зам?тили въ ней признаки жизни; поб?жали люди въ разныя стороны. Пришли доктора; пришли турецкіе чиновники; англійскій драгоманъ и кавассы. (Коэвино былъ подданный Іоническихъ острововъ.) Гайдуша ожила, и началось сл?дствіе. Убійца былъ столяръ; онъ и не долго отпирался; но ув?рялъ, что Гайдуша пригласила сама его этою ночью, чтобы вм?ст? ограбить доктора и уб?жать съ нимъ («такъ какъ она меня любила», сказалъ въ суд? столяръ); онъ ув?рялъ еще, что она напоила его пьянымъ и потомъ деньгами захот?ла завлад?ть одна. Это показалось неправдоподобнымъ. Гораздо было естественн?е и проще объясненіе Гайдуши: она признавалась, что можетъ быть и была н?сколько расположена къ столяру, что онъ даже хот?лъ на ней жениться; но грабить онъ вздумалъ самъ; началъ ломать ящикъ комода, въ которомъ у Коэвино лежало золото; она вступилась за собственность своего «хозяина, отца и благод?теля, который (такъ она и въ суд? выразилась) ее дурой деревенской и сиротой въ домъ взялъ и челов?ка изъ нея сд?лалъ». Она вступилась, и тогда завязалась между нею и грабителемъ борьба на жизнь или смерть. Докторъ пламенно отстаивалъ везд? Гайдушу, и предъ турками и у консуловъ, прося ихъ поддержки. Столяра осудили работать въ тюрьм? янинской въ ц?пяхъ на н?сколько л?тъ и уплатить Гайдуш? изъ заработковъ значительную сумму.
Однако д?ло многимъ все-таки казалось темнымъ. «Отчего же она не звала на помощь? Отчего она не кричала? говорили иные люди… Борьба видимо была долгая и тяжелая; Гайдуша ужасно см?ла и сильна, несмотря на свою худобу и малый ростъ». Такъ разсуждали иные люди… Отецъ готовъ былъ больше в?рить доктору и Гайдуш?; онъ говорилъ, что столяръ могъ съ начала самаго зажать ей ротъ или сдавить ей горло; и, вид?въ преданность ея доктору и его хозяйству, вспоминая ихъ долгую жизнь вм?ст?, отецъ говорилъ: «Не думаю, чтобы женщина, которая не беретъ жалованья у челов?ка за столько л?тъ, вздумала грабить его! Но… но… лучше подальше отъ домовъ, гд? случаются подобныя д?ла!»
Поздн?е онъ объяснилъ мн? и больше.
— Ты тогда только что сталъ подрастать и былъ уже очень красивъ. Гайдуша женщина страстная, р?шительная, бурная… Я боялся, дитя мое, за тебя.
Вотъ была та неизв?стная мн? тогда причина, которая вооружила отца моего противъ докторскаго дома.
Мн? было очень это досадно тогда; я хмурился и грустилъ размышляя:
«Два дома веселыхъ въ Янин?, я слышу, есть: консульство русское и докторскій домъ, и въ нихъ-то мн? жить не дозволено! Н?тъ, видно, мн? б?дному счастья хорошаго въ этомъ город?!»
Посл? того, какъ было получено изъ Тульчи письмо о пожар?, отецъ дня два только и думалъ, что о драгоманств? и о д?л? Исаакидеса; но, кончивъ все это, онъ принялся думать опять обо мн? и даже ходилъ со мной вм?ст? смотр?ть мн? квартиру. Долго мы не могли найти ничего по нашему вкусу. Тамъ далеко отъ училища, тамъ очень дорого; зд?сь семейство не такъ-то хорошо; а тамъ по сос?дству все цыганки живутъ, танцовщицы изъ оконъ выглядываютъ, нарумяненныя женщины на порогахъ сидятъ и см?ются.
Опять все та же Гайдуша сказала намъ: «Я васъ въ хорошее м?сто сведу!» И привела она насъ въ церковь св. Николая, къ отцу Арсенію, старому священнику, у котораго мы и нашли маленькую комнату, окномъ на дворъ.
Отецъ Арсеній былъ вдовый старикъ, воспитывалъ при себ? двухъ внучатъ, и кром? этихъ д?тей и пожилой параманы никого у него и не было въ дом?. Въ комнатк? моей ст?ны были чистыя, б?лыя, одинъ простой диванъ, шкапы въ ст?нахъ по-турецки; на окнахъ занав?ски б?лыя, предъ окнами снаружи по ст?н? большія лозы винограда; столикъ и стулъ. Чего же лучше? Мн? полюбился сразу тихій церковный дворъ, мощеный плитками; а когда я остался на минуту одинъ въ той комнат?, которую мн? назначили, и облокотился на открытое окно, сухіе листья виноградной лозы вдругъ зашелест?ли отъ в?тра; я вспомнилъ Загоры, и сердце мое сказало мн?: «зд?сь теб? жить!» Такая же точно лоза вилась у бабушки подъ окномъ, такъ же шелест?ли на ней осенью сухіе листья, и точно такая же трепетная т?нь падала отъ нихъ на б?лую занав?ску!..
«Зд?сь теб? жить!» сказало мн? сердце. Старикъ священникъ былъ с?дой, почтенный, веселый, ласковый. Въ город? его уважали. Ц?ну онъ взялъ небольшую за комнату и пищу мою. И такимъ образомъ все вдругъ хорошо устроилось. И отъ училища недалеко, и недорого, и тихо, и удобно, и нравственно. Отецъ радовался, и я былъ радъ и про себя еще прибавлялъ: «и отъ русскаго консульства очень близко».
По возвращеніи домой отъ отца Арсенія отецъ мой тотчасъ же сталъ сбираться въ путь. Ему хот?лось у?хать, не начиная д?ла съ Шерифъ-беемъ. Доставъ себ? на вс? непредвид?нные расходы 200 лиръ отъ Исаакидеса, онъ разсчитывалъ такъ: «надо у?хать внезапно и оставить Исаакидесу записку съ извиненіями и об?щаніемъ скоро вернуться, въ Тульч? кончить поскор?е вс? д?ла, возвратиться въ Янину и тогда уже, вникнувъ хорошенько въ сущность тяжбы Шерифъ-бея, р?шиться либо начать ее, если въ ней н?тъ мошенничества со стороны Исаакидеса, а если есть, то сказать ему, что раздумалъ, и возвратить ему тогда безъ труда эти 200 лиръ, которыя
Отецъ, въ оправданіе свое, показалъ ему письмо дяди; но Исаакидесъ сейчасъ же вспомнилъ, когда пришла посл?дняя почта, и сказалъ отцу:
— Письмо это вами уже н?сколько дней тому назадъ получено, а вы мн? ничего не сказали. Оно было получено, сознайтесь, прежде, ч?мъ вы просили меня итти къ Бак?еву по д?лу вашего драгоманства?
— Это правда, — сказалъ отецъ, — но я не считалъ себя обязаннымъ говорить вамъ о пожар?. Это д?ло касалось только меня одного.
Исаакидесъ потребовалъ, чтобъ отецъ тотчасъ же шелъ къ нему на домъ писать прошеніе въ русское консульство о начатіи д?ла противъ Шерифъ-бея подъ русскимъ покровительствомъ; отецъ, колеблясь, вздыхая и сокрушаясь, уступилъ. Исаакидесъ нашелъ въ тотъ же день для веденія д?ла безъ отца ловкаго пов?реннаго, съ которымъ согласился въ ц?н? за хлопоты; написалъ самъ прошеніе и отвелъ отца въ консульство. Бак?ева не было дома, и они объяснили, о чемъ идетъ р?чь, Бостанджи-Оглу. Отецъ сознавался мн? посл? не разъ, что онъ очень страдалъ въ этотъ день. Онъ часто говаривалъ потомъ, что считаетъ этотъ поступокъ свой хотя и вынужденнымъ обстоятельствами, но все-таки очень дурнымъ, очень гр?шнымъ, худшимъ изъ вс?хъ своихъ поступковъ въ жизни.
Бостанджи-Оглу, который досадовалъ на то, что отца моего, а не его сд?лали вторымъ драгоманомъ, принялъ прошеніе неохотно и сказалъ даже Исаакидесу:
— Что? это вы, въ самомъ д?л?, точно вс? условились разорять эту турецкую семью! Куско-бей на старика Абдурраима напалъ, а вы на б?днаго Шерифъ-бея. Вы погубите ихъ!
— Ты птенецъ еще безгласный, мой другъ, — отв?чалъ ему Исаакидесъ грубо. — Молчи, любезный! Во- первыхъ, разв? ты не понимаешь, что разорять и губить всячески турокъ есть долгъ всякаго хорошаго христіанина? Не можемъ мы съ тобой взять оружія и проливать вражію кровь? Если такъ, то по крайней м?р? инымъ путемъ мы должны уничтожать враговъ отчизны. Да! А къ тому же, что? тутъ до тебя? Ты долженъ подать эту бумагу г. Бак?еву, вотъ и все твое назначеніе. Понимаешь, дружокъ?
Отецъ возвратился домой опять убитый и разстроенный, его мучила сов?сть, онъ ц?лый вечеръ вздыхалъ и, возводя глаза къ небу, говорилъ: «О, Боже! вс? мы люди! вс? челов?ки!»
Я не см?лъ спросить, что? съ нимъ такое, и только гораздо поздн?е узналъ вс? тайныя пружины и подробности этого д?ла, которое его такъ смущало.
На другой день отецъ у?халъ въ Тульчу; я провожалъ его одинъ до хана. Докторъ проспалъ; Чувалиди занимался съ турками во время рамазана по ночамъ, а днемъ отдыхалъ. Исаакидесъ в?рно не хот?лъ прі?хать. Погода опять немного поправилась въ день отцовскаго отъ?зда.
Въ хану, въ двухъ часахъ разстоянія отъ города, мы простились съ отцомъ, я поц?ловалъ его руку, и онъ сказалъ мн?: «Учись, матери чаще пиши; о пожар? и о глазахъ моихъ ей теперь не пиши, а только старику Стилову; церковь не забывай. Что? же теб? еще сказать? Какъ бы это мн? сказать теб? — не знаю. Полагаю, что у тебя уже есть свой разумъ?»
