, хотя они были дружны и взаимно уважали другъ друга.

На помощь отцу Евлампію выходилъ, какъ я сказалъ, нер?дко нашъ старый загорскій докторъ, братъ нашей бабушки Стиловой. Онъ былъ силенъ т?мъ, что приводилъ тотчасъ же прим?ры и ц?лые разсказы о былыхъ временахъ.

— Позвольте мн?, господинъ Несториди мой милый, — началъ онъ уб?дительно и ласкательно (и, слушая его тихую р?чь, смягчался и становился иногда задумчивъ нашъ грозный спартанецъ), — позвольте и мн?, простому и неученому старичку, вымолвить свое немудрое слово. Былъ я не дитя тогда, когда сподобилъ меня Божій промыслъ узр?ть этими своими глазами, которые вы видите, великое событіе, а