Одиссей Полихроніадесъ

Меня же все это очень огорчало и безпокоило мою сов?сть; я нер?дко уходилъ отъ нихъ съ досадой или укорялъ ихъ, напоминая, что это гр?хъ, что это жалко или страшно.

Джемиль на минуту тогда задумывался и смотр?лъ безпокойно то на меня, то на Аристида. Но Аристидъ толкалъ меня говоря: «Молчи ты! у попа живешь и самъ скоро попъ будешь… Убирайся, если теб? что? не нравится… Вареная ты говядина, а не паликаръ».

Потомъ на другой день въ училищ? или на улиц? онъ съ улыбкой и ласковыми словами протягивалъ мн? руку, обнималъ меня, и я снова ему поддавался.

II.

Могла ли нравиться отцу Арсенію моя дружба съ Аристидомъ и Джемилемъ?

Конечно не могла. Отецъ Арсеній былъ священникъ старинный, по-старинному хорошій. Онъ не учился богословію ни въ Константинопол?, ни въ Кіев?, ни въ европейскихъ городахъ, не зналъ германской нын?шней апологетики, знаніемъ которой, быть можетъ, и справедливо гордится теперь наше новое духовенство. Для него все было ясно, просто и незыблемо. «Старое православіе одно хорошо, остальное все неправда; все даже см?шно и нестерпимо глупо!»

Когда онъ говорилъ: «о? полетизмо?съ» (просв?щеніе), надо было понимать подъ этимъ словомъ «христіанство», и христіанство настоящее, идеальное, то христіанство, которое иные зовутъ «мистическимъ», безъ всякаго прямого отношенія къ земному блаженству всего рода челов?ческаго; однимъ словомъ, то христіанство, которое и я зову истиннымъ и которому я, теперь уже зр?лый челов?къ и семьянинъ не б?дный, какъ ты знаешь, остался в?ренъ, вопреки вс?мъ соблазнамъ, вс?мъ слабостямъ моимъ и глубокимъ гр?ховнымъ паденіямъ; вопреки тому, что съ раннихъ л?тъ я началъ слышать вокругъ себя совс?мъ иное, вопреки растл?вающимъ прим?рамъ и грубо-чувственнымъ и самымъ изящнымъ, самымъ н?жнымъ и тихо искусительнымъ прим?рамъ.

И теперь, живя не въ горахъ незабвенной моей родины, но на дальней чужбин?, среди иной природы, на берегахъ мутнаго, торговаго и многолюднаго Дуная, среди иныхъ людей и самъ уже совс?мъ иной, настолько изм?нившійся, насколько яблоня, обремененная осенними плодами, разнится отъ молодого полудикаго поб?га, который проситъ ухода и заботливой прививки отъ рукъ искуснаго садовника, — и теперь, говорю я, съ любовью и почтеніемъ хранитъ сердце мое память о старц? этомъ и добромъ, и строгомъ, и простомъ за то, что онъ поддерживалъ во мн? въ самый опасный и воспріимчивый возрастъ мой т? чистыя, суровыя преданія, которыхъ духовный ароматъ наполнялъ воздухъ вокругъ очага нашей загорской семейной святыни.

Отецъ Арсеній не читалъ мн? безпрестанныхъ наставленій: онъ и не ум?лъ ихъ долго читать; онъ становился краснор?чнв?е лишь подъ вліяніемъ очень сильнаго чувства досады или радости. У него была дурная привычка въ обыкновенное время безпрестанно повторять одни и т? же слова, самыя незначащія: «Будьте здоровы! будьте здоровы! Кланяюсь вамъ, кланяюсь вамъ, кланяюсь! Отчего? отчего? отчего?» — и на этомъ нер?дко останавливалась его р?чь.

Но его собственный образъ жизни былъ уже самъ по себ? наставленіемъ.

И вотъ и теперь я съ улыбкой (съ такою улыбкой, съ какой я желалъ бы, чтобы мой собственный сынъ вспоминалъ обо мн?!) вспоминаю о с?динахъ его; вижу предъ собою его необыкновенно длинную б?лую бороду, которую онъ иногда бралъ шутя за конецъ и, приподнимая его, говорилъ: «не Арсеніемъ надо звать меня, а недостойнымъ Онуфріемъ, Онуфріемъ, Онуфріемъ гр?шнымъ! а? а? а?» (Потому что св. Онуфрія, великаго пустынника, изображаютъ съ с?дою бородой до кол?нъ и ниже.)

И твердилъ онъ опять: «Онуфрій! Онуфрій!» и см?ялся, и хохоталъ, и веселился такимъ своимъ простымъ словамъ.

Вставалъ онъ рано, рано, до св?ту, шелъ слушать въ церковь или прочитывалъ то, что? нужно по уставу; домой возвращался, садился у горящаго очага, выпивалъ одну турецкую чашечку кофе и долго молча курилъ агарянскій наргиле, размышляя предъ огнемъ очага… Это была его дань плоти и турецкому на насъ вліянію. Потомъ онъ занимался. Онъ заботился о перевод? всего Св. Писанія съ греческаго на албанскій языкъ. Онъ полагалъ, что и творенія н?которыхъ свв. отцовъ, какъ разъясняющихъ бол?е въ приложеніи къ жизни евангельское ученіе, необходимо было бы перевести на этотъ языкъ. Онъ самъ былъ родомъ албанецъ, и его мать, стол?тняя старица, которая тогда еще была жива и жила въ одномъ дальнемъ горномъ селеніи, ни слова не знала по-гречески.

Многіе люди высшаго класса въ Янин? укоряли отца Арсенія за эти ученые труды его. Они говорили ему: «Оставилъ бы ты, старче, лучше въ поко? своихъ арнаутовъ б?лошапошниковъ! Азбуки у нихъ своей, слава Богу, н?тъ: написана она, какъ слышно, была у васъ на капустныхъ листахъ, и вы ее съ?ли. Оно и лучше такъ. Не довольно разв? съ насъ столькихъ народностей, которыя, какъ плевелы, пробились по всему Востоку изъ-подъ благодатныхъ всходовъ эллинской пшеницы? Молдо-валахи, сербы, болгары-дьяволы, куцо-влахи, изъ которыхъ намъ неизв?стно еще, что? для насъ выйдетъ. Останутся дикіе арнауты при своемъ неписьменномъ язык?, падетъ скоро Турція, и мы овлад?емъ хоть ими посредствомъ нашего божественнаго языка, такъ какъ бытъ и нравы ихъ схожи съ нашими, и станутъ они хорошими греками, какъ стали суліоты и другіе, подобные имъ, ибо они прямо изъ варварской гомерической безграмотности своей влились въ св?тлый потокъ нашего в?ков?чнаго эллинскаго просв?щенія. А утвердишь ты языкъ ихъ писаніемъ, хотя бы нашими буквами, хотя бы турецкими, и вырастетъ еще одна голова у этой ужасной гидры, съ которой даже Гераклу всесильнаго греческаго ума не подъ стать бороться, ибо разнородныя главы эти, которыя зіяютъ на насъ и съ Дуная, и изъ Балканскихъ ущелій, и съ Черногорскихъ высотъ, и изъ дальней арабской Сиріи, — вс?мъ этимъ зіяющимъ главамъ одинъ неизм?римо обширный желудокъ-кормилецъ скрытъ въ гиперборейскомъ мрак? Невскихъ береговъ! Да и что? за языкъ этотъ нашъ арнаутскій! Іоаннъ Предтеча, «Іоаннисъ Про?дромосъ», по-албански выходитъ «Янни-Перидромосъ» — «Яни-чума». Это даже и гр?хъ бы такъ говорить и писать, а такъ говорится и переводится».

Такъ полушутя, полусерьезно говорили отцу Арсенію иные купцы, доктора и ученые наставники наши. Такъ говорилъ Куско-бей, такъ говорилъ особенно Несториди, когда былъ въ Янин?. Если была въ словахъ этихъ и шутка, то лишъ потому, что вс? люди эти знали: не справиться старцу и съ сотою долей того труда, который онъ желалъ бы свершить. Но отецъ Арсеній былъ истинный, искренній попъ; онъ былъ и патріотъ, конечно, какъ всякій грекъ, но православіе политическое никогда не могло въ немъ исказить и затмить вполн? духовнаго, настоящаго православія, простой и великой мысли о загробномъ спасеніи многихъ душъ, осужденныхъ неизб?жно зд?сь на земл? в?чно страдать и в?чно гр?шить!

И на вс? эти умныя р?чи, въ которыхъ, надо сознаться, было много односторонней истины, съ точки зр?нія нашего греческаго этно-филетизма, отецъ Арсеній отв?чалъ свое: «Н?тъ, добрый челов?че мой, н?тъ. Надо и этихъ ржавыхъ людей просв?тить истиннымъ св?томъ!.. Когда еще они выучатся такому высокому языку, какъ эллинскій, а пока пусть на своемъ читаютъ. А греки не пропадутъ до скончанія міра, не бойся, не бойся, не бойся! Говорятъ, Петръ Великій россійскій сказалъ: «Музы, покинувъ Грецію, обойдутъ весь міръ и снова возвратятся на свою родину…» Не бойся, Россія и Греція — вотъ два столпа вселенскаго православія, и грековъ самъ Господь нашъ Богъ милосердый хранитъ!»

И мн? случалось слышать въ дом? отца Арсенія такіе споры, и не только слышать, но даже и понимать ихъ такъ хорошо, какъ только могъ понимать я ихъ въ т? годы. Выразить и разсказать словами я тогда не могъ, конечно, и сотой доли того, что? могу выразить теперь; но понимать полусознательно, получувствомъ, полумыслью — я понималъ очень много и тогда.

Въ минуты, свободныя отъ своихъ занятій, отецъ Арсеній училъ азбук? своихъ маленькихъ внучатъ; иногда шутилъ и см?ялся съ ними, заботливо вникалъ въ ихъ распри, разспрашивалъ подробно, мирилъ и даже билъ ихъ иногда, но не кр?пко, не гн?ваясь въ сердц? своемъ и приговаривая: «Еще хочешь? еще? море?-мошенникъ ты этакій? А?»

Къ б?днымъ онъ былъ милостивъ и жалостливъ и нер?дко наскучалъ богатымъ людямъ, ходя по домамъ и выпрашивая у нихъ для этихъ б?дныхъ деньги, когда у него самого недоставало. Старый Би?чо, Бакыръ- Алмазъ иногда, принимая его у себя, восклицалъ: «Ужъ вижу я, ты опять хочешь, мой попъ, развьючить меня легонечко, чтобы поскор?й въ игольное ушко пропустить меня въ рай!.. Н?тъ, дай ужъ немного во гр?с?хъ отдохнуть, сердечный ты мой!»

Но отецъ Арсеній настаивалъ см?ясь и шутилъ настаивая, и хоть не много, но добывалъ денегъ отъ